У Дженни почти не осталось обязанностей, когда все разъехались, дел по хозяйству было немного. Полное одиночество, в котором она казалась, гармонировало с покоем, охватившим осеннюю Чурингу. Видимо, Дженни это было необходимо, так как к ней стало возвращаться внутреннее спокойствие, которого она так долго была лишена. Дженни чувствовала, что душа ее наконец исцеляется от нанесенной травмы и оживает, расправляя крылья. Мир стал наполняться красками, и трагедия ее жизни больше не искажала реальность, гнев на судьбу рассеивался. Иногда она даже могла отстраненно думать о том, что с ней произошло. Дженни сознавала, что память о Питере и Бене навсегда останется с ней, но, как это ни больно, она должна отпустить их на волю и жить дальше одна…

Дни сменяли друг друга с успокаивающей монотонностью. По утрам Дженни объезжала окрестности или посещала зимние пастбища, где делала зарисовки и наслаждалась общением с людьми. Дикие, прекрасные лошади, которых объезжали сильные, суровые мужчины, часто заставляли ее часами не выпускать карандаш из рук. Она пыталась как можно точнее передать движения и силу противников в этой схватке характеров.

Риппер теперь предпочитал бежать рядом, и, лишь когда уставал, Дженни устраивала его в седельной сумке. Днем, во время жары, они спасались на веранде, где Дженