На пятый день, когда все в зале веселились, а жонглеры и акробаты развлекали гостей, Люк перехватил Кору у калитки, удержав ее за руку, когда она попыталась пройти мимо него.

– Волчица вернется, когда в замке снова наступит тишина, Кора.

Оттолкнув его руку, Кора бросила на мужа негодующий взгляд.

– Оставь меня. Отправляйся к своим гостям. Разыгрывай перед ними радушного хозяина и не лезь в мои дела.

– Какие это твои дела?

Он схватил ее за плечи и повернул к себе лицом. Солнце, заходившее за стенами замка, окрасило небо розовым, четче высветив гневный румянец, вспыхнувший у Коры на лице. Люк слегка встряхнул ее, чтобы она не отводила глаз и встретилась с ним взглядом.

– Какие твои дела, скажи на милость? А то, чем я занят, разве не твои дела, Кора? Оглянись вокруг. Вулфридж по-прежнему твой. В нем вместе веселятся нормандцы и саксы. Что в этом плохого? Если ты чувствуешь себя здесь посторонней, то это твое дело; я же хочу объединить нас всех здесь в единую семью, в единый народ.

– Но мы не единый народ, Люк. Во имя всего святого, неужели ты сам этого не видишь? Ты не можешь силой принудить людей стать другими. Слишком много вражды между нашими народами, чтобы это можно было не замечать. Между нами пропасть, и она останется навсегда.

– Ты ошибаешься. – Люк глубоко втянул в себя холодный воздух. – Когда-нибудь Англия будет единой. Если этого не произойдет, она будет слишком раздроблена, чтобы противостоять своим врагам. Если мы не объединимся, придут датчане, придут шотландцы, и даже уэльсцы отхватят себе куски нашей страны. Внутренние распри никогда не кончатся: сосед пойдет против соседа, никто никому не будет доверять. Каждый будет сидеть только в своих владениях, спрятавшись за стенами замка и боясь высунуть из него нос. Этого ты хочешь? Подумай, Кора, ведь именно к этому и шла Англия, пока не явился Вильгельм.

– Это неправда.

В ее ответе не хватало убежденности, и Люк ослабил хватку на ее плечах.

– Нет, правда. Даже Тестиг, родной брат Гарольда, стремясь захватить корону, боролся против него и привел в Англию норвежского короля Хардрада. Выслушай меня, Кора. Вильгельм объединит Англию под единой властью. Бароны, может быть, еще и станут поднимать мятежи и сражаться друг с другом, но все это будет значить не больше, чем мелкие потасовки.

Напряженные плечи Коры расслабились под его руками, и, взглянув ему прямо в глаза, она сказала:

– Я понимаю, что все, что ты говоришь, правда. Но мне трудно привыкнуть к мысли, что…

– Конечно, я понимаю. Но Вильгельм будет заботиться о благополучии Англии, поскольку он любит эту страну.

– Даже больше Нормандии? – Взгляд Коры стал насмешливым. – Нормандия для него превыше всего.

– Но ведь он родился там.

– И что из этого? Ты, например, родился здесь, но я что-то не слышала от тебя похвал родной земле. Ты вечно восхваляешь все нормандское.

Это было едкое замечание, но справедливое, и Люк проворчал:

– Со мной совсем другое дело. Моя неприязнь личного свойства, а Вильгельм не питает недобрых чувств к Англии. Им движет только чувство ответственности.

– А ты сам? Ты винишь всю страну за то, что тебя обидели брат и отец.

Ее насмешливый тон рассердил Люка, и он взглянул на нее с яростным негодованием.

– Я не виню Англию, нет. А демонов, терзающих мою душу, я сумею победить сам. Нам не стоит обсуждать это с тобой, иначе впоследствии ты будешь упрекать меня этим. Лучше нам не касаться всех этих больных проблем.

– Я никогда не стану упрекать тебя за то, в чем ты не был виноват. Ты заблуждаешься относительно меня.

– Неужели? Я так не думаю.

Кора резким движением вырвалась, негодующе сдвинув брови и сжав рот.

– Я вовсе не дура. Я могу быть упрямой, я могу ошибаться, но я не настолько глупа, чтобы считать и тебя глупцом. Во всем, что ты делаешь, есть какой-то смысл. Ты уже доказал это за время своего управления Вулфриджем.

– Никак не ожидал услышать из ваших уст похвалу, мадам.

