Уныние и раздор царили в доме Монтекки. Обнаружив исчезновение Рома, олдермен кинулся к жене, но Анна спокойно заявила, что этого следовало ожидать, они сами виноваты, вынудив мальчика бежать. Ты понимаешь, закричал он, чем все это может для него и всех нас кончиться?! А ты понимаешь, что можно сделать с человеком, если вырвать из его груди сердце? Разговаривать с ней было бесполезно, и Монтекки, хлопнув дверью, пошел в управу.

Что до дома Капулетти, то там разразился ураган. Неистовая Марта била посуду, ломала мебель, кричала, что все, начиная с собственного мужа, сговорились сжить ее со свету, падала в обмороки, которые заканчивались вызовом неотложной помощи. Миновав этап истерии, она, как обычно, ощутила прилив сил и жажду деятельности. Синьора Капулетти собрала домашних, включив в их число своего любимчика и будущего зятя Пера, и потребовала немедленно организовать вооруженную экспедицию, поймать беглецов и доставить Улу домой, а этого мерзавца агра пристрелить как бешеную собаку.

— Ты с ума сошла, — попытался урезонить разбушевавшуюся супругу Капулетти. — Мы живем в цивилизованном обществе, кто же позволит самоуправствовать?…

— Я всегда знала, что ты трус! — отрезала Марта, не стесняясь присутствия сына и его товарища. — Но вы, молодые, неужели и у вас не хватит духу вырвать мою дочь из рук насильника и восстановить честь нашего старинного рода?

Капулетти подумал, что это его род старинный, а Марта не сумеет проследить свою родословную дальше деда, скромного программиста. Но почел за лучшее не делиться этим соображением. В конце концов, она его жена и имеет право считать себя полноценной Капулетти.

— Я понимаю тебя, мать, — сказал Тибор, — и готов задушить его собственными руками. Но отец прав, надо сначала попробовать легальные средства.

— А ты, Пер, что скажешь ты? Ведь он умыкнул твою невесту!

— Я готов отдать за Улу всю свою кровь, — сказал Пер. — Однако, синьора, умоляю вас прислушаться к мнению Тибора. Взяться за оружие никогда не поздно.

— Неправда, — вскричала Марта, — может стать и поздно! Как вы не хотите понять: если они поженятся, ничего уже нельзя будет изменить.

— Ни в одной префектуре не согласятся зарегистрировать брак между матой и агром, — возразил Капулетти. — Тем более не рискнет обвенчать их ни один священник. Это исключено.

— Много ты знаешь! — презрительно бросила Марта. — Кроме своих вычислений, ничем никогда не интересовался. Ис-клю-че-но, — передразнила она, — а если такой найдется, мало ли подлецов на свете?

Капулетти подумал, что она права. Согласно теории вероятностей не существует абсолютной детерминации событий. Закономерности не отменяют случайностей. Особенно в такой деликатной сфере, как человеческая психика. Применимы ли к ней вообще строгие категории математической логики? Эта проблема его заинтриговала, и он вполуха слушал очередную реплику жены.

— Я вижу, все против меня. Что ж, пошлите за четой Монтекки, облобызайте ее, устройте торжественную встречу новобрачным, отпразднуйте свадьбу под звуки фанфар, и пусть агр поселится в нашем дворце, а Ула рожает ему ублюдков агроматов.

Даже Пера покоробило от подобной безвкусицы. Почувствовав, что она перегнула палку, синьора Капулетти прибегла к испытанному средству — ударилась в слезы.

— Решайте, как хотите, вы мужчины, я слабая женщина…

— Послушай, — перебил привычный к ее стенаниям Капулетти, — а ведь это идея; надо послать за Монтекки и потребовать от них немедленно разыскать и вернуть сына домой. В конце концов, это их вина, пусть они и думают.

Марта тут же прекратила рыдать.

— Тебе, разумеется, хочется пофлиртовать с этой сонной уродиной Монтекки, — сказала она язвительно. — И потом, что толку взывать к его родителям, они в таком же положении, как и мы.

