– Твое притворство унижает нас обоих. Не смей больше этого делать. Никогда.

Его отчужденность больно ранила Джетту. Она плакала, сидя на краю кровати, не в силах даже одеться.

– Ты сам требовал, чтобы я кончила. Мне и самой этого хотелось. Я старалась.

Лучше бы она этого не говорила.

– Одевайся. Я позвоню своему шоферу, чтобы он отвез тебя в «Амбассадор». Там ты пересядешь в свою машину, – сказал он, снимая трубку. – Я его отпустил, но придется ему приехать еще раз.

Содрогаясь от рыданий, она стала одеваться.

Прошла не одна неделя, прежде чем Джетта оправилась от пережитого унижения. В отеле «Спаго» она получила от Нико визитную карточку с изящной гравировкой. Теперь она не могла решить, то ли разорвать ее на клочки, то ли набрать указанный в ней номер.

Он не позвонил.

Она не позвонила.

Однако карточку она не порвала.

Даже череда пятнадцатичасовых съемочных дней не могла истощить нервную энергию Джетты. Она продержалась несколько недель, борясь с депрессией. Писем от зрителей приходило все больше, к крайнему неудовольствию Дэррил Бойер.

Подумаешь – Нико! Пуп земли! – утешала себя Джетта. Таких как он – хоть пруд пруди.

Однажды вниманием Джетты завладел один из каскадеров, специализировавшийся на автомобильных погонях, молодой израильтянин с блестящими черными кудрями. Он рассказал ей, как сражался в секторе Газа и спал одетым, сжимая в руках автомат. После этого они поехали к нему и занимались любовью семь часов кряду.

С ним у Джетты тоже ничего не вышло.

Весной над студенческим городком колледжа Вассар клубилась бело-розовая пена цветущих зарослей. По берегам озеpa Сансет и у старинных каменных стен красовались купы боярышника, диких яблонь, грушевых и персиковых деревьев.

Александра шла на занятия по французскому, повторяя к предстоящей контрольной неправильные глаголы.

Сотни студенток, расстелив на лужайках одеяла, наслаждались погожим весенним утром.

Вдруг Александра остановилась как вкопанная. До ее слуха донесся из чьего-то транзисторного приемника знакомый женский голос: Оливия Ньютон-Джон исполняла песню «Ласковая женщина».

Кровь прилила к ее щекам и застучала в висках.

Ее песня в эфире. Звучит для миллионов слушателей!

Александра знала, что опаздывает на французский, но не могла сдвинуться с места, хотя готова была лететь как на крыльях. На нее нахлынуло такое счастье, ради которого стоило мучиться, проглатывать обиду и ждать.

Только теперь «Ласковая женщина» превратилась в настоящую песню. Только теперь произошло ее подлинное рождение. Теперь она принадлежала всему миру.

Джетта услышала песню в тот же самый день и сразу позвонила Александре из Лос-Анджелеса.

– Это будет настоящий хит! – Она захлебывалась от восторга, словно сама сочинила эту песню. – Поверь, Александра, я знаю, что говорю. Ты станешь знаменитой. Придется тебе сменить номер телефона. А еще лучше установить второй телефон и посадить кого-нибудь отвечать на звонки.

– У меня другой план, – засмеялась Александра. – Как ты смотришь на то, чтобы приехать к нам на пару дней и побыть моей личной секретаршей?

– Договорились! – сказала Джетта.

Джетта сдержала свое обещание и прилетела в Покипси.

Подруги втроем сидели на травке перед главным зданием, подставив лица весеннему солнцу.

– О-о-ох! – потянулась Джетта. – Благодать! Здесь такая безмятежность, такая тишина. Вы не представляете, как мне этого не хватает. А в Голливуде столько всяких гадостей, с ума сойти можно.

– Скажи, трудно быть телезвездой? – спросила Александра.

– Вкалываю по пятнадцать часов в сутки, – вздохнула Джетта. – Между прочим, Роб Кремер вроде бы «голубой». А я... – она хотела сказать что-то еще, но передумала. – Ладно, Бог с ним.

– Ну, за эти выходные ты придешь в себя, – обнадежила ее Александра. – Мы тебя приглашаем на ужин, а потом купим хорошего вина, пойдем к нам в комнату и обо всем поболтаем.

