– Учитывая, сколько хартлендских спутников мотается вокруг планеты, мой вопрос был не риторическим, сэр. Я уверен, что вы имеете доступ к информации, которой мы не располагаем. Я спрашиваю себя, не известно ли вам нечто, прямо связывающее Белый дом с этими двумя трагедиями?

– Вы полагаете, я знаю что-то, чего не знаете вы, Берни? Думается, это маловероятно. Кстати о спутниках – как насчет спутников Си-эн-эн?

– Но и они изготовлены в «Хартленд», мистер Хэзлитт.

– Слушайте, вот что мне известно – приготовьте карандаш и записывайте. Я знаю, что два человека мертвы. Я знаю, что детектив, работавший на комитет и на Белый дом, убит. Я знаю, что он имел лицензию частного детектива – так заявляет телевидение, и никто не отрицал, что он работал на НДК и на президента – то есть на нынешний Белый дом. По крайней мере, я не слышал, чтобы это отрицали. – Хэзлитт склонился вперед из своего клетчатого кресла. – Позвольте рассказать вам кое-что про Боба Хэзлитта. Чему я научился за свою жизнь в Айове – это маленький штат, и мы, простые люди, кормимся от земли. Я всегда замечал – и моя мама, леди Джейн, как мы ее называем, она как раз во время съезда отпразднует сотый день рождения, Берни, – она всегда учила меня судить о людях по их друзьям. Я запомнил это еще у нее на коленях и, черт возьми, нахожу совет разумным. А друзья президента, его компания, последнее время слишком часто попадают в неприятные истории, вам не кажется?

Он перевел дыхание, и Шоу воспользовался паузой.

– Просто чтобы пояснить кое-что нашим зрителям, которые могли бы принять вас за простодушного сына земли, каким вы себя объявляете, напомню, что вы окончили МТИ, получили, если не ошибаюсь, степень в Оксфорде… и учились в Роудсе. Но продолжайте, пожалуйста.

– Ну, насчет Роудса – виноват, ошибки молодости… Позвольте мне закончить свою мысль относительно президента и его проблем. Мы знаем, как он обрушился на оборону и разведку. – Хэзлитт загибал пальцы. – Ну, а нам нужно новейшее оружие, нужны лучшие в мире армия, флот и авиация. Нам нужно ЦРУ, в этом сомневаться не приходится. В непредсказуемом и часто враждебном мире нам необходима лучшая разведка. Это фундамент национальной безопасности. Нечего и говорить. Ну и, понятно, мы должны питать ЦРУ и его агентства, должны их усиливать, нельзя связывать их по рукам и ногам надзирающими комитетами, которые не дадут им работать, – и даю вам слово, при администрации Хэзлитта у ЦРУ и его агентств руки будут развязаны. ЦРУ получит свободу для успешной деятельности, которую поручил ему американский народ. Короче говоря, Берни, меня уже тошнит, я устал беспокоиться из-за президента и его прихвостней и новых неприятностей, в которые они ввязываются. Каждую неделю, да чуть ли не каждый день.

Шоу принял суровый и внушительный вид.

– Вы намекаете, что может выплыть что-то новое? Сэр, я хотел бы, чтобы вы, так сказать, отвечали за свои слова деньгами. Вы это имели в виду?

– А с чего бы неожиданностям прекратиться? Я остановлюсь на том, что было сказано, и не стану пока говорить больше. Но я не понимаю, какого черта молчит полиция. Действительно ли Дрю Саммерхэйз убит, как поговаривают в народе?

– Что ж, наше время на исходе, и мне хотелось бы поблагодарить вас, мистер Хэзлитт, что вы согласились встретиться с нами сегодня вечером, в преддверии съезда демократов. Только на съезде, и не ранее того, станет известен исход этой беспрецедентной гонки за выдвижение от демократов. Через минуту мы встретимся с представителем другой стороны. А пока посмотрите это…

Новым гостем вашингтонской студии оказался не кто иной, как Эллери Дунстан Ларкспур. В своем синем костюме-тройке с ярким красным галстуком-бабочкой он казался большим и тяжеловесным. В роли интервьюируемого он чувствовал себя вполне комфортно и явно только что посмотрел выступление Хэзлитта. Он потирал подбородок морщинистой бледной ладонью. Шоу представил его как «возможно, ближайшего советника президента Боннера, своего человека среди могущественных и великих всего мира, основателя и председателя известной в Вашингтоне „конторы Ларкспура“ – ведущей фирмы, занимающейся общественными отношениями», тра-ла-ла. Добрый вечер, мистер Ларкспур.