– Черт тебя побери, Люк Луве! – Она бросила на него сердитый взгляд. – Ты же понимаешь, что я не могу не одобрять того, что ты делаешь здесь. Эти укрепленные стены, заполненные амбары, этот порядок, который ты навел. И хотя главный зал выглядит теперь безвкусно, потеряв былую красоту, которой я восхищалась, в целом ты проявил много заботы и усилий, чтобы улучшить владения.

Люк с удивлением посмотрел на нее, и на лице его гнев сменился радостным удивлением, но Кора оставалась серьезной. Румянец по-прежнему горел на ее щеках, в глазах сверкал сердитый огонь. Она опустила ресницы, чтобы скрыть внезапные слезы.

– Значит, ты не одобряешь нормандское убранство? – спросил он.

– Оно безвкусно, – повторила Кора, не вдаваясь в подробности.

– Безвкусно? – Это показалось ему забавным. – Помилуй, дорогая, а эти ваши тряпки, закрывающие убогие стены, это что, было лучше?

– Лучше, чем показуха и бахвальство! На кого ты надеешься произвести впечатление, на Освальда? – вспылила она. – Да этого толстяка не поразит даже золотой папский скипетр. Да будет вам известно, милорд, что на саксов большее впечатление производит обилие еды и питья, чем золотые тарелки и пышные гобелены. Если хочешь поразить Освальда своим богатством, вели зажарить по целому быку над каждым очагом и выставить огромные бочки с элем.

Люк небрежно махнул рукой.

– Освальд тут не единственный барон. И я выставил серебро и гобелены не для того, чтобы поразить кого-то, а чтобы немного облагородить эти строгие помещения. Послушай меня, Кора, – решительно сказал он, когда она повернулась к нему. – Пусть я и родился в Англии, но по духу я нормандец. И не пытайся изменить меня; не думай, что мое пристрастие ко всему нормандскому случайно. Мой отец родился в Нормандии, и моя мать родилась в Нормандии, а сам я провел в Англии только первые восемь лет своей жизни. Я вассал короля Вильгельма. Всем, что у меня есть, я обязан Нормандии. Англия, кроме горя и несправедливости, ничего мне не принесла.

– И ты принуждаешь подражать тебе и угрожаешь всяческими карами тем, кто не хочет следовать за тобой? Если ты не любишь Англию, то оставь ее тем, кто любит.

Кора вся тряслась от гнева, губы ее дрожали, на глаза набежали слезы обиды. Светлые волосы ее блестели в лучах заходящего солнца.

Люк печально покачал головой:

– Ты все еще не понимаешь меня, Кора. Англия и Нормандия теперь одно целое. То, что я люблю в Нормандии, я люблю и в Англии. Это не только деревья и горы, которые окружают нас. Такая красота, как здесь, есть и в Нормандии, и во Франции, и в Испании. Не эта красота вынуждает человека рисковать своей жизнью и честью, когда он охраняет свой дом. – Он протянул руку и взял ее ладонью за подбородок, несколько удивившись, что она не отпрянула от него. – Ты красива, но все же не твое милое лицо и обаятельная улыбка заставляют меня рисковать жизнью, чтобы удержать твой замок и тебя. Есть некие присущие только тебе качества, которые меня привлекают. Ни в какой другой женщине я их не найду.

Широко раскрытыми от изумления глазами Кора посмотрела на него. Он многое мог бы ей еще сказать, как она привлекательна для него, как любима им, как нужна ему, но усилием воли Люк сдержал себя. Нет, он не мог сказать всего этого ей, не мог выказать ту нежность, которую часто испытывал, поскольку это стало бы гибелью для него.

Разве он не совершил уже однажды такую ошибку, признавшись леди Амелии, что хочет ее? И она сразу сделала неправильные выводы, как это свойственно всем женщинам, и сразу решила, что теперь может, как хочет, помыкать им. Нет, он не станет рисковать той хрупкой близостью, которая возникла между ним и Корой, сказав, как он любит ее.

И все-таки она уловила что-то, с напряженным вниманием взглянув ему в глаза. Она как будто ждала продолжения, но, криво улыбнувшись, Люк проговорил:

– Я думаю, наши бароны уже напились как сапожники и мои погреба опустеют, пока мы стоим тут на холоде. Пожалуй, на сегодняшний вечер хватит этих разговоров. Не вернуться ли нам домой?