За время, которое понадобилось, чтобы вернуться к столу, лицо Боннера обмякло, и выглядел он теперь на все свои годы. Когда он заговорил, голос у него срывался.

– Слава богу, с этим все. Но… Я не знаю, что сказать… о Дрю. Трудно принять. – Он на минуту отвернулся, будто поддавшись сильному чувству, потом снова взглянул на них и, обняв Бена за плечи своей длинной рукой, отвел его к окну, закрытому пуленепробиваемым стеклом и выходившему на Розовый сад. – Мы знали, что ему осталось не так уж много, но это… Это паршиво, по-настоящему, до подлости паршиво. Мне нужна твоя помощь, Бен. Понимаешь?

Дрискилл кивнул. Чарли уже налаживал ловушку, взывая к старой дружбе.

– Это ради Дрю, Бен. – Он помолчал. Бен всей душой пожелал, чтобы разговор кончился, но это не помогло. – Вот к чему все сводится.

Подняв трубку телефона, он сказал:

– Мэри-Лу, скажите Олли, чтобы двигал ко мне.

Бен невольно ощетинился.

– Я собирался докладывать тебе. При чем тут Ландесман?

– А, черт, Бен, нам нужен адвокат в таком…

– Понимаю, вам трудно держать все в голове, мистер президент, но припомните – я сам адвокат. Степень в юриспруденции и все такое, труды…

– Не мни на себе трусы, Бен. Ты замешан, а Олли…

– Замешан… Звучит зловеще.

– Ну, ты ведь там был, ты побывал на месте насильственной смерти. Технически говоря, это сокрытие, если ты меня понимаешь. А Олли смотрит со стороны. Объективно.

– Президент Соединенных Штатов приказал мне убираться оттуда к черту. Велел никому не говорить. Сдается мне, замешанных здесь двое. – Он был ненавистен сам себе. Эквилибристика, ради прикрытия собственной задницы. – Нет, трое… Ларки тоже там был. А, черт, с Линдой уже четверо.

Они с президентом знали друг друга больше тридцати лет, но суть дела в том, что Боннер – президент, а Бен скрылся с места насильственной смерти. Боннер всегда президент, а тот, с кем он имел дело, – потенциальный козел отпущения. Такая уж у него работа.

– Никто не собирается вздергивать тебя на фонарь, Бен. Просто у нас проблема, и я думаю, советник Белого дома должен о ней знать. Расслабься. Мы разберемся.

Речь шла о смерти Дрю Саммерхэйза, и вот, после минуты, отданной чувствам и горю, она превратилась в проблему, с которой надо разобраться. Несмотря на отвращение, Бен чувствовал себя польщенным. Он понимал, что его соблазняют, и какая-то часть его находила это приятным. Он ненавидел эту часть.

Оливер Ландесман вошел в Овальный кабинет через каморку, где более или менее безраздельно царила Мэри-Лу Дэниелс, секретарь президента. Ландесман числился советником Белого дома – то есть советником президента как государственного чиновника, – а Дрю Саммерхэйз был личным юрисконсультом Чарльза Боннера. Ландесман в Вашингтоне был своим и пользовался внушительными полномочиями. Маленький и круглый, с густой шапкой седых курчавых волос на голове, он имел привычку застывать в неподвижности, словно крохотный Будда, сложив на брюшке ладони и лениво прикрыв глаза. Его мягкий голос был щедро смазан убедительностью. Он носил обрезанные сверху очки на цепочке вокруг шеи и положительно наслаждался, видя, как злодеи корчатся под градом его вопросов. Когда он участвовал в слушаниях по так называемому «делу предприятия „Алебастр“», о нем говорили, что он подверг публичной экзекуции в зале суда четверых возомнивших о себе джентльменов времен рейгановской революции из золотой молодежи восьмидесятых. С тех пор он стал известен не только легендарным всеведением, но и тем, что попал на обложку «Тайм». Великий герой либералов. Один из выдающихся столпов законности. При всем при том он знал, что работу советника президента в первую очередь предлагали Бену Дрискиллу, который отверг предложение. Только после этого обратились к Ландесману. А Оливер Ландесман не привык подбирать чужие объедки. Потому и отношения между ними двоими всегда ограничивались требованиями вежливости.

– Бен, – поздоровался Ландесман, и его маленькая ухоженная ручка скрылась в лапе Дрискилла.

