Они были идеально красивы.

Их дело сразу же пошло очень успешно. Дурные предчувствия Клео, что ей будет противно соприкасаться с сексуальной жизнью, вскоре улетучились. На их место пришло восхищение тем, сколько полезней информации добывали они в клубе и в надушенных спальнях. В стенах отеля можно было случайно услышать о передвижениях войск, секретных базах подводных лодок на Нормандском побережье, о тайных складах боеприпасов, глубоко спрятанных в лесах, а также о том, что известно гестапо про деятельность Сопротивления. Информация – вот что здесь главное, а не секс. Чем больше информации, тем легче действовать.

Клео проснулась и взглянула на часы. Скоро рассвет. У нее едва оставалось время, чтобы умыться, причесаться и быстренько одеться.

Выходя из комнаты, она слегка надушилась.

Жак должен ждать на крыше. Она не видела его уже несколько дней.

За прошедшие месяцы они разработали исключительно эффективную систему. Если надо было передать послание, в полночь Клео покидала служебное помещение клуба, расположенное за кухней, и незаметно пробиралась к лифту. В своей комнате, рядом с номером Дексии, она зашифровывала ночное послание, затем переписывала его невидимыми чернилами, как научил Жак. Чернила включали такое вещество, которое реагировало только на мочу их английского агента через несколько часов после того, как он примет соответствующую таблетку. Если что-то происходило с их агентом, химическая формула таблеток изменялась, чтобы отвечать физиологическим особенностям того, кто займет его место. Клео переписывала сообщение, свертывала его в трубочку и прятала, чтобы потом поместить в цилиндрик.

На рассвете Жак закрывал ресторан и, пока еще не совсем рассвело, поднимался на крышу и принимал послание у прилетевшей птицы.

Однажды утром она вышла на крышу, зная, что он ждет ее там, и почувствовала, что дрожит, хотя летний воздух почти не охладился за ночь. Дул сильный ветер.

«Это плохо для приземления птиц», – подумала она, отводя челку, падающую на глаза.

Она увидела Жака, стоявшего облокотясь о низкую стену, окружающую крышу. Над его головой поднималась спираль дыма и уплывала в сторону Нотр-Дама. Он уже снял смокинг и переоделся в черную рубашку с открытым воротом. Увидев Клео, он отбросил сигарету. Она спокойно подошла к нему, стараясь не потревожить спящих птиц в клетках, расположенных в два ряда.

– Доброе утро, – прошептала она, смущаясь от того, что от нее пахнет духами, запах которых, казалось, усилился на солнце.

Он смотрел на нее не улыбаясь и молчал.

– Все в порядке? – Она заметила морщинки, возникавшие от напряжения в уголках его глаз, которые означали, что он не спал.

Жак отвернулся и взглянул на лежащий внизу город.

– Меня кое-что тревожит, – сказал он смертельно усталым голосом.

– А в чем дело?

– На прошлой неделе наши убили несколько десятков коллаборационистов. Вчера ночью было совершено нападение на склад около Шартреза. Они забрали трех местных жителей, которые продавали топливо для немецких грузовиков.

Клео уставилась на него, недоумевая:

– Но мы же в безопасности, Жак. Они ведь знают, чем мы занимаемся.

Жак медленно покачал головой.

– Не будь так уверена, Клео, – печально сказал он. – Да, несколько человек из руководства, безусловно, знают. А если с ними что-то случится? Кто тогда расскажет о вас?

– Ты расскажешь! – Клео говорила сердитым шепотом. – Ты им расскажешь!

– А если со мной что-нибудь случится?

Клео ошеломила мысль, что она может потерять его. Клео положила руки ему на плечи и уткнулась лицом в грудь. В тот момент, когда она ощутила гладкую ткань его рубашки у своей щеки, ей показалось, что она умирает. Она попыталась отстраниться, но он крепко обнял ее.

Откинув назад голову, он поднял ее подбородок и заглянул в глаза.

– Мы должны были бы сделать это уже давно. – Его голос звучал совсем по-другому, напряженно и взволнованно.

– Что сделать? – переспросила она, наблюдая, как приближаются к ее губам его губы.