У Александры была с собой стопка учебников, а Мэри-Ли, лежа на животе, царапала что-то в тетради. Она залечила лодыжку и еще больше похудела, а ее тициановские волосы были теперь заплетены в тяжелую косу, так что она стала похожа на валькирию.

– Что ты там строчишь? – полюбопытствовала Джетта.

– А, ерунда. Записываю кое-какие мысли для статьи, – туманно объяснила Мэри-Ли.

Через полчаса Мэри-Ли извинилась и покинула их под тем предлогом, что ей надо было позаниматься в лингафонной лаборатории. Они договорились встретиться перед ужином.

– Джетта, что тебя гложет? – спросила Александра, когда высокая, безупречно стройная фигура их подруги скрылась за деревьями.

Джетта ответила не сразу, но потом ее словно прорвало:

– Ты когда-нибудь притворялась в постели?

– В каком смысле?

– Сама знаешь. Притворялась? Изображала оргазм? – К своему стыду, Джетта расплакалась. – Я тут попробовала... Это был такой ужас...

Александра сочувственно подсела к Джетте поближе и обняла ее за плечи.

– Кошмарное унижение... Он... он... просто выставил меня за дверь.

Всхлипывая и вытирая нос бумажным платком, Джетта рассказала ей о своих злоключениях. Единственно, о чем она умолчала, – это о причастности семьи Провенцо к мафии. Она опасалась, что для Александры это будет слишком большим потрясением.

– Я правильно поняла: ты притворилась, что испытала все до конца, а он разозлился? – переспросила Александра, покачивая головой.

– Ну да. Ужасная глупость, правда? Я себя ненавижу. Почему, почему я ни на что не способна? У других все как у людей, а иначе он не требовал бы этого от меня. Если уж совсем честно говорить, – Джетта вконец смешалась, – я хочу по крайней мере знать, что именно я должна изображать, раз иначе у меня ничего не получается. Понимаешь, получается, что я вела себя как последняя дура.

Серебристый смех Александры зазвучал среди цветущих деревьев. Помимо своей воли Джетта тоже рассмеялась.

– Ну, что скажешь? Можешь помочь мне советом?

Александра прошептала:

– Надо, чтобы внутри... понимаешь... как будто пробежала судорога.

– Что?

– Ну, в самом конце внутри все сокращается, оттуда по телу расходится сладостная дрожь. Если опять придется притворяться, надо будет, наверно, так и действовать.

Джетта была озадачена:

– Каким образом?

Александра коротко рассмеялась:

– Джетта, у тебя, как и у всех, внизу есть мышцы. Ты же их сокращаешь, когда, к примеру, ходишь в туалет.

– Поняла. Это у меня получится.

– Дыши учащенно, слегка постанывай. Можешь вообще дать себе волю и делать, что в голову придет. Если не сдерживаться, то вообще легче достичь кульминации. Тот, кто стонет и даже кричит, продляет себе удовольствие. Наверно, при этом высвобождаются какие-то сдерживающие центры.

– Поняла, – сказала Джетта, покривив душой.

– Но самое главное, – добавила напоследок Александра, – старайся об этом не думать. Вообще не думай об этом.

Вечером они втроем, как и в прежние времена, сидели у себя в комнате в спальном корпусе, сплетничали, смеялись, поддразнивали друг друга, а между делом красили ресницы и обсуждали, что надеть на ужин.

– Что происходит с Мэри-Ли? – спросила Джетта Александру, когда их подруга пошла в ванную, чтобы переплести косу. – Ее что-то гнетет. Да еще она так исхудала – все ребра можно пересчитать.

– Действительно, она сама не своя. С тех самых пор, как мы вернулись из Дейтоны. Мать все время пишет ей в письмах разные гадости, издевается, дразнит толстухой, всячески обзывает. Потом звонит по телефону и повторяет то же самое. А Мэри-Ли безропотно выслушивает, только повторяет: «Да, мама», «Нет, мама», «Прости, мама».

– Кошмар!

– Мэри-Ли так жаждет материнской любви, что готова проглотить любую обиду, – объяснила Александра. – Страшно подумать: родная мать только и думает, как бы побольнее ее уколоть. Мэри-Ли постоянно делает какие-то записи и прячет от меня тетрадку. Кроме того, она все время звонит кому-то по телефону, но не из нашей комнаты, а снизу, из вестибюля.