– Надеюсь, у тебя все хорошо, Олли.

– Бывало лучше. В отношении политики. В остальном – холестерин низкий, сахар в крови низкий и лекарство от простатита помогает. Прошлой ночью я вставал всего два раза. – Его сонные глазки быстро обшарили лицо Дрискилла. – А вот тебе, ручаюсь, если приходится о чем беспокоиться, так только о повышении уровня тестостерона и адреналина.

– Тут отлично помогает поездка в Вашингтон. Каждый раз, как я здесь оказываюсь, мне хочется сгрести кого-нибудь и отколотить как следует.

Президент негромко рассмеялся.

– Ребята, вы меня убиваете!

Помощник принес графин с охлажденным чаем, высокие стаканы с кубиками льда и веточкой мяты в каждом. Бен, отчасти восполняя потерянную в поезде влагу, ощутил слабый аромат малины.

Президент призвал собрание к порядку.

– Олли, я держал тебя во мраке, потому что хотел, чтобы ты услышал рассказ из первых уст. А именно, от Бена. Мне нужна твоя непосредственная реакция, потому что нам понадобится совет юриста, возможности выхода. Нежелательно, чтобы нас застали со спущенными штанами, однако… Но я забегаю вперед.

Все расселись. Президент занял кресло с тускло-зеленой обивкой и золотой отделкой, Ларкспур и Ландесман – набивную кушетку, на которой виноградные лозы обвивали что-то вроде золотых колонок, а Дрискилл – кресло, более или менее похожее на президентское. На новом коврике бежевого с темно-зеленым цветов была выткана президентская печать. Эйб Линкольн, Гарри Трумэн и ФДР5 взирали на них с пьедесталов. Над камином висела большая картина крупного сражения Второй Мировой войны – сражения в Коралловом море.

Президент откопал ее на складе и велел повесить сюда. Отец президента, Томас Боннер, младшим лейтенантом участвовал в том бою, и картина, с маленькой овальной табличкой, упоминавшей сей факт, была данью его памяти.

– Давай, Бен, рассказывай.

Дрискилл впервые пересказал все события, начиная с предыдущего дня, когда он не смог встретиться с Саммерхэйзом – о звонке Ларкспура, озабоченного здоровьем старика, о том, как нашел тело Дрю, о звонке из автомата в Белый дом и беседе с президентом и Ларкспуром, о том, как нашел макет злобной статейки Балларда Найлса и как выбрался с острова ранним утром.

Ландесман открыл глаза только в конце рассказа. Его сложенные ладошки все так же обхватывали живот, слегка поднимавшийся и опадавший при дыхании.

– Так что, Бен, его убили или он покончил с собой? – Ничем, кроме этой фразы, он не проявил интереса к судьбе Дрю, которого знал с первых шагов на профессиональном поприще.

Оливер Ландесман доводил свою невозмутимость почти до абсурда, словно опасаясь, что проявление чувств ослабит его способность к суждениям.

– Это выглядело как самоубийство. Но… мне не верится.

– И ты ничего там не трогал?

– В оранжерее – ничего. Все, чего касался в доме, я протер.

– Мне непонятен ход твоих мыслей. Выглядит как самоубийство. Ты обнаружил статью Найлса с фотографиями, которые могли сильно обеспокоить Дрю – подлое нападение. Дрю был очень стар, по словам Ларкспура, его поведение – как бы там ни было – внушало беспокойство. Прочитав статью, Дрю испугался за свою репутацию, ушел в оранжерею, чтобы не испачкать дом, и там застрелился. – Ландесман выдержал эффектную паузу, словно перед заключением речи в суде. – Выглядит как самоубийство. Пахнет как самоубийство. И походкой напоминает самоубийство. Ума не приложу, что навело тебя на мысль, будто это может оказаться… убийством.

– Вообще-то я думал, что нам трудно будет доказать несчастный случай, Олли.

Ландесман будто не слышал его.

– Мне кажется, ты ищешь проблем там, где проблемы есть, но не те, которые ты предполагаешь. С какой стати убийство?

– С той, что всего за несколько часов до того Дрю был в полном порядке. Обдумывал что-то, о чем хотел со мной поговорить, что-то, связанное с «нашим другом из Белого дома», как он выразился, что-то, представлявшееся ему очень важным. Мы собирались встретиться сегодня за завтраком. У него и в мыслях не было убивать себя. Так мне видится.