Она дала себе раствориться в его поцелуе, в его руках, в его теле. Это было совершенно незнакомое чувство, и ей захотелось, чтобы оно никогда ее не покидало.

– Пойдем. – Он отпустил ее. – Пойдем вниз.

– Куда?

– В твою комнату.

Она ждала этого с замиранием сердца.

Когда они слились воедино, она ощутила себя так, как если бы раньше до нее никто не дотрагивался. Его прикосновения были легки, словно ветер, а нежные поцелуи, покрывавшие каждый сантиметр тела, заставляли трепетать и возносили на облака. Радость от того, что она любима, счастье высвобождения от гнета воспоминаний были сильнее всего, что ей доводилось испытывать прежде.

Весной 1944 года Париж голодал.

Запасы продовольствия, лекарств и всего прочего, необходимого для жизни, оказались почти исчерпанными.

Однако для немецких офицеров и верхушки коллаборационистов жизнь в Париже была другой, гораздо более сносной. Столики «У Максима» и в «Шехерезаде» заказывались заранее. В переполненном зале Мулен-Руж пели Эдит Пиаф и ее юный протеже Ив Монтан. В Лоншане и Отейе, где по выходным все еще появлялись недокормленные лошади, ставки делались сигаретами – самой лучшей валютой.

Отель мадам Соланж был чем-то вроде частного клуба. Чтобы всего лишь выпить там бокал вина в баре, нужно было иметь чин или влияние. К стойке бара приходилось проталкиваться сквозь плотные ряды немецких офицеров. Клетки на крыше все еще поставляли сочных голубей на жаркое.

В июне весть о том, что союзники высадились в Нормандии, принесла в отель чувство необычайного облегчения. Из комнаты Дексии наверху, где собрались гости, доносились приглушенные голоса и смех. Жак достал наушники – Дексия могла теперь сквозь треск немецких глушилок без опаски слушать коротковолновый приемник. Услышав последние новости, Дексия, Нанти и Клео начали обниматься и плакать от радости.

– За это надо выпить, – взволнованно предложила Дексия. – Нанти, у нас есть шампанское генерала Фольгрена?

– Целый ящик! – Нанти в восторге захлопала в ладоши и поспешила на кухню, к холодильнику.

Отель был обеспечен электричеством благодаря установленному на крыше генератору, который Жак «конфисковал» из грузовика, беспечно брошенного без охраны около дома.

Нанти налила всем шампанского – лучшего, которое осталось во Франции.

– Да здравствует Франция, да здравствуют американцы, – прошептала Дексия, поднимая свой бокал.

Клео отпила глоток и замерла, обдумывая, как спросить у Дексии об одном обстоятельстве, которое мучило ее с того самого дня, когда на крыше Жак упомянул о нем.

– В чем дело, Клео? – спросила Дексия, устроившись в своем излюбленном уголке на софе, покрытой парчовыми подушками с бахромой. – Или ты не рада?

Клео поставила бокал.

– А что будет с нами, когда придут американцы?

– Ничего! Вместо огромных белокурых немцев к нам будут ходить огромные белокурые ковбои, – не задумываясь ответила Дексия.

Клео больше боялась за Дексию, чем за себя. Она испытала, что такое нацисты, и слишком хорошо помнила свой тюремный опыт.

– А вдруг люди, которые о нас ничего не знают, начнут нас преследовать? – спросила Клео.

– За что?

– За то, что мы будто бы коллаборационисты.

– Не бойся. – Дексия протянула пустой бокал, чтобы Нанти наполнила его.

Клео улыбнулась и больше не стала возвращаться к этой теме. Она привыкла доверять Дексии.

Вздрогнув, Клео проснулась, ей послышались знакомые звуки. В испуге она бросилась к окну, чтобы разобрать получше.

Птицы! Их было слышно через два этажа, отделявшие ее комнату от крыши.

Шум был такой, словно они бились о клетки и кричали громче обычного. Она взглянула на часы у кровати и, чертыхаясь про себя, стала одеваться.

Жак предупреждал, что если птица, посланная из Англии, прилетит неожиданно, остальные могут устроить переполох.

Клео быстро поднималась по ступеням, откидывая падающие на глаза волосы, как вдруг увидела, что дверь на крышу открыта. Клео похолодела.