– Почему вы улыбаетесь? – Мартин поднялся со стула.

– Я подумала, что это несправедливо. Такая красивая девушка, как Сандрина, – и обыкновенный журналист, который в жизни не имел таких средств, чтобы оплатить ее услуги. Бедняга!

– Бедняга? Но почему?

– Потому что он никогда не сможет забыть ее...

Из дневника Питера – Париж, 13 июля 1990 года.

Вот оно! Моя мечта, женщина, которую я не в силах забыть, оказалась девушкой, способной достичь оргазма, стоит ей только захотеть. Итак, моя Мадлен – это Сандрина Мандраки-Гарн. Сначала я окаменел. Сидя в садике мадам и слушая, как очередная серия сюжета «Кто покушался на мадам Клео?» сменяется темой «Взлет и падение Питера Ши», я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха. Казалось, за петлю, накинутую на мою шею с того момента, когда я ввязался в это дело, вдруг резко и болезненно дернули.

Мадам рассказывала о задании» Сандрины на «Ля Фантастик» так, словно перед ней магнитофон, а не живой человек из плоти и крови, которого эта история касается самым непосредственным образом. Я был настолько ошеломлен, что сидел как обухом ударенный. Заметив мое состояние, мадам остановилась и подняла брови, как бы спрашивая: «Не достаточно ли на сегодня?»

Взяв наконец себя в руки, я спросил:

«– А вы знаете, что из-за этого раута я потерял работу?»

Волна гнева продолжала захлестывать меня.

«– Нет, я этого не знала.» – Голос ее звучал так, будто ей сказали, что у нее муха на рукаве.

«– Но ведь вам известно, что именно я был тогда с Мадлен, извините, Сандриной?»

«– Да», – спокойно ответила она.

Я ждал, что она объяснит, почему все это время держала меня в неведении.

Она не сказала ничего, только смотрела на меня своими волчьими глазами, как бы говорившими: «Так кто из нас дурак, дубина стоеросовая? Музыку я заказываю. Почитай-ка свой контракт».

Я встал. Видимо, это было невежливо, но я понимал, что если задержусь еще на минуту, то брошусь на нее и задушу. Это было нетрудно. Надо только ухватиться за длинную нить жемчуга, висящую у нее на шее, – мне обеспечена тюрьма до конца дней.

Единственно для того, чтобы спасти свою жизнь, я вышел, не говоря ни слова. Теперь, когда я в своей крохотной квартирке (слава Богу, сегодня дует ветерок), у меня немного прояснилась голова. Я собираюсь доверить тебе, дорогой зеленый экран, то, что сказать гораздо труднее, чем признаться, что я продался за миллион долларов: старуха сознательно обманывала меня с самого начала всей этой мышиной возни. Зачем? Мысль об этом приводит меня в бешенство.

Фидл, Фидл, ты так нужна мне сейчас... Ты даже не представляешь, насколько была права, предупреждая, что нельзя доверять никому. Я настроился не доверять этой старой курве. И держался. Так продолжалось день-два. Но она была откровенна, искренна – и я попался на удочку!

Все годы своей работы я гордился тем, что умею не впутываться в дела, о которых пишу. У меня железное правило: «Никогда не встревай!»

А теперь я влип. Как сказала бы Венди, попал в ту самую бочку, которую пытался заткнуть...

Вчера вечером прервался на середине абзаца – не мог продолжать. Надо было пройтись. Иначе не удержался бы и начал звонить всем и каждому, кто причастен к этой истории. Потом я бы напился, позвонил приятелю из «Нью-Йорк таймс» и продиктовал бы ему материал, после которого все пошло бы к чертям собачьим. Венди – не единственная, кто умеет организовать утечку информации из этого разбойничьего логова... Однако, пока я гулял, что-то произошло. Это было прозрение. А толчком к нему – как и к большинству откровений – послужил самый простой, самый тривиальный предмет. Мои туфли...

Ноги, как водится, привели меня к знакомому местечку. Я оказался перед небольшим отелем, где серьезно выпивал в своей «прошлой» жизни.

