Рейн поднял цепи и забросил их на пол кареты. Жак продел в звенья цепи висячий замок и прикрепил цепь к скобе в полу. Черт бы побрал осторожность этого человека!

Рейн бесцеремонно забрался в экипаж. Его дама была уже здесь, но в полумраке, да еще из-за черного платья и тяжелой вуали ее почти невозможно было различить. Он отметил, что мадам Нуар его боится, иначе зачем ей надо было забиваться в угол.

Возможно, мадам Нуар пожалела о своем выборе; возможно, вожделение уступило место страху.

Но эта женщина славилась своей ненасытной похотью. Более вероятной причиной ее показного испуга было то, что все это составляло часть какой-то извращенной игры. Игры, которую Рейн может использовать с выгодой для себя, если будет действовать правильно.

Если бы он убедил ее снять с него цепи, то через несколько секунд он бы уже затерялся в кривых улочках Дьепа.

Сознавая, что его широкие плечи заполнили весь проем дверцы и закрыли свет, Рейн сгорбился на сиденье напротив нее и постарался сесть так, чтобы не казаться ей опасным. Он слышал ее частое, взволнованное дыхание и чувствовал ее напряжение.

Наконец Жак хлестнул коней, и те рванулись вперед. Дама от толчка скользнула по кожаному сиденью, и Рейн протянул руку, чтобы не дать ей упасть.

– Уберите от меня руки, – прошептала она.

Это не было приказом. Ее голос звучал умоляюще. Хоть он и считал ее испуг наигранным, покорный тон ее просьбы невольно подействовал на него. Может быть, она играет в испуганную девственницу, запертую наедине с неистовым зверем? Если так, то ее фантазии ближе к правде, чем она полагает.

Уже много лет Рейн не испытывал такой страсти.

– Уберите руки. – Теперь ее голос дрожал.

Он подчинился, задержав взгляд на ее взволнованно вздымающейся груди. К черту притворство. Он желал ее.

– Мадам, я в вашей власти, вы можете поступать со мной как заблагорассудится. – С этими словами Рейн распахнул накидку, открыв ее взору закованные в кандалы запястья, обнаженную грудь, белую, с нездоровым тюремным оттенком кожу которой покрывали шрамы от частых «дисциплинарных мер» Пьера.

Она отпрянула в глубину мягкого кожаного сиденья.

– Вы не поняли, – прошептала она.

– Это правда, – согласился он. – Но вы меня научите. Что доставляет вам удовольствие, маленькая мадам? Вы прикасаетесь ко мне, а мне не дозволено? Вы возбуждаете и смакуете это. Так вы достигаете удовлетворения? Прошу вас, ведите себя со мной самым развратным образом. Я весь горю от жажды стать вашей жертвой.

– Замолчите!

– Вы только объясните мне правила игры, мадам, – решительно произнес Рейн. Он хотел любой ценой добиться свободы. Откинувшись назад, он представил свое возбужденное тело ее взгляду. – Вам стоит лишь посмотреть, чтобы убедиться, насколько я готов к каким угодно играм.

– О Господи! – Ее шепот выражал ужас непорочного создания перед столь похотливым предложением.

Черт побери, она была прекрасной актрисой.

– Я весь ваш. – Он наклонился вперед и осторожно сжал ее запястье, потом потянул к себе ее руку в перчатке и прижал ладонь к низу своего живота. – Вы чувствуете…

Мадам Нуар попыталась отдернуть руку, но он удерживал ее, отчаянно стараясь определить верную меру своей игры. Как далеко можно зайти в насилии, в соблазне? Сама его жизнь сейчас зависела от его способности правильно все оценить. Однажды, целую жизнь назад, он весьма преуспевал в этом чувственном искусстве.

– Я давно смирился с вынужденным воздержанием, мадам, – мрачно произнес Рейн, – и даже запретил себе мучительные воспоминания о нежном женском теле, сладких женских губах и пылких женских объятиях. Вы их возродили, мадам, сделали их реальными, раздразнили близостью их осуществления. – Его голос стал тихим и пылким.

Она попыталась освободиться, но ее попыткам недоставало уверенности. Ей хотелось слушать его признания. Купаться в них. Будь она проклята!

Он схватил ее за вторую руку, несмотря на внезапное сопротивление, дернул к себе, и она упала в его объятия, оказавшись зажатой между широко расставленных ног.

