ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ТЕЛЕПЕРЕДАЧИ «ОЧЕВИДНОЕ НЕВЕРОЯТНОЕ» С КАНАТЧИКОВОЙ ДАЧИ Дорогая передача! Во субботу, чуть не плача, Вся Канатчикова дача К телевизору рвалась, Вместо чтоб поесть, помыться, Уколоться и забыться, Вся безумная больница У экрана собралась. Говорил, ломая руки, Краснобай и баламут Про бессилие науки Перед тайною Бермуд, Все мозги разбил на части, Все извилины заплел, И канатчиковы власти Колят нам второй укол. Уважаемый редактор, Может лучше про реактор, а? Про любимый лунный трактор? Ведь нельзя же, год подряд То тарелками пугают, Дескать, подлые, летают, То у вас собаки лают, То у вас руины говорят. Мы кое в чем поднаторели, Мы тарелки бьем весь год Мы на них уже собаку съели, Если повар нам не врет, А медикаментов груды Мы в унитаз, кто не дурак, Вот это жизнь, а вдруг Бермуды. Вот те раз. Нельзя же так! Мы не сделали скандала, Нам вождя недоставало. Настоящих буйных мало, Вот и нету вожаков. Но на происки и бредни Сети есть у нас и бредни, И не испортят нам обедни Злые происки врагов. Это их худые черти бермутят Воду во пруду, Это все придумал Черчилль В восемнадцатом году. Мы про взрывы, про пожары Сочиняли ноту ТАСС, Тут примчались санитары И зафиксировали нас. Тех, кто был особо боек, Прикрутили к спинкам коек. Бился в пене параноик, Как ведьмак на шабаше: «Развяжите полотенцы, Иноверы, изуверцы. Нам бермуторно на сердце И бермутно на душе». Сорок душ посменно воют, Раскалились добела. Вот как сильно беспокоят Треугольные дела, Все почти с ума свихнулись, Даже кто безумен был, И тогда главврач Маргулис Телевизор запретил. Вон он, змей, в окне маячит, За спиною штепсель прячет Подал знак кому-то, значит: «Фельдшер, вырви провода». И нам осталось уколоться И упасть на дно колодца, И там пропасть на дне колодца, Как в Бермудах — навсегда. Ну а завтра спросят дети, Навещая нас с утра: «Папы, что сказали эти Кандидаты в доктора?» Мы откроем нашим чадам Правду — им не все равно: Удивительное рядом, Но оно запрещено. А вон дантист-надомник, Рудик, У него приемник «Грюндиг» Он его ночами крутит, Ловит, контра, ФРГ Он там был купцом по шмуткам И подвинулся рассудком, А к нам попал в волненьи жутком И с растревоженным желудком, И с номерочком на ноге. Он прибежал взволнован крайне И сообщеньем нас потряс, Будто наш уже научный лайнер В треугольнике погряз. Сгинул, топливо истратив, Весь распался на куски, Но двух безумных наших братьев Подобрали рыбаки. Те, кто вышел, в катаклизме, Пребывают в пессимизме, Их вчера в стеклянной призме К нам в больницу привезли. И один из них, механик, Рассказал, сбежав от нянек, Что бермудский многогранник — Незакрытый пуп земли. Что там было, как ты спасся? — Каждый лез и приставал, Но механик только трясся И чинарики стрелял. Он то плакал, то смеялся, То щетинилсяя как еж, Он над нами издевался. Ну сумасшедший, что возьмешь? Взвился бывший алкоголик, Матерщинник и крамольник, Говорит: «Надо выпить треугольник. На троих его, даешь!» Разошелся — так и сыплет: «Треугольник будет выпит. Будь он паралелепипед, Будь он круг, едрена вошь!» Пусть безумная идея — Не решайте сгоряча, Отвечайте нам скорее Через доку главврача. С уваженьем, дата, подпись. Отвечайте нам, а то, Если вы не отзоветесь Мы напишем в «Спортлото». Я был и слаб, и уязвим, Дрожал всем существом своим, Кровоточил своим больным Истерзанным