– Он взял нас к себе и воспитал, – говорила Филиппа. – Я долгие годы думала, что из добрых чувств к нашему отцу, но перед отъездом в Оксфорд узнала правду.

– Миледи… – снова повторил Хью, накрывая ее руку своей.

– Оказывается, поначалу он не хотел брать на себя такую обузу и предложил отцу отправить нас в монастырскую школу, но когда увидел, как мы плачем в объятиях друг друга, в нем все перевернулось. Он сказал, что в тот же миг полюбил нас, как родных. И в самом деле, он относился к нам не как опекун, а как отец – насколько умел. Он никогда и ни в чем не стеснял нас.

– Миледи! Выслушайте меня!

– Дядюшка может ошибаться насчет короля Генриха, – продолжала Филиппа упрямо, – но только потому, что предан Людовику. Поверьте, хоть он и упрям, сердце у него доброе и открытое. Убив его, вы убьете меня!

Глаза ее увлажнились, и частые слезы покатились по матово-бледным щекам. При этом взгляд ее оставался прикованным к лицу Хью, отчего тому вдруг перестало хватать воздуха.

– Никто не собирается причинять вред вашему дяде!

– Правда?

Он осторожно отер мокрые щеки девушки. Они были теплыми и удивительно нежными, а слезы – горячими. Он с удивлением услышал собственный голос:

– Зачем нам это? Он всего лишь скромный служитель Божий, а не заговорщик. Я думаю, не придется… ну, вы понимаете…

«Слезы лжеца стоят недорого, не позволяй им тронуть твое сердце», – вдруг вспомнилось ему. Он устыдился своей слабости. Умная головка Филиппы легко домыслила то, что он не решился выразить в словах. Ее глаза, и без того громадные, расширились и нашли взглядом ятаган.

– Значит, если я буду сговорчивой, вам не придется лишать жизни дядюшку Лотульфа? – прямо спросила она, отступая.

– Скажем так: если вы не будете сговорчивой, я не смогу гарантировать его безопасность, но если вы пойдете навстречу пожеланиям лорда Ричарда и отправитесь со мной в Вестминстер, не будет нужды применять к вашему дяде строгие меры за его вольнодумство. В конце концов, он беззащитный старик, а мы не так уж жестоки…

– Как мило с вашей стороны утверждать, что, вы не так уж жестоки, сразу после угрозы прикончить этого беззащитного старика!

Филиппа повернулась к Хью спиной, и он едва удержался от крепкого словца, снова подумав, насколько легче сражаться с толпой кровожадных янычар.

– Вот, значит, как, – сказала девушка угрюмо. – Я не захотела ехать с вами, но вы все же принудили меня к этому шантажом. Что ж, придется предстать перед юстициарием Англии, хоть я и не понимаю зачем!

– Пока что от вас требуется только явиться к нему. Если вам не понравятся планы лорда Ричарда на ваш счет, вы ответите отказом и вернетесь к прежней жизни. В этом случае вашему дяде ничего не будет угрожать. Однако может статься, мы убедим вас в своей правоте… – Филиппа повернулась к нему, и он поспешно продолжал: – В конце концов, это священное право короля – оставаться на троне! Да и вам пойдет на пользу немного пожить в реальном мире.

– По-вашему, я от него полностью оторвана?

– Целиком и полностью, – подтвердил Хью со смешком. – Занятно было бы посмотреть, каково вам придется, когда кругом будут обыкновенные люди, а не кроткие клирики и школяры.

– Это вызов, сэр Хью?

– Почему бы и нет? – Он улыбнулся шире, подумав, как легко подзадорить человека, дернув за нужную веревочку. – А теперь я вас покидаю. Выспитесь – впереди долгий путь. Я буду здесь еще до рассвета.

– Где вы остановились? В таверне у восточных ворот?

– У августинцев.

– Ах, у южной стены! У них на конюшне моя кобыла Фритци. Тогда вам ни к чему возвращаться за мной, встретимся там, когда позвонят к заутрене.

– Договорились. Учтите, вьючного мула у меня нет, возьмите в дорогу лишь самое необходимое.

– Не беспокойтесь. – Девушка усмехнулась. – У меня всего два платья, включая это.

Уходя, Хью размышлял об этом неожиданном дополнении к портрету Филиппы. Он не был особенно удивлен. Филиппа де Пари была не просто дочерью барона, а довольно необычной личностью. Две стороны ее «я» – наивная девушка знатного происхождения и высокообразованная, чуждая условностей школярка – как-то сумели слиться воедино и дали редкий сплав. Ничего странного, что она не нуждалась в нарядах!

