— Ты ведь недаром из семейства Капулетти. Гены.

— Гены? Не помню. Кажется, ты что-то мне толковал о них.

— А ты пропустила мимо ушей.

— Ладно, не обижайся, в другой раз запомню. Так вот, значение икса оказывается совсем другим при неопределенной функции игрека. Если возвести его в куб, а затем извлечь корень…

— Ула!

— Что, милый, передать тебе печенье?

— Ула, ты забыла, что я не знаю теории вероятностей.

— При чем тут теория вероятностей? Это совсем из другого раздела математики. Сам виноват, почему ты бросил ею заниматься?

— Потому что у меня хватает своих забот. Ты извлекаешь корни из чисел, а я должен извлекать из корней плоды.

— Не каламбурь.

— А ты не расстраивайся. Я уразумел, что ты сделала нечто стоящее. И радуюсь за тебя.

— Обними меня, Ром.

— Ула, мне надо с тобой серьезно поговорить.

— Что-нибудь случилось? Неприятность в управе? Опять, должно быть, козни твоего братца.

— Оставь его в покое. Понимаешь, Сенат решил начать освоение южных уступов Серебряного хребта. Грандиозный замысел! Сотни миль террас, на которых можно будет возделывать тропические культуры, твой любимый кофе в том числе.

— Прекрасно!

— Ты не дослушала. Мне предложили возглавить все предприятия.

— Лучшей кандидатуры они не нашли бы.

— Гора с плеч! Честно говоря, я не знал, как ты к этому отнесешься, захочешь ли оставить Верону.

— То есть как, ты должен будешь уехать?

— Ула, ты, кажется, не поняла, о чем речь. Не могу же я ездить на работу за тысячу миль. Нам придется поселиться там, в горах, причем места совсем необжитые. Но ты ведь у меня не неженка.

— Прости, Ром, я действительно не сообразила. Как же ты все это себе представляешь? Чем мне придется там заниматься?

— Там для всех найдется дело.

— Рыться в земле?

— На первых порах, разумеется, в специалистах твоего профиля нужды не будет. А со временем, может быть, даже создадим собственный вычислительный центрик.

— К тому времени я забуду таблицу умножения. Нет, Ром, ты не можешь так со мной поступить.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Прости, но я не могу туда поехать.

— Опомнись, Ула!

— Да, да, не могу. Я просто зачеркнула бы себя как личность. Тебе не совестно, Ром, хоронить меня заживо! Откажись, умоляю, откажись! Они найдут другого достойного специалиста. Да вот, посоветуй назначить Геля. Ты же сам говорил, что он умница.

— А я?

— Я люблю тебя, Ром, и не сомневаюсь, что у тебя будет еще много шансов применить свои таланты. Разве ты способен быть счастливым, зная, что я несчастна? Или мы не одно целое?

— Ула, такая возможность выпадает человеку раз в жизни.

— Решай, Ром.

— Что мне делать, что мне делать!

— Ладно, дорогой, не мучайся, я поеду с тобой.

— Нет, Ула, я не могу принять от тебя такой жертвы. Из этого ничего хорошего не получится.

— Подумай, если ты веришь, что настал твой звездный час, и упустишь его, то уже никогда мне не простишь.

— А ты не простишь мне добровольного заточения.

— Заколдованный круг!

— Забудем об этом разговоре. Считай, что ничего не было.

— Представляешь, Ром, у нашего Тибора явные способности к математике!

— Он еще слишком мал, не пичкай ему голову своими премудростями.

— Сам ты, однако, приучаешь Тибора возиться в саду. Хочешь сделать из него агронома?

— Ему решать, кем быть. Я хочу лишь, чтобы он полюбил природу. Рассказываю о деревьях, птицах, утренней росе…

— Ничего не имею против, но и ты не мешай приучать его к точному математическому мышлению.

— Ты права, Ула. Наш сын должен вырасти разносторонним человеком. Ведь ему придется жить в мире, где у людей будет один язык и им не придется общаться, как нам с тобой, с помощью апа.

— Ты, я вижу, принимала гостей?

