Сейчас перед директорским взором предстали три юные американки. Им уже исполнилось семнадцать лет, и школьные платья, рассчитанные на плоские детские фигуры, сидели на них нелепо. Длинные ноги, обтянутые черными чулками, делали их похожими на тройку голенастых лошадок.

На их лицах застыло угрюмое, сконфуженное выражение, как и у всех, кого вызывали в этот кабинет за провинность.

– Мне стало известно, что вы сыграли грубую шутку над мисс Догвуд, – начала Эдвина строгим голосом, выработанным для подобных случаев.

– Да, мэм, – ответили они в один голос.

– Вы... даже затрудняюсь произнести... собрали естественные выделения собаки, упаковали в подарочную бумагу и положили на кровать своей учительнице.

– Да, мэм, – снова сказали девочки хором.

Одно слово: американки. Их приняли в школу только потому, что Эдвина задумала эксперимент. Ей представлялось, что контакты с ровесницами из Америки помогут преодолеть некоторую островную британскую застенчивость, свойственную ее воспитанницам, многие из которых принадлежали к ста пятидесяти лучшим фамилиям Англии, перечисленным в династическом справочнике.

Эксперимент получился не вполне удачным. Эти три американки оказались такими... вызывающе заметными. Они выделялись среди неискушенных британских сверстниц, как буйные маки среди нежных фиалок.

При этом все воспитанницы в них души не чаяли. Они могли часами слушать их россказни об американских рок-звездах и перенимали бранные словечки, которые почти никогда прежде не оскверняли стен школы «Уэст-Хис». Все трое американок сорили деньгами. Они бросали на ветер такие суммы, которые и не снились другим девочкам, в чьих жилах текла голубая кровь, но в семейных копилках зачастую было пусто. На имя каждой из трех приходило невообразимое количество «гостинцев», то есть посылок с лакомствами, якобы отправленных родителями из Америки, но на самом деле заказанных в Лондоне по родительским кредитным карточкам.

Эдвина пристально посмотрела на Бриджетт, нервно теребившую черный локон; против ее непокорной гривы были бессильны предписанные правилами заколки и круглые резинки. Бриджетт – девочки звали ее Джетта – росла в Голливуде, как в цыганском таборе: дома ее то баловали сверх всякой меры, то напрочь забывали о ее существовании. Ее мать, Клаудия Мишо, происходила из актерской династии, прославившейся еще в эпоху немого кино.

Джетту более всего привлекали игра в лакросс, рок-музыка и всяческие проделки. Она сумела сдать только два ненавистных экзамена среднего уровня, от которых зависело ее будущее образование, но относилась к своим неудачам с веселой беспечностью.

Эдвина поджала губы. В чувственном облике ученицы она угадывала скрытую опасность. В семнадцать лет у Джетты были пышные женские формы и тоненькая талия. Даже нелепая юбка в складку не могла скрыть исходящие от нее токи чувственности.

Взгляд Эдвины переместился на Александру Уинтроп. Эта девушка тоже будет смущать покой молодых людей. Александра соответствовала британскому идеалу: на ее нежных щеках играл легкий румянец, а светлые, прямые волосы всегда блестели – и от природы, и от ежедневного мытья головы вопреки школьному распорядку.

Отец Александры, Джей Леонард Уинтроп, текстильный магнат из Бостона, гордился своим происхождением: его род дал Америке нескольких президентов, а далекие предки поставили свои подписи под Декларацией независимости.

Александру отличала музыкальная одаренность. Даже Эдвину не оставляли равнодушной чистые звуки, которые девочка извлекала из рояля. У нее был мягкий, чуть хрипловатый голос, и ее всегда зазывали на импровизированные вечеринки, устраиваемые в комнатах после ужина.

Все неприятности Александры проистекали от ее независимого характера. Она была слишком прямолинейна в суждениях и зачастую не желала подчиняться школьным правилам. Ее возмущало, что ученицам положено принимать ванну только три раза в неделю. Невзирая на увещевания старших дежурных, она требовала, чтобы ей дали возможность мыться ежедневно. Разумеется, ей отказывали. В школе было более сотни учениц, а ванн всего лишь по нескольку на каждом этаже, так что приходилось соблюдать очередность.

