– Миссус хотеть фы фыезжать. Фот почему я строить восьмиугольный башня с комната.

– В таком случае, нужно было уточнить, что значит «восьмиугольный», – не замедлил дать отпор Коннор. – Это значит, что у башни должно быть восемь сторон, а у этой только пять.

Пока Кэт огибала дом, чтобы сосчитать стороны башни, Дидерик, побагровевший от злости, шагнул к Коннору, замахнувшись своим молотком.

– Что ты делаешь, Отто? – крикнула Дженни, наблюдавшая с крыльца за происходящим. – У тебя такой вид, будто ты собираешься стукнуть папу. – Дидерик отпрянул, а Дженни торжествующе заявила отцу: – Разве я не говорила, что все неприятности случились из-за ее походов против пьянства? Ты ведь это выяснил?

– Дело вовсе не в этом, – сказала Кэт. – Ты прав насчет числа сторон, Коннор, но я полагаю, что и пяти достаточно.

– Зимой ты там замерзнешь, – предупредил Коннор, – но не думаю, что он управится так быстро.

– Ради Кэт управится, – заметила Дженни. – Ах, да, только что приезжал какой-то человек на коне и сообщил, что на «Первой жиле» волнения.

Коннор выругался.

– Это точно из-за нее, – продолжала Дженни. – Горняки думают, что она собирается запретить выпивку в спальных помещениях после работы.

– Они пьют в спальнях? – спросила Кэт. Коннор лишь выразительно взглянул на нее и снова вскарабкался на козлы коляски. Вслед за ним села и Кэт.

– Думаю, тебе лучше остаться дома, – буркнул Коннор.

– Это рудник Шона, и я должна быть там, – последовал решительный ответ.

Прибыв на место, они обнаружили, что ночная смена слоняется вокруг подъемника. Коннор, быстро оценив ситуацию, заметил двоих новых работников, которые, судя по всему, и спровоцировали недовольство, выражавшееся в том, что горняки не хотели работать на хозяев, которые преграждают им путь у двери салуна, когда они приходят в город выпить; хозяев, которые угрожают уволить их за то, что они пропустят стаканчик-другой в воскресенье. Коннор бросил на Кэт многозначительный взгляд.

Кэт, слушавшая все претензии сидя в коляске, поднялась во весь рост и громко спросила:

– Я уволила хоть одного человека, который входил в салун? – Горняки молчали, и Кэт продолжила: – Я кого-нибудь не пускала в салун, если он хотел войти? – Послышался неразборчивый гул голосов. – Или вы, такие застенчивые парни, боитесь пройти мимо такой большой и страшной женщины, как я? А может, вас отпугивает сестра Фредди? – В толпе послышался смех. – Так в чем же дело? спросила Кэт. – Пусть вы не согласны со мной, но не думаете же вы, что я не имею права высказывать свое мнение?

– Мы слышали, вы собираетесь выгонять любого, кто выпьет самую малость, – признался один из горняков.

– Вы хотели сказать, того, кто пьяным полезет в подъемник?

– Пет, мэм. Любого, кто полезет в рудник налакавшись, надо гнать в шею.

– Я увольняю людей, если они не умеют работать. Так поступал и мой брат. Кто сказал, что я изменю это правило?

Горняки посмотрели на новеньких.

– На кого вы работаете? – твердым голосом задал вопрос чужакам Коннор. – На нас или на Флеминга? – Потом он обратился к остальным. – Большинство из вас знает меня. Я даю вам слово, что ваша работа безопасна. Но вам следует не раз подумать, когда кто-нибудь из пришлых попытается подбить вас на стачку, выдав вам мешок вранья. Тогда вы потеряете заработок, а не парень, которому Флеминг заплатил за то, чтобы мой рудник закрылся.

– Ну, думаю, об этом мы позаботились, – с удовлетворением сказала Кэт, когда они ехали обратно.

– И мне не хочется снова заботиться об этом. Надо бы тебе утихомириться со своей борьбой за трезвость… по крайней мере, пока не закончится судебное разбирательство.

– На это могут понадобиться годы.

– Это случится гораздо раньше, если мы разоримся по твоей милости.

Кэт вздохнула.

– Ладно. Все равно отец Дайер уезжает из города, – сказала она. – На какую-то конференцию методистов.

