Эмма остановились возле двери спальни, и он подумал – не поцеловать ли ее еще раз? Уж если он собрался поплавать, не все ли равно, дойдет ли он до точки кипения. Жаль, что на ней это закрытое платье. Слишком высокий у него воротник. Вот если бы она надела что-нибудь с вырезом поглубже, открывающее ее грудь почти до сосков. Тогда ничего не стоило бы сорвать ткань – эту досадную помеху.

– Милорд!

– Что? – Попытаться убедить ее принять его предложение руки и сердца? Они стоят в дверях ее спальни. Что может быть удобнее? Они могли бы скрепить брачный обет в постели. Не нужно было бы ему нырять в ночное озеро, коль скоро самая пылающая часть его тела могла бы нырнуть в ее теплую влажность…

– Милорд…

…Много раз. Одного раза будет явно недостаточно, чтобы остудить пожар в крови. Но она ведь девственница. Он протянул руку, чтобы погладить ее по щеке.

Она оттолкнула его ладонь.

– Лорд Найтсдейл! Послушайте же! – Она потрясла его за рукав. – Вы не чувствуете дыма?

Чарлз принюхался. Кислый запах тлеющей ткани прогнал сладостные мечтания. Горело еще что-то, не только он.

Чарлз сидел на кровати, уставившись на дверь, ведущую в спальню маркизы, то есть из его комнаты в комнату Эммы.

Им очень повезло. Должно быть, одна из горничных оставила в спальне Эммы зажженную свечу. Отчего-то свеча упала и подожгла постель. Пожар не разгорелся – хватило воды в кувшине, чтобы погасить пламя. Даже не пришлось будить слуг. Тем не менее, спать в этой комнате было нельзя, и он предложил Эмме единственную незанятую спальню. Спальню, предназначенную для маркизы.

Дверь в эту спальню была не заперта, потому что ключ потерялся. Он мог войти к Эмме в любую минуту – спала ли она, одевалась или принимала ванну – точно так же, как если бы он вошел к себе. Но он привык не верить в несбыточные мечты.

Чарлз потер лоб. Он не выспался этой ночью. К сожалению, не потому вовсе, что предавался сладостным мечтам об Эмме. Он думал, как же могло случиться, что в комнате оставили гореть свечу. Надо попросить мистера Ламберта поговорить с горничными. Подобное, легкомыслие может дорого обойтись.

Чарлз вздохнул и выбрался из постели. Прохладный воздух раннего утра приятно холодил голую кожу.

Его даже не так пугала беспечность горничных. Гораздо страшнее другое. Что, если горящую свечу оставили намеренно?

Он натягивал брюки, прикидывая так и эдак, но неизменно приходил к одному и тому же выводу: кто-то побывал в комнате Эммы. Иначе упавшая свеча давно спалила бы все дотла. За считанные мгновения огонь перекинулся бы с постели на занавеси и ковер. В Испании он видел, как быстро сгорает целый дом.

Кто-то был в спальне Эммы за несколько мгновений до этого.

Боже правый! Когда он стоял в коридоре, сгорая от страсти, кто-то находился в ее комнате за дверью. Кто-то подслушивал, а затем ушел, опрокинув свечу.

Но как ему – или ей – удалось уйти? В спальне была единственная дверь, та самая, возле которой они стояли.

Чарлз взъерошил волосы. Что случилось бы с Эммой, не задержи он ее в оранжерее? Если бы она спала в это время в своей постели?

Он тяжело вздохнул и натянул через голову рубашку. Слишком много вопросов. Кто, что и как. По крайней мере теперь Эмма рядом. Стоит ей закричать, он тотчас же прибежит на помощь.

Он осторожно постучал в дверь, соединяющую обе спальни:

– Эмма?

Ответа не последовало.

Он колебался насколько мгновений, прежде чем осторожно приоткрыть дверь. Комната тонула в полумраке. Он тихонько пробрался к ее постели. Эмма спала, разметав по подушке копну кудрявых волос. Одеяло надвинуто по самый подбородок. Она улыбалась во сне, словно видела чудесный сон. Не хотелось ее будить, но если они задержатся, рыба перестанет клевать, зато, к сожалению, выйдут на охоту гости.

Может, поцеловать ее, чтобы она проснулась? Не стоит – тогда они точно не доберутся до речки.

– Эмма!