— Сторти вернули из Рима, мы просидели с ним весь вечер, тебя поджидали.

— Как старик себя чувствует?

— Купается в лучах славы. Его пригласили выступить с лекциями в столичном Университете, под занавес принял сам Первый консул. Не было отбоя от репортеров, а нашего наставника хлебом не корми, дай поупражняться в красноречии. Завтра сможешь прочитать в газетах очередное красочное описание нашей истории, главным героем которой выглядит сам Сторти.

— Причем в каждой очередной версии появляются новые фантастические подробности. Сколько раз я совестил его — все без толку.

— Тебе привет от отца. Сторти говорил, что они там носятся с идеей уже в будущем году ввести в школах преподавание литературы, живописи и музыки.

— Где же возьмут учителей?

— Вероятно, среди универов. А может быть, выпишут с Земли. Да, не сказала тебе самого главного. В Риме ходят слухи, что фанатики-кланисты готовятся взять реванш: рассказывают, будто они создали законспирированную лабораторию, где ведутся работы над мощным генератором зета-лучей, выводящих из строя наши апы. Подонки хотят лишить гермеситов возможности понимать друг друга.

— А куда смотрят власти?!

— Сторти заверяет, что это злокозненная болтовня, попытка недобитых чейзаристов запугать людей.

— Ну, знаешь, нет дыма без огня. Великарию не мешало бы принять меры предосторожности. Не стоит ли мне съездить к Дезару?

— Если ты ему понадобишься, сам пригласит. Не навязывайся.

— Доброе утро, Ром.

— Доброе утро, Ула.

— Какие у тебя планы на сегодня?

— Как спалось? Я видел странный сон.

— Погуляем в парке? Правда, в воскресенье там не протолкнешься. Лучше съездить за город.

— Очень странный сон. Мы с тобой пробираемся по лесной тропинке, а навстречу Голем с Розалиндой. Я приготовился защищаться, но Голем, улыбаясь, пожимает мне руку и говорит: «Не бойся, мы положим на лопатки этих паршивцев-матов, кегель они вышибать не умеют, и скорость у них не та». А Розалинда…

— Ты бредишь, Ром?

— Розалинда целует тебя в щеку…

— Ром!!

— Почему ты кричишь? Я рассказываю сон.

— Я тебя не понимаю!

— О, господи, они все-таки выключили наших апов! А я совсем забыл твою математику. Помню всего лишь три слова: я тебя люблю.

— Ветка сирени, пчелиный рой, листья травы…

— a2 + 2ab + b2 = (a + b)2

Космолет совершил посадку на том же месте, что и десять лет назад. Долгих десять лет Гермес молчал, а потом на Землю поступило короткое сообщение с пожеланием возобновить прерванные переговоры. Первый консул просил, если возможно, вновь направить в качестве чрезвычайного и полномочного посла знакомого гермеситам командора Тропинина, чтобы облегчить и ускорить соглашение о вступлении планеты в Великое кольцо.

Посланца Земли встретил неизвестный ему чиновник, державшийся почтительно, но сухо. Тропинин вспомнил симпатичного Уланфу, и у него не возникло желания вступать в беседу с этим человеком. Прямо из аэропорта его привезли в кабинет Первого консула и просили подождать. Тропинин подошел к окну, за которым расстилалась панорама столицы. Что произошло за прошедшие годы? Какие обстоятельства вынудили Чейза переменить политику? Живы ли мои гермеситские друзья?

Он оглянулся на звук отворяемой двери. На пороге стоял Дезар. Они сердечно обнялись.

— Итак, дружище, вы теперь служите у высокого начальства?

— Нет, легат, вы имеете дело с самим Первым консулом.

Изумлению Тропинина не было границ.

— Рассказывайте, я сгораю от нетерпения.

И Дезар поведал, как он и его товарищи организовали сопротивление чейзаристам. Первые годы им пришлось трудно, потом движение получило широкую поддержку, и режим зашатался. Воспользовавшись падением авторитета Чейза, Голем совершил преторианский переворот, удавил профессора и провозгласил себя императором.