– Прошу прощения, я вас с кем-то спутал.

Паркc был бы рад уйти без всяких комментариев, но лорд Доусон успел его заметить.

Грейс повернулась в объятиях супруга. Было слишком темно, чтобы проверить, действительно ли щеки у нее сейчас такого же цвета, как волосы, рассыпавшиеся по плечам.

– Да неужели? – ухмыльнулся Доусон, – Интересно, кого это вы искали?

– Никого. – Это была почти правда. – Я вышел немного подышать, в зале очень душно. Когда я увидел, что тут кто-то есть, то решил… – Он не собирался говорить, что именно он решил. – Ну, я уже извинился за то, что помешал. – Проклятие, теперь уже он начал краснеть! Слава Богу, что в саду темно. – Мне следует уйти. Прошу вас, продолжайте делать что делали.

Ох! Неужели он действительно так и сказал? Как бы здесь ни было темно, но если он продолжит в том же духе, щеки у него будут пылать.

У Доусона оказались раздражающе белые и ровные зубы.

– Верно. Я буду счастлив вернуться к своим занятиям. На чем мы остановились, дорогая?

– Ох, прекрати, Дэвид! – Грейс поправила лиф платья и завела прядь волос за ухо. – Твои шутки тебя когда-нибудь погубят. – Она улыбнулась: – Как поживаешь, Джон?

– У меня все хорошо.

А будет еще лучше, если ему удастся в ближайшее время отсюда сбежать. Он в прекрасных отношениях с Грейс и Доусоиом. Он не затаил на них обиды. Но болтать с ними Паркc не имел ни малейшего желания. Особенно если учесть то, чем Они занимались и чем намерены снова заняться, как только он уйдет. Он видел, что Доусону не терпится снова начать ласкать свою жену.

Право, неужели нельзя было подождать, пока они не вернутся домой? Конечно, он сожалеет, что помешал им, но Доусону следовало бы предвидеть такую возможность. На бал съехалось очень много гостей.

– Ты осматривал сад лорда Истхевена, Джон?

Судя по голосу Грейс, ее это забавляло. Она всегда считала странным его увлечение ботаникой. Но это не имело значения. Она была красива и мила, а земли ее отца граничили с его собственными. Они знали друг друга с детства.

– Ну уж нет. У Истхевена совершенно плебейский подбор растений, а его садовника следовало бы выругать за то, что он о них не заботится должным образом. Например, этот тис следовало бы обрезать.

– Ну, не знаю, – возразил Доусон. – А мне его кустистость нравится. Прекрасная ширма. – Он рассмеялся. – Вы не подумали, что Истхевен мог захотеть предоставить своим гостям разнообразные возможности развлекаться среди растительности?

– Дэвид! Я уверена, Джон не понимает, о чем ты говоришь! Он не понимает, о чем идет речь? Неужели Грейс считает его евнухом? Конечно, он никогда не пытался уединиться с нею в саду, но это не означает, что он совершенно не догадывается о тех возможностях, которые предлагают чересчур разросшиеся посадки.

Доусон бросил на него сочувствующий взгляд.

– Если слухи, которые разлетелись по бальному залу, верны, Грейс, то Паркер-Рот прекрасно понимает, о чем я говорю.

Грейс нахмурилась:

– Я как раз хотела спросить тебя об этом, Джон. Кто такая эта мисс Петерсон?

– Она сестра маркизы Найтсдейл. Ее отец – викарий, насколько мне известно. – Что-то застряло у него в горле. Он попытался прокашляться. Во рту у него тоже пересохло. – Вам не следует обращать внимания на слухи, леди Доусон.

– Я – Грейс. Право, Джон, те ведешь себя нелепо. Мы ведь все-таки вместе росли! Если бы не то прискорбное недоразумение…

– Недоразумение! – Он прикусил губу. Он дал себе слово, что не-станет обсуждать с нею этот вопрос. – Да, конечно. Недоразумение.

Грейс положила руку ему на плечо:

– Я пыталась попросить прощения. Ты же знаешь, что пыталась. Я сама во всем виновата. Мне следовало раньше воспротивиться отцу. И я действительно тебя любила…и люблю… Только скорее как сестра, а не как жена.

– Теперь это уже не имеет никакого значения. С тех пор много воды утекло. Не надо больше об этом говорить. Пожалуйста.