– Благодарение Богу за эту маленькую милость. Некоторое время они ехали молча. Коннор был доволен, что решил хотя бы одну проблему. Кэт злилась, что Коннор требовал от нее отказаться от принципов в интересах дела. Неожиданно он прервал ее размышления, воскликнув:

– Ты только посмотри на это! – Коннор показал на большой дом, строившийся на вершине холма. – Кто строит дом на Никкель-Хилл!

Кэт пожала плечами.

– Это новый особняк Медфорда Флеминга. Коннор разразился смехом.

– Не вижу ничего смешного.

– Не видишь? Но до сих пор на Никель-Хилл строили только дома, пользующиеся плохой репутацией. – Кэт непонимающе уставилась на него. – Короче говоря, Никель-Хилл – один из трех районов «красных фонарей». – Коннор вспомнил время, когда его смущала даже мысль о том, чтобы упомянуть в присутствии Кэт о районе «красных фонарей». Приятно быть на дружеской ноге с женщиной и чувствовать себя с нею спокойно и уверенно.

– О, Боже мой, – хихикнула Кэт. – Интересно, знает ли Флеминг о своих соседях?

– Очевидно, не знает, и, надеюсь, никто ему об этом не скажет, по крайней мере, пока дом не будет построен.

Кэт купила лошадь и старалась каждый день ездить верхом. Обычно ее ежедневная прогулка верхом составляла две мили за пределы города и две мили обратно. Иногда она ездила одна, иногда – в компании с кем-нибудь из мужчин. Несколько раз Кэт приглашала Дженни поехать вместе с ней, но девушка отказывалась. Дочь Коннора проводила послеобеденное время за учебниками, и Кэт не могла не приветствовать такое прилежание, даже если подозревала, что это всего лишь предлог, чтобы отклонить приглашение. Она была убеждена, что Дженни, запершись в своей комнате, сладко подремывает на кровати.

Единственным, кто интересовался стремлением Кэт стать отличной наездницей, был Дидерик. В тот день он три раза спросил Кэт, поедет ли она верхом. Наконец, Кэт оседлала лошадь, лишь бы доставить ему удовольствие. Она предполагала, что плотник пытается загладить свою вину за то, что ошибся в числе сторон башни. Это навело Кэт на мучительные раздумья: а в состоянии ли он вообще построить башню? Не хотелось бы ей находиться там, когда налетит первая зимняя метель и сдует эту надстройку.

Может быть, следовало пригласить Элайаса Нешхолда, чтобы он оценил прочность конструкции? Ведь он рекомендовал Дидерика как мастера по резьбе, а не как строителя. В Брекенридже было много причудливых домов, построенных в такой спешке, что они перекашивались или угрожающе кренились, норовя свалиться на головы жильцам. Не из таких ли строителей Отто Дидерик? Но нельзя сказать, что он из торопливых. Строительство башни продвигалось так медленно, что Кэт задумалась: быть может, Коннор прав, утверждая, что ее новая комната будет готова только к зиме.

Так она раздумывала, направляя лошадь вверх по склону холма, когда вдруг заметила струйку дыма со стороны дома Коннора. С минуту Кэт удивлялась, почему это ни с того ни с сего решили топить в теплый день. Потом она сообразила, что дом горит, крикнула об этом ближайшему прохожему и подстегнула свою лошадь, до сих пор не изведавшую хлыста. Испуганное животное поднялось на дыбы и помчалось вниз, но попало ногой в одну из ям на улице и упало, сбросив Кэт в пыль. Она вскочила, бросила виноватый взгляд на пострадавшую лошадь и помчалась к своему дому, выкрикивая имена тех, кто, по ее мнению, мог находиться внутри:

– Коннор! Дженни! Нолин! Одноглазый! Дидерик!

Никто не отзывался, пока Кэт бегала вокруг дома, отыскивал способ проникнуть внутрь. Из окна гостиной Коннора уже вырывалось пламя, фасад тоже был в огне. Кэт кинулась за дом, где была боковая дверь, которая вела в спальню Коннора.

Кэт многое знала о чикагских пожарах. Слышала множество историй о гибели людей, и детские страхи ожили в ней с новой силой. Однако она знала, что Дженни спит в своей спальне. Кэт сорвала с себя нижнюю юбку, намочила ее в ведре с водой, оставленном на заднем дворе, потом замотала голову и бросилась в горящий дом, пытаясь пробраться сквозь гущу дыма к спальне Дженни. Наконец Кэт добралась до ее кровати, встряхнула девушку, но в ответ послышался лишь сдавленный кашель. Очевидно, Дженни наглоталась дыма, густые черные клубы которого уже наполнили холл.