Женщина ахнула и непроизвольно уперлась руками ему в грудь. Сердце его колотилось и от страха, и от возбуждения.

– Если вы закричите, я погибну прежде, чем успею вам пригодиться, – выдохнул Рейн.

Она была гибкой и крепкой, как молодая кошка. Даже сквозь юбки он ощущал изящный изгиб ее бедер. Ее вуаль лежала на его коленях сугробом черного шелка.

– Позвольте мне служить вам, – прошептал Рейн, и тонкая граница между притворством и реальностью почти стерлась от пьянящего ощущения ее тела. Его терпение истощилось. Если он продолжит эту игру, то и вправду изнасилует ее. – Позвольте мне прикасаться к вам. Ласкать вас. Зажечь в вас огонь, – мурлыкал он. – Насладитесь мной.

Он легонько покачивался, прижавшись к ней, стараясь, чтобы его голос не выражал гнева. Гнева против себя в той же степени, что и против нее, против своего тела, которое предавало его разум и душу.

– Здесь. Сейчас, – произнес он. – Позвольте мне овладеть вами. Я не могу ждать. Только снимите с меня цепи, – настойчиво бормотал он, – и я удовлетворю вас так же полно, как жеребец весной свою первую кобылу.

– Отпустите меня! – Женщина отпрянула.

Рейн выругал себя за нетерпение и тут же отпустил ее руки. Он неверно судил о ней, решив, что грубость соответствует тому, что ему было известно об аппетитах этой дамы. Его поведение оскорбило ее. В этом он не мог ошибиться, никто не сумел бы так хорошо притворяться.

Рейн заставил себя сделать покорное лицо, потупился, чтобы она не видела, как горят его глаза.

Дрожа, она опустилась на сиденье напротив.

– Простите меня, – начал он жестким, далеко не покорным тоном. Он испытал слишком большое напряжение, его терпение почти истощилось. От этой игры. От нее самой. – Желание сделало меня чересчур смелым. – Его жаркий взгляд презрением обжег ее скрытое вуалью лицо. – Но я думал, что вам нравится в ваших пленниках вульгарность и грубость, по крайней мере такие слухи ходят по тюрьме, где вы покупаете свои игрушки.

Едва произнеся эти слова, Рейн снова себя выругал. Он не собирался так разговаривать. Эти слова просто вырвались у него. Он усмехнулся, глядя на свои скованные руки. Он-то думал, что четыре года тюрьмы убили в нем все душевные порывы.

Рейн ждал неизбежного: пощечины, повелительного приказа повернуть карету обратно.

К его изумлению, ничего подобного не последовало. Его спутница только еще глубже вжалась в угол сиденья.

– Сэр, прошу вас. Сидите спокойно. Сидите тихо. Охранники могут вас услышать. Подождите, умоляю вас, подождите, – настойчиво произнесла она.

– Я в вашем распоряжении, мадам. Вам стоит лишь приказать мне, – ответил он. – И вам это хорошо известно.

Они молча ехали дальше, потом карета дернулась и остановилась. Рейн выглянул в окно. Они стояли во дворе гостиницы. За ее трехэтажным зданием Рейн видел лишь далекие редкие огоньки. Они находились на окраине города. Это хорошо.

Дверца кареты распахнулась. Тут же появился Жак. Он отпер ключом замок, скрепляющий цепи Рейна, намотал цепь на свой кулак и рывком вытащил пленника из кареты. Здесь их ждал Пьер.

Встревоженный человек средних лет выбежал из гостиницы и помог сойти мадам Нуар. Они поспешно скрылись в дверях.

– Я отведу его наверх в комнату, – сказал Пьер Жаку. – Там уже он будет на вашем попечении. Советую проследить, чтобы он вернулся в тюрьму завтра на рассвете.

Жак посмотрел на толстого француза тюремщика с плохо скрытым презрением.

– Разве мадам когда-нибудь нарушала свою часть сделки?

– Нет, – ответил Пьер. – Проследите, чтобы она не расслаблялась, когда… насытится. Это коварный тип. Отчаянный. Пошли.

Не ожидая ответа, Пьер потянул Рейна к гостинице, к черному ходу для слуг. Они поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, обтянутой полотном. Навстречу им вышел хозяин гостиницы с угодливой улыбкой на губах.