Мне судьба — до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты, а за ней — немота,

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что не то это вовсе, Не тот и не та…

Что лабазники врут про ошибки Христа,

Что пока еще в грунт не влежалась плита,

Что под властью татар жил Иван Калита

И что был не один против ста.

Триста лет под татарами — жизнь еще та,

Маета трехсотлетняя и нищета.

И намерений добрых, и бунтов тщета,

Пугачевщина, кровь и опять — нищета.

Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта,

Повторю, даже в образе злого шута…

Но не стоит предмет, да и тема не та:

„Суета всех сует — все равно суета“.

Только чашу испить — не успеть на бегу,

Даже если разлить — все равно не смогу.

Или выплеснуть в наглую рожу врагу?

Не ломаюсь, не лгу — не могу. Не могу!

На вертящемся гладком и скользком кругу

Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!

Что же с ношею делать — разбить? Не могу!

Потерплю и достойного подстерегу.

Передам, и не надо держаться в кругу,

И в кромешную тьму, и в неясную згу,

Другу передоверивши чашу, сбегу…

Смог ли он ее выпить — узнать не смогу.

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,

Я о чаше невыпитой здесь ни гугу,

Никому не скажу, при себе сберегу.

А сказать — и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу.

Может, кто-то когда-то поставит свечу,

Мне за голый мой нерв, на котором кричу,

За весёлый манер, на котором шучу.

Даже если сулят золотую парчу

Или порчу грозят напустить — не хочу!

На ослабленном нерве я не зазвучу,

Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!

Лучше я загуляю, запью, заторчу!

Все, что за ночь кропаю, — в чаду растопчу!

Лучше голову песне своей откручу,

Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу.

Если все-таки чашу испить мне судьба,

Если музыка с песней не слишком груба,

Если вдруг докажу, даже с пеной у рта,

Я уйду и скажу, что не все суета!

Я не люблю фатального исхода.

От жизни никогда не устаю.

Я не люблю любое время года,

Когда веселых песен не пою.

Я не люблю открытого цинизма,

В восторженность не верю, и еще,

Когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда наполовину

Или когда прервали разговор.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,

Червей сомненья, почестей иглу,

Или, когда все время против шерсти,

Или, когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,

Уж лучше пусть откажут тормоза!

Досадно мне, что слово „честь“ забыто,

И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья,

Нет жалости во мне и неспроста

Я не люблю насилье и бессилье,

Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,

Обидно мне, когда невинных бьют,

Я не люблю, когда мне лезут в душу,

Тем более, когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены,

На них мильон меняют по рублю,

Пусть впереди большие перемены, я

Это никогда не полюблю.

Будут и стихи, и математика,

Почести, долги, неравный бой…

Нынче ж оловянные солдатики

Здесь на старой карте встали в строй.

Лучше бы уж он держал в казарме их,

Только на войне, как на войне

Падают бойцы в обеих армиях

Поровну на каждой стороне.

И какая, к дьяволу, стратегия,

И какая тактика, к чертям!

Вот сдалась нейтральная Норвегия

Ордам оловянных египтян;

Левою рукою Скандинавия

Лишена престижа своего,

Но рука решительная правая

Вмиг восстановила статус-кво!

Может быть — пробелы в воспитании

И в образованьи слабина,

Но не может выиграть кампании

Та или другая сторона.

Совести проблеммы окаянные

Как перед собой не согрешить:

Тут и там солдаты оловянные,

Как решить, кто должен победить?

И какая, к дьяволу, стратегия,

И какая тактика, к чертям.

Вот сдалась нейтральная Норвегия

Ордам оловянных египтян.

Левою рукою Скандинавия,

Лишена престижа своего:

Но рука решительная правая

Вмиг восстановила статус-кво.

Сколько б ни предпринимали армии

Контратак, прорывов и бросков, все равно,

На каждом полушарии

Поровну игрушечных бойцов.

Где вы, легкомысленные гении?

Или вам явиться недосуг?

Где вы, проигравшие сражение

Просто, не испытывая мук?

Или вы, несущие в венце зарю

Битв, побед, триумфов и могил,

Где вы, уподобленные Цезарю,

Что пришел, увидел, победил?

Мучается полководец маленький,

Ношей непосильной отягчен,

Вышедший в громадные начальники,

Шестилетний мой Наполеон.

Чтобы прекратить его мучения,

Ровно половину тех солдат,

Я покрасил синим, — шутка гения,

Утром вижу — синие лежат.

Я горжусь успехами такими, но

Мысль одна с тех пор меня гнетет:

Как решил он, чтоб погибли именно

Синие, а не наоборот?