На углу Кибальд-Стрит и Гроуп-лейн маячила женская фигурка.

– Приветствую вас, сэр! – раздался голос, высокий и тонкий, словно он принадлежал маленькой девочке.

Когда Хью приблизился, почти так оно и оказалось. Это была черноглазая девушка-подросток с темными волосами, заплетенными в две толстые косы, размалеванная согласно своему занятию. Казалось, что это Филиппа, только более юная и уже падшая.

– Вам не одиноко? Не желаете поразвлечься?

Хью подавил вздох, думая: при чем тут одиночество? Когда ему бывало одиноко, он шел к друзьям, на шумную пирушку. Шлюхи годились только для тех ночей, когда без женщины невмоготу. Но и тогда он не брал ту, которая только что столкнула с себя клиента, предпочитая быть первым в многочисленной шеренге мужчин, покупающих одно и то же тело. Так он сводил к минимуму риск подцепить дурную болезнь.

– Ты что, носишь ребенка? – спросил он, заметив под алой юбкой выпуклость живота.

– Это не помеха. Я встану на четвереньки, и все будет в лучшем виде. Но если тебе не по душе мой живот, так и скажи, и я возьму с тебя один пенс, хотя обычно беру два.

– А сколько тебе лет?

– А сколько нужно? – кокетливо улыбнулась потаскушка.

Хью ответил раздраженным взглядом.

– Скажите, какой сердитый! Ну, шестнадцать, а что?

Это было настолько маловероятно, что Хью не удержался от смешка.

– Идемте, сэр! Я живу дальше по улице. Вы будете довольны.

– Зря стараешься, Мэй, – раздался рядом еще один женский голос. – Этот уже получил сегодня свою долю женской ласки от ее милости.

Из темноты развязной походкой вышла шлюха постарше, томно закатила глаза и отставила руку, словно предлагая галантному кавалеру взять ее на прогулку в розарий.

– Да-да, от самой ее милости, Мэй.

Хью тихо засмеялся, роясь в ранце в поисках кошеля с серебром. Эта дуреха думает, что он заходил к Филиппе на предмет плотских утех!

– А вот и нет, Джильда. Милорд желает пойти со мной и…

Мэй ахнула, когда Хью взял ее руку и высыпал на ладонь пригоршню мелочи общим счетом на пару шиллингов. Ей никогда не приходилось даже видеть столько денег, не то, что держать в руках.

– По южной дороге есть монастырь… Святой Эрменгильды, что ли. За небольшую сумму аббатиса дает кров женщинам в интересном положении, пока они не разрешатся от бремени. Отправляйся туда. – Он снова оглядел заметную выпуклость живота. – На твоем месте я бы поторопился.

– Милорд…

– Какой галантный джентльмен! – Джильда хрипло расхохоталась. – Что я говорила, Мэй! Зачем ему ты да я, если ее милость не прочь задрать для него свои юбки?

– Полно вздор молоть! – прикрикнул Хью.

– Вздор? Да у этой штучки слава почище нашей. Не советую защищать ее честь в Оксфорде, только опозоритесь. Она из тех, кто думает, что им все позволено, что женщина имеет право затащить к себе в постель любого, на кого положит глаз. Такие не верят ни в целомудрие, ни в святость брачного обета.

«Я всю свою жизнь изучаю самые смелые идеи самых просвещенных умов всех времен, и они меня ничуть не пугают, скорее вдохновляют». Именно так она сказала тогда, припомнил Хью.

– Вся разница между нами в том, что она не берет денег за то, что раздвигает ноги, – говорила Джильда с откровенным презрением. – Ну не дура ли?

– Это правда, сэр, – поддержала Мэй, спрятав деньги. – Для леди Филиппы так же легко завести любовника, как для мужчины переспать с такой, как я. Средь бела дня она водит к себе этих – в черных одеяниях. Я сама видела.

– А они потом этим хвастают, – добавила Джильда. – Даже мне, когда балуются со мной.

– Хм…

Хью поскреб заросший подбородок, не зная, как реагировать на эти неожиданные и непрошеные сведения. Филиппа де Пари исповедовала свободомыслие и презрение к условностям. С ее внешностью она, безусловно, нравилась мужчинам. Вот только он и предположить не мог, что из всего этого следует. Выходит, под невинным обликом таились низменные страсти? Интуиция подсказывала, что это не так, но как мог он довериться интуиции, когда порой (пусть нечасто) она подводила его и завлекала в ловушки?