Эдвина перевела взгляд на третью ученицу. Ее появление в школе вызвало самую громкую и нежелательную шумиху. Строго говоря, виной тому стала не девочка, а ее мать.

Мэри-Ли Уайлд была дочерью скандально известной американской романистки, Мариетты Уайлд. Из-под ее пера вышел скабрёзный бестселлер, рядом с которым померкли даже эротические романы Джекки Коллинз. Эдвина, конечно же, его не читала, но изъяла у воспитанниц девять экземпляров за одно полугодие. Засаленные, истрепанные книжонки явно не раз переходили из рук в руки. Особо непристойные абзацы были помечены на полях и сопровождались глупыми комментариями и сальностями, вроде «Я тоже хочу к нему в постель» или «Интимные поцелуи. Надо испробовать».

Эдвина вспомнила, как Мариетта Уайлд с чековой книжкой в руке вплыла в ее кабинет, чтобы оплатить обучение Мэри-Ли. Создавалось впечатление, что она прилетела в Англию не для того, чтобы побеседовать с учителями, а только для того, чтобы очернить в их глазах родную дочь. Заполняя анкету, в графе «род занятий» она почему-то написала «вдова», и когда Эдвина обнаружила, чем на самом деле промышляет Мариетта Уайлд, было уже слишком поздно. Знай она раньше, девочке, конечно, было бы отказано в приеме.

Сейчас Мэри-Ли стояла навытяжку, как оловянный солдатик. Видно было, что ей не впервой получать нагоняй от взрослых. Мягкие рыжеватые волосы, нос пуговкой, раскосые зеленые глаза и пухлые щеки делали ее похожей на аппетитного марципанового котенка. Она отличалась недюжинными способностями и уже сдала одиннадцать школьных экзаменов.

Эдвина вздохнула, возвращаясь к делам сегодняшним.

– Значит, вы признаетесь, что подбросили экскременты животного в комнату мисс Догвуд?

– Признаемся.

– Кто еще из учениц был посвящен в то, что вы натворили?

Они вытаращились на нее, как совята.

– Только мы, больше никто, – пропищала Джетта.

– Этому можно верить?

– О да, да!

Эдвина не сомневалась, что о гадкой проделке через пять минут знала вся школа.

– Вы нанесли оскорбление достойной женщине, которая, жертвуя личным благополучием и мирясь со скромными заработками, трудится в нашей школе ради того, чтобы воспитанницы могли получить самое лучшее образование. Мало того, – Эдвина заговорила со всей строгостью, на какую была способна, – своей непристойной выходкой вы оскорбили незапятнанную репутацию школы «Уэст-Хис», известной своими безупречными моральными принципами.

Вся троица затрепетала; от улыбок и смешков не осталось и следа. Эдвина назначила им обычное в подобных случаях наказание.

– Вы отправитесь на огородные работы, – объявила она. – Садовник готовит грядки под рассаду. Он выдаст вам мотыгу и грабли. У вас будет достаточно времени, чтобы подумать о своем поведении.

Ученицы не поверили своим ушам.

– Вы хотите сказать... мы должны копать землю? — заикаясь, переспросила Джетта.

– Я ни разу в жизни не держала в руках мотыгу, – возразила Александра.

Мэри-Ли благоразумно промолчала.

– Садовник сейчас в огороде; он покажет вам, как пользоваться инвентарем, – сухо сказала Эдвина. – Отправляйтесь и найдите его сейчас же. И еще: сегодня вы останетесь без чая с печеньем.

Девочки шли в сторону спального корпуса. Удалившись на безопасное расстояние, они залились безудержным смехом.

– Ой, не могу! – захлебывалась Джетта. – Вы видели ее физиономию? Как будто слабительного наглоталась!

– «Естественные выделения собаки», – Александра, поджимая губы, изобразила Эдвину.

– Интересно, а какие бывают неестественные выделения? – издевалась Мэри-Ли.

Все трое истерически хохотали, пока брели по каменным плитам, хранившим следы королевы Марии.

– Я уж испугалась, что она нас исключит, – сказала Мэри-Ли, когда приступ смеха начал стихать.