В Сан-Франциско меня ждал несколько странный прием. Единственный, кто встретил меня в аэропорту, был судебный исполнитель.

– Полковник Кэри?

– Да.

– Прошу прощения, – сказал он, сунув мне в руки какую-то бумажку и нырнул в толпу, как крыса, за которой гонится терьер.

Развернув бумагу, я прочел текст. Он был датирован 21 июля 1951 года. Нора Хайден Кэри версус[2] Люк Кэри. Заявление о разводе, поданное истицей, миссис Кэри. На основании жестокого обращения, ухода из семьи и оставления без помощи.

– Добро пожаловать домой, – сказал я себе, засовывая бумагу в карман. Ничего нет лучше, чем возвращение в милый старый дом.

Поднявшись на лифте из гаража, я посмотрел на часы. К тому времени, когда я вернулся в мотель из суда для несовершеннолетних, было уже полдень. Значит, в Чикаго уже два часа. Элизабет ждет моего звонка.

Внезапно у меня стали дрожать руки. Мне нужно было выпить. Я вышел из лифта в главном холле и подошел к бару, где заказал порцию «Джека Даниэлса». Всего одну. Наскоро проглотив ее, я поднялся к себе в номер.

Бросив куртку на стул, я присел на постели и набрал номер. Ожидая связи, я распустил галстук, и ничком растянулся на постели.

Тепло ее голоса донеслось до меня и через расстояние.

– Привет.

– Элизабет, – сказал я.

– Люк? – В голосе ее было нескрываемое облегчение. – С тобой все в порядке?

Я с трудом мог говорить.

– Я в полном порядке.

– Так плохо? – тихо спросила она.

– Достаточно. Ничего не изменилось. – Я достал пачку сигарет из нагрудного кармана рубашки. – Нора по-прежнему ненавидит меня.

– Но ты же ведь и не предполагал, что она может измениться, не так ли?

Я закурил.

– В общем-то нет. Только…

– Только что?

– Я бы хотел, чтобы в моей власти было что-то сделать. Дать Дани знать, как я хочу помочь ей.

– Но ведь ты же с ней, верно?

– Да, но…

– И пусть тебя это не беспокоит, – тихо сказала она. – Дани все понимает. Самое главное, что она не чувствует себя одинокой.

Эти ее слова помогли мне немного прийти в себя.

– А как ты? Ты не чувствуешь себя одинокой?

Она засмеялась.

– Я не одна. Наш маленький приятель составляет мне компанию.

– Как бы я хотел, чтобы ты была здесь.

– Возможно, еще будет время. Ты отлично справишься и без меня.

– Я люблю тебя, – сказал я.

– И я люблю тебя, Люк. В следующий раз закажи разговор за мой счет. До первого числа мы не получим никаких счетов.

– Хорошо, дорогая.

– Будь здоров, Люк.

Я положил трубку. Мне стало как-то легче. Отпустило напряжение. Элизабет всегда оказывала на меня такое воздействие. Рядом с ней все шло куда лучше. Закрыв глаза, я припомнил, как она появилась на судне. В первый раз. Когда я по договору обслуживал ее с боссом.

Мы пришвартовались в Санта Монике, и старик взял машину до Лос-Анжелеса. Элизабет осталась на судне. Старик сказал ей, что на уик-энд она свободна.

В то время мы обращались друг к другу уже по имени, и после того, как старик сел в такси, я повернулся к Элизабет.

– У меня тут есть приятель, который может приютить меня на ночь, если вы этого желаете.

– Вам так будет удобно, Люк? – В голосе ее совершенно не было наигранного кокетства.

– Я просто выполняю обязанности джентльмена.

– Не сомневаюсь. – Она внимательно посмотрела на меня своими ясными голубыми глазами. – Если бы я хоть немного сомневалась в вас, я бы не согласилась остаться на судне.

– Столь любезные слова заставляют меня пригласить вас на обед, – сказал я.

– Только в том случае, если вы позволите мне заплатить за себя. – Ну-ну. На этот уик-энд вы моя гостья.

– Но это нечестно. Ваш гонорар заметно уменьшится.

– Это уже моя головная боль, – настаивал я.

Она увидела выражение моего лица и взяла меня за руку.

– Если это так важно для вас… Но почему?