нутром. И, словно в пошлом попурри, Огромный лоб возник в двери, И озарился изнутри здоровым недобром. Но властно дернулась рука Лежать лицом к стене, И вот мне стали мять бока На липком тапчане. А самый главный сел за стол, Вздохнул осатанело, И что-то на меня завел Похожее на дело. Вот в пальцах цепких и худых Смешно задергался кадык, Нажали в пах, потом по дых, На печень-бедолагу. Когда давили под ребро Как екнуло мое нутро, И кровью каркало Перо в невинную бумагу. В полубреду, в полууглу Разделся донага, В углу готовила иглу Мне старая карга, И от корней волос до пят По телу ужас плелся, А вдруг уколом усыпят, Чтоб сонный раскололся. Он, потрудясь над животом, Сдавил мне череп, а потом Предплечья мне стянул жгутом, И крови ток прервал, Я было взвизгнул, но замолк, Сухие губы на замок, А он кряхтел, кривил замок И в залу ликовал. Он в раж вошел, в знакомый раж, Но я как заору, Чего строчишь, а ну, покажь Секретную муру. Подручный, бывший психопат, Связал мои запястья, Тускнели, выложившись в ряд, Орудия пристрастья. Я терт, я бит и нравом крут, Могу в разнос, могу в раскрут, Но тут смирят, и тут уймут, Я никну и скучаю, Лежу я, голый как сокол, А главный шмыг, да шмыг за стол, И что-то пишет в протокол, Хоть я не отвечаю. Нет, надо силы поберечь, Ослаб я и устал, Ведь скоро пятки будут жечь, Чтоб я захохотал, Держусь на нерве, начеку, Но чувствую отвратно, Мне в горло сунули кишку, Я выплюнул обратно. Я взят в тиски, я в клещи взят, По мне елозят, егозят. Все вызвать, выведать хотят, Все пробуют на ощупь. Тут не пройдут и пять минут, Как душу вынут, изомнут, Всю испоганят, изотрут, Ужмут, не прополощут. Дыши, дыши поглубже ртом, Да выдохни — умрешь. У вас тут выдохни — потом Навряд ли и вдохнешь. Во весь свой пересохший рот Я скалюсь: ну порядки, У вас, ребятки, не пройдет Играть со мною в прятки. Убрали свет и дали газ Там каша какая-то зажглась, И гноем брызнула из глаз, И булькнула трахея, Он стервенел, входил в экстаз, Приволокли зачем-то таз. Я видел это как-то раз, Фильм в качестве трофея. Ко мне заходят со спины И делают укол, Колите, сукины сыны, Но дайте протокол. Я даже на колени встал, Я к тазу лбом прижался, Я требовал и угрожал, Молил и унижался. Но тут же затянули жгут, И вижу я, спиртовку жгут, Все рыжую чертовку ждут С волосяным кнутом. Где-где, а тут свое возьмут, А я гадаю, старый шут, Когда же раскаленный прут, Сейчас или потом? Шабаш кадился и лысел, Пот лился горячо, Раздался звон, и ворон сел На белое плечо, И ворон крикнул: «Nevermore!» Проворен он и прыток, Напоминает: прямо в морг Выходит зал для пыток. Я слабо поднимаю хвост, Хотя для них я глуп и прост: «Эй, за прострастный ваш допрос Придется отвечать Вы, как вас там по именам, Вернулись к старым временам, Но протокол допроса Нам обязаны давать». Я через плечо кошу На писанину ту, Я это вам не подпишу, Покуда не прочту. Но чья-то желтая спина Ответила бесстрастно: «Тут ваша подпись не нужна, Нам без нее все ясно». Сестренка, милая, не трусь, Я не смолчу, я не утрусь, От протокола отопрусь При встрече с адвокатом. Я ничего им не сказал, Ни на кого не показал. Скажите всем, кого я знал, Я им остался братом. Он молвил, подведя черту: Читай, мол, и остынь. Я впился в писанину ту, А там одна латынь, В глазах круги, в мозгу нули, Проклятый страх, исчезни Они же, просто, завели Историю болезни. |