– Но я должна все сказать, Джон! – Доусон обнял жену за плечи:

– Грейс, мне кажется, Паркер-Рот предпочел бы, чтобы ты говорила о чем-нибудь другом. – Он рассмеялся. – Или замолчала и позволила ему сбежать обратно на бал.

– Ну а я не могу, Дэвид. – Грейс стиснула Парксу локоть: – Джон, я хочу, чтобы ты был счастлив. Все эти годы мне не давала покоя мысль о том, что я причинила тебе боль.

– Прошу вас, леди Доусон…

– Мне следовало прийти в храм, встать перед твоими родными и друзьями и все объяснить. Мне не следовало оставлять тебя с ними одного. Прости меня.

– Не надо извиняться. Это был… – Это был самый мучительный момент в его жизни. Но Грейс явно страдала от угрызений совести. А он… ему просто хотелось поскорее закончить этот разговор.

– Это было четыре года назад. Забудьте об этом.

– Но это несправедливо! Я была так счастлива все это время. – Она склонила голову на грудь Доусона. – А ты, по-моему, не был.

– Леди Доусон, прошу вас.

Проклятие! Он считал, что всегда будет испытывать к Грейс неразделенную любовь, но в этот момент он испытывал только раздражение. Неужели она не может понять, что у него действительно нет желания обсуждать эту тему?

Лорду Доусону следовало бы утащить Грейс обратно в зал или в кусты. Чтобы она оставила Паркса в покое.

– Эта мисс Петерсон могла бы сделать тебя счастливой, Джон?

Паркc с надеждой устремил взгляд на небо. Может, внезапно разразится гроза, которая положит конец этому неприятному разговору, точнее, монологу.

На небе не видно ни облачка.

– Ты не должен жениться на ней, если она испортит тебе жизнь. Боюсь, что именно так и будет. У нее плохая репутация. По слухам, она весь сезон исчезала в саду с мужчинами.

Откуда-то из глубины его существа поднялась волна гнева.

– Леди Доусон, вы не должны плохо говорить о мисс Петерсон! – Проклятие, откуда это возникло? Ну что же – любое чувство лучше, чем то парализующее смущение, которое он только что испытал. Он сделал глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. – Но я вынужден просить вас больше не интересоваться моими делами.

С этими словами он отступил под защиту бального зала.

– Ой!

Ошеломленно моргая, Грейс смотрела вслед удаляющемуся Джону Паркеру-Роту. Этот человек никогда раньше не разговаривал с ней так. Не то чтобы она этого не заслуживала – она обошлась с ним непростительно плохо. Воспоминание об этом заставило ее содрогнуться. Она не хотела… Она не знала… Она коротко выдохнула. Ее чувства не имеют значения. Она причинила Джону боль.

Ей отчаянно хотелось загладить свой проступок.

– Я бы сказал, что тебя поставили на место, дорогая моя.

– Да. – Она досадливо смахнула с лица прядь волос. – Может, это и хорошо. В прошлом Джон всегда был безукоризненно вежлив, когда ему не удавалось избежать со мной встречи, но я знала, что он сердится. Да и как могло быть иначе? Я бросила его у алтаря!

– Ты этого не могла избежать.

– Мне следовало этого избежать. – Если бы только она могла вернуться в прошлое и все поменять! – Я ведь никогда не давала согласия выйти за него замуж, знаешь? Все устроил отец.

– Знаю. – Дэвид поцеловал ее. – Паркер-Рот – болван. – Она рассмеялась:

– Это ты болван, Дэвид. – Она выпрямилась и обвила руками его шею. – Претендентов на мою руку было не так уж много. Я была слишком высокого роста.

– А большинство джентльменов света – пигмеи. – Она улыбнулась:

– А вот и нет. Это ты великан.

– И ты обожаешь каждый дюйм моего мускулистого тела. – Ее улыбка стала шире.

– Да, обожаю. – Она провела ладонями вдоль его тела, остановившись у верхнего края панталон. – Каждый дюйм!

Дэвид поймал ее губы и возобновил те чудесные действия, которыми он был занят в тот момент, когда их прервал Джон.

Боже, до чего она его любит! Каждый раз, вспоминая о том, как она испортила жизнь Джону, она думала и о том, как была бы испорчена ее собственная жизнь, если бы она не вышла замуж за Дэвида. Она пылала к нему страстью – даже после четырех лет замужества и рождения двоих детей.