Эллери Ларкспур обладал тем, что в свое время называлось «знанием подоплеки». Чрезвычайно ценное свойство. Он был из Осведомленных. В сущности, он был чуть ли не последним из оставшихся Осведомленных. К тому же типу людей принадлежал Дрю Саммерхэйз.

Шоу говорил:

– Ну вот, мистер Ларкспур, вы слышали, что сказал сейчас мистер Хэзлитт. Что можете вы сказать по поводу прошедшей недели президента в свете обстоятельств гибели двоих людей?

– Прежде всего, единственная связь между этими трагедиями – временные рамки. Саммерхэйз в моих глазах был величайшим из ныне живущих американцев. Всю жизнь я учился у него, а позднее он стал, возможно, самым близким моим другом. Я никому не доверял больше него, ни к кому не испытывал такого почтения. Мне и в голову не пришло бы позволить новоявленному выскочке вроде Боба Хэзлитта высказывать свои суждения о нем, все равно, публично или частным образом, и больше мне нечего сказать о необоснованных предположениях мистера Хэзлитта, каковы бы они ни были. В конечном счете историки решат, кто из них двоих, Дрю Саммерхэйз или Боб Хэзлитт, больше дал этой стране, и лично я не сомневаюсь в их решении.

– А Хэйз Тарлоу, который принадлежал совсем к другой лиге, – каким образом он вписывается в головоломки боннеровской администрации?

– Вот здесь, мистер Шоу, вы меня поймали. Я, надо полагать, знал мистера Тарлоу в лицо, но не припомню ни одного существенного разговора с ним. Насколько я помню, его иногда привлекали для проведения расследований по заданию Национального демократического комитета. Должен сказать, для меня он никак не связан с Белым домом или с Овальным кабинетом.

– Вы утверждаете, что президент Боннер его не знал?

– Не приписывайте мне своих слов, мистер Шоу. Я не говорю за президента. Откуда мне знать? Президент Соединенных Штатов знаком со множеством людей, с которыми не знаком я.

– Следовательно, вы не обеспокоены исправлением политических последствий, вызванных этими двумя смертями?

– Господи боже, я никак не пойму, каким образом они могут повлиять на политические реакции президента, на его способность управлять, на программы, которые он проводит. Возможно, вы, мистер Шоу, просветите меня, показав такую связь, – я всегда готов учиться и горжусь тем, что сохраняю открытое мышление.

– Ну, при всем уважении к вам, мистер Ларкспур, если вы не видите связи, вы, пожалуй, остались последним человеком в Вашингтоне, кто ее не видит. Президент в затруднительном положении, мистер Хэзлитт быстро набирает очки…

– Прежде всего, мистер Шоу, меня никогда особенно не беспокоила перспектива остаться в одиночестве, если я прав. Извините, но не могу разделить ваше мнение о затруднительном положении президента. Президент, насколько я могу судить, вполне владеет положением вещей, наслаждается кампанией – он с радостью и энтузиазмом принял брошенный вызов, ему нравится участвовать в напряженной гонке, которая позволяет высказать некоторые мысли, оставшиеся бы невысказанными, если бы новое выдвижение досталось ему без борьбы. Он сможет уточнить свои позиции в глазах электората – и подготовиться к кампании против депутата от республиканцев, станет ли им Прайс Куорлс или кто-то другой.

Ларкспур провел сотни, если не тысячи подобных интервью. Он отлично овладел геометрией таких бесед. Сохранял спокойствие, не упускал из виду периметра, помнил, насколько далеко можно зайти, умел возражать, не обижая, подсказывать собеседнику следующий вопрос, на который у него уже заготовлен ответ и, подобно профессионалу-бильярдисту, всегда оставлял за собой нужный шар. То, что он проделывал с Шоу, напоминало изготовление салата с омарами из консервированного тунца. Опереться ему было почти что не на что. Он это понимал, и Шоу это понимал. Но их обоих это не останавливало.