И опять Капулетти вынужден был признать правоту жены. В чем, в чем, а в здравом смысле ей не отказать.

— В таком случае, — сказал он, — остается одно средство: обратиться в арбитраж и получить официальное решение, запрещающее этот брак.

— Я советовался с юром, — подал голос Тибор, — он утверждает, что дело совсем непростое. Не существует закона, запрещающего браки между представителями разных кланов. Всего лишь обычай.

Капулетти поразился сообразительности сына. Хватка у него явно материнская.

— При чем тут обычай? — заявила Марта. — Надо требовать не запрещения брака, а наказания похитителя. Агр выкрал Улу обманом и увез ее вопреки желанию. Его следует обвинить в изнасиловании. — Пораженная собственной находчивостью, Марта торжествующе посмотрела на мужчин. Она заметила, что Пера передернуло, и поспешила добавить: — Конечно, ничего подобного не случилось, я уверена. Но ради святого дела можно и слукавить раз в жизни.

Капулетти подумал, что подобное наверняка уже случилось и что Марта лукавила в жизни добрую тысячу раз, притом далеко не всегда ради святого долга.

— Мне это не нравится, — осмелился сказать Пер.

— Ты же грозился отдать за Улу всю свою кровь.

— Это разные вещи.

— Ну, хорошо, все вы хотите быть чистенькими, так я возьму грех на себя. Бог мне простит, — она перекрестилась, — он понимает материнское сердце.

— Простите, синьора, вы знаете, как я привязан к зашей семье, но честь не позволяет мне участвовать в таком деле. — Сделав это заявление, Пер почувствовал, как возвышается в собственных глазах. Эх, если б Ула могла сейчас его слышать!

— И мне тоже, мать, — неожиданно присоединился к другу Тибор.

Капулетти тоже хотел сослаться на честь, но Марта метнула в него предупредительный взгляд такой силы, что он стушевался.

— Пусть мальчики останутся в стороне, — сказала она примирительно. — Для изобличения преступника в арбитраже достаточно и прислуги.

На том семейный совет закончился, и через полчаса Капулетти с большой неохотой передал по телекому продиктованную женой жалобу, обвиняющую Рома Монтекки, сына олдермена местной общины агров, в насильственном похищении Улы Капулетти, дочери профессора Веронского университета. Если бы обвинение было доказано, виновнику грозила пожизненная каторга. В последний момент Марта отказалась от формулы «изнасилование», вынужденная признать, что Ула останется тогда опозоренной на всю жизнь. Так Ром, сам того не ведая, избавился от угрозы умереть на электрическом стуле.

В тот же день в соответствии с установленной процедурой собралась согласительная комиссия в составе полномочных представителей двух кланов — по пять человек с каждой стороны. В специально приспособленном для подобных заседаний зале дворца Правосудия заняли места друг против друга олдермены общин матов и агров. В центре справа возвышалось кресло арбитра, функции которого исполнял лидер местных юров, а слева — трибуна для свидетелей. На двух раздельных скамьях размещались истцы и ответчики. Журналисты привели в состояние боевой готовности свои автописцы.

Арбитр начал с традиционной формулы, рекомендующей спорящим общинам искать согласия, отвечающего принципам профессионального кланизма, интересам общественного порядка и спокойствия. Он привел к присяге свидетелей, потребовав от них говорить правду, только правду, ничего, кроме правды, и предупредив об ответственности за дачу ложных показаний. Затем слово для зачтения жалобы было предоставлено помощнику арбитра — квестору.[2]

— Имеет ли истец что-нибудь добавить к своей жалобе? — спросил арбитр.

Капулетти взглянул на сидевшую рядом Марту, которая отрицательно качнула головой.

— Нет, ваша честь.

— Тогда слово ответчику.

Монтекки медленно поднялся с места. Анны с ним не было: она не пожелала присутствовать на процессе.

— Что я могу сказать… Вся эта затея мне не нравится.

В зале раздались смешки. Олдермен обвел публику суровым взглядом.