Он взял прядь ее волос и пощекотал ей нос. Она пробормотала что-то и перевернулась на другой бок.

– Эмма, радость моя, пора вставать. – Он осторожно потряс ее за плечо.

– Что… – Она открыла глаза. – Ой!

И накрылась одеялом с головой. Чарлз сдвинул одеяло назад на подбородок.

– Вспомните, соня вы этакая, мы собирались повести Клер и Изабелл на рыбалку.

– Так рано! И почему вы в моей комнате?

– Знаю, что рано, но в самый раз, если мы хотим что-то поймать. Вставайте, одевайтесь и приведите девочек. Я пойду за удочками и буду ждать вас возле летнего домика. Идет?

Эмма что-то проворчала в ответ.

– Или вы снова уснете, стоит мне выйти из комнаты? Может, мне стащить с вас одеяло и пощекотать пятки?

– Нет-нет! – Она нахмурилась. – Я уже проснулась. Идите.

– Точно проснулись? Если вы заставите, себя долго ждать и утренняя прохлада проберет меня до костей, обещаю, что принесу сюда ведро воды из озера и окачу вас с ног до головы.

– Уже встаю. Уходите.

Веселый смех Чарлза заставил сжаться желудок. Хотя, наверное, не желудок – от странного голода, который испытывала Эмма, нельзя было спастись едой. Его мог утолить только сам Чарлз. Несомненно, только он мог бы… позволь она ему это сделать.

Она выбралась из постели, лишь когда услышала, как щелкнула задвижка его двери. Что же ей теперь делать? Ночью она не раз просыпалась на сбитых в комья простынях. Кожа горела, все тело страдало, а уж в некоторых местах… Она жаждала его прикосновений. Вернуться бы в оранжерею, чтобы испытать все заново! Только зайти еще дальше.

Это и есть вожделение? Раньше она думала, что лишь мужчины подвержены этой болезни. Но Чарлз, кажется, сумел ее заразить. Она фыркнула. Зря он заверял мистера Стокли, что она может не опасаться его животных инстинктов! Однако похоже, что сейчас в опасности сам Чарлз.

Его не спасло бы и то, что она спала в комнате, предназначенной для маркизы. В чудесной комнате с просторной кроватью и замечательной дверью, ведущей в соседнюю комнату. Она могла бы войти к Чарлзу когда вздумается.

Достаточно. Эмма подошла к умывальнику и плеснула водой в лицо. Холодная вода полезна для разгоряченной кожи. Сейчас она оденется и поднимет с кроватей девочек. Принни захочет прогуляться. Сегодня утром ей нечего бояться, что повторятся события ночи. Девочки послужат ей надежной защитой. И уж ока-то не допустит, чтобы ее животные инстинкты вырвались на свободу.

Она надела самое поношенное платье, безжалостно зачесала назад волосы и уложила их в пучок при помощи многочисленных шпилек. Завершили ее облик пелерина неопределенного цвета и шляпа, которую она давно собиралась отдать мисс Рассел, чтобы та нарядила пугало в своем саду.

Выйдя в коридор, она направилась в комнату девочек. Эмма, решительно отказывалась представлять себе Чарлза – лорда Найтсдейла – в качестве ином, нежели ее временный наниматель. Она не позволит себе думать, что может как-то упрочить свое положение в доме. Он не любит ее. Выгода – вот что его интересует. Иметь в одном лице гувернантку и мать наследников, которую легко укоренить в своих владениях, словно яблоню, и не вспоминать о ее существовании чаще, чем несколько раз в год.

Не важно, что ей двадцать шесть и она деревенская простушка. Ей нечего отчаиваться. Титул ей не нужен. Пусть, лондонские девицы карабкаются по спинам друг друга, чтобы заглянуть в глаза высокого и высокородного маркиза.

А она, возможно, узнает, как целуется мистер Стокли.

– Папа Чарлз, я никогда раньше не была на рыбалке!

Эмма с улыбкой смотрела, как Клер бежит к Чарлзу.

Он улыбнулся девочке, и у Эммы защемило в груди. Маленькой Клер так хотелось иметь папу – не просто человека, которого можно звать отцом, а того, кто захочет посвятить ей часть жизни. Способен ли на это Чарлз?

Нет – если он задумал жить в Лондоне, навещая имение лишь для того, чтобы продолжить род.