– В свое время у меня была жена, которая подчеркивала, что она оплачивает все счета. И больше я не хочу.

Она быстро убрала руку.

– Понимаю, – сказала она. – Ну, надеюсь, вы выдержите. У нас, у шведов, отличный аппетит.

Мы пошли в рыбный ресторанчик на Кост-Хайуэй между Малибу и Санта Моникой, и она подтвердила, что не бросает слов на ветер. Даже я оказался не в состоянии справиться со своей порцией, а она вычистила всю тарелку. Затем мы сидели за кофе, глядя сквозь широкие окна на волны прибоя, набегавшие на берег, и болтали. С ней было по-настоящему легко, и вечер прошел незаметно, когда к одиннадцати часам мы добрались до судна.

– Я еле держусь на ногах, – вздохнула она, когда мы вышли на пирс. – Наверно, я просто не привыкла к морскому воздуху.

– Да, он может сшибить с ног. – Я посмотрел на нее в желтоватом свете единственного фонаря на краю пирса. – Но привыкнете. Если вы не против, я хотел бы спуститься на пляж. Я должен встретить там приятеля.

Она как-то странно посмотрела на меня и кивнула.

– Валяйте. И спасибо за обед. Я усмехнулся ей.

– Я старался показать себя с лучшей стороны. Завтра вечером мы все сделаем, как полагается. Мягкий свет, белые скатерти, музыка.

– Спасибо за предупреждение. Я буду поститься весь день. – Она спрыгнула на палубу катера и исчезла в кубрике.

Подождав несколько секунд, я повернулся и спустился с пристани. Зайдя в первый же бар, который мы миновали по дороге сюда, я назвал по имени своего приятеля – «Джека Даниэлса».

Набрался я основательно, и, должно быть, было уже после трех, когда я доковылял до судна. Я так старался не производить шума, что споткнулся о канат, свернутый на палубе, и с грохотом свалился. Поскольку я был слишком усталым, чтобы добираться до кубрика, то решил прикорнуть тут же, где приземлился.

Утром я проснулся от аромата кофе и запаха жарящегося бекона. И лишь приподнявшись, я увидел, что лежу на своей койке и на мне нет ничего, кроме трусиков. Я крепко растер руками лицо. Каким образом я тут очутился?

Элизабет, должно быть, услышала, что я проснулся, потому что, оставив камбуз, она принесла мне стакан томатного сока.

– Вот, выпейте это.

Я с сомнением посмотрел на нее.

– Выпейте. И голова сразу же прояснится.

Невольно я сделал глоток. Она была права. Прояснилась не только голова, но и зубы, глотка, пищевод – словом, все.

– Ух! – выдохнул я. – Что это такое? Динамит? Она расхохоталась.

– Старое шведское средство от похмелья. Томатный сок, перец, уорчестерский соус, острое мексиканское снадобье табаско и немного водки. Как говаривал мой отец, эта штука или пришибает вас на месте или вылечит.

– Ваш отец был прав. Бьет насмерть. Где вы раздобыли водку?

– Там же, где вы вечером встречались со своим приятелем. Я предположила, что это где-то неподалеку, верно?

Я кивнул.

– У вашего дружка довольно тяжелая рука.

– Я несколько не в форме, – защищаясь, сказал я. – Я уже четыре дня практически капли в рот не брал. Как вы дотащили меня до койни?

– С вами-то сложностей не было. Мой отец был ростом в шесть футов четыре дюйма и весил двести тридцать фунтов – и то я его дотаскивала. Вчера я чувствовала себя как в добрые старые времена. – Она взяла у меня пустой стакан. – Проголодались?

Еще минуту назад меня мутило при одном упоминании о еде, а тут я внезапно ощутил зверский голод. Я кивнул.

– Тогда садитесь за стол, – сказала она, возвращаясь на камбуз. – Обслуживание не предполагает завтрака в постели. Ваши яйца еще годятся в дело?

– Наилучшим образом. – Я вылез из койки и натянул брюки. – Минутку, – запротестовал я. – Вы не нанимались тут готовить.

Но яйца уже были на сковородке. И были горячие тосты с маслом, джем и мармелад, четыре яйца с полфунтом ветчины и кофейник дымящегося кофе. Когда она поставила все на стол, налила чашки кофе и села, я набросился на еду, как сумасшедший. Она же закурила.