В баре в этот час было пусто, а за стойкой стоял не Ронни, а другой бармен. Все остальное было как прежде. Я уселся за стойкой, потягивая виски и обдумывая ситуацию. И тут взгляд мой упал на мои туфли. Легкие кожаные итальянские туфли типа мокасин, мягкие, как масло, и сделанные так здорово, что их можно сложить пополам и сунуть в замшевый футляр. Я купил их, приехав в Париж. Раньше у меня никогда таких не было – видимо, потому, что стоят они шестьсот долларов. Мне хотелось носить такие до конца жизни.

Я пришел к выводу, что мадам Клео не стала скрывать от меня эту часть истории, поскольку понимала: я не могу воспротивиться и перестать слушать, что было дальше, и мне придется продолжать беседы с ней.

Возможно, у нее свои планы. Но теперь и у меня тоже. Из-за опасения потерять возможность носить дорогие туфли.

Я вернусь к ней в понедельник и буду вести себя, словно ничего не случилось. Женщины часто так поступают, почему мне нельзя? По крайней мере, теперь я знаю, с кем имею дело, и настроен на победу.

Ко всеобщему облегчению, Сандрина вернулась. Она объяснила, что встретила мужчину – не из числа клиентов Клео, – с которым ей захотелось провести время. Клео приняла ее объяснения без комментариев. Сандрина расценила такую терпимость как знак, что мадам весьма высоко ценит ее и не желает ругать или наказывать. Иначе почему бы ей предложили поехать на «Ля Фантастик»?

За время своего отсутствия Сандрина как-то изменилась. Она стала еще красивее, если это вообще было возможно. В ней чувствовались безмятежность и спокойствие, что мадам и Мартин сочли мечтательной рассеянностью влюбленной женщины. Правду знала только сама Сандрина. И, конечно, Сью-Би.

Семь дней и ночей она играла в кошки-мышки с Журданом Гарном, то бросаясь к нему в объятия, то отталкивая его. Она притворялась неприступной – чтобы затем стать еще более эротичной, еще больше погружаться в каждое его слово. Даже если бы Журдан не говорил неоднократно, что у него никогда в жизни не было такой женщины, она все равно бы это знала. Она мало говорила о себе, предпочитая оставаться для него загадкой. Но в последнюю ночь, проведенную ими вместе в Лондоне, она рассказала ему о мадам Клео, о том, что была проституткой в Нью-Йорке, а теперь занимается тем же в Европе. Потом она заявила, что ей пора возвращаться на работу. На следующей неделе у нее назначены встречи в Риме и в Испании.

Он был ошеломлен, пытался заплатить ей. Она мило, но решительно отказалась, как отказывалась до того от дорогих подарков, утверждая, что с ним была по собственному желанию, а не за плату.

Тогда его настроение, по-видимому, изменилось – и он снова стал самим собой. В эту ночь они опять легли в постель в роскошном белом особняке в Белгрейвии, и она отдавалась ему снова и снова, пока он не почувствовал себя исчерпанным и удовлетворенным.

Утром он смотрел, как она одевается, но был слишком слаб и растерян, чтобы воспротивиться ее отъезду. Лежа на скомканных простынях и глядя на нее умоляющими глазами, он спросил, как ее найти.

– Я сама найду тебя, милый, – ответила она.

Это были ее последние слова, и она знала, какой эффект они должны произвести.

В отношениях с мужчинами Сандрина всегда отдавала себе отчет, кто контролирует ситуацию. Именно поэтому она выглядела прекрасно, вернувшись в Париж. Она знала рано или поздно Журдан Гарн будет принадлежать ей.

Затем она вернулась в свою квартиру в небольшом доме, где жила на одном этаже со Сью-Би и Анжелой. Когда-то здесь была гостиница. Бывшие номера были переделаны в небольшие квартирки с намеком на кухоньку в углу – там можно было охладить шампанское или вскипятить воду. Зато в доме были настоящие камины и достаточно шкафов, чтобы разместить многочисленные туалеты.

За девушками присматривала старушка консьержка, мадам Соланж, которая опекала их, как наседка своих цыплят.

Мадам Соланж пришла в комнату к Сандрине, чтобы помочь распаковать вещи – она всегда так поступала, встречая возвращавшихся из поездок девушек. Мадам Соланж еще не ушла, когда позвонила Сью-Би и сказала, что ее отобрали для поездки на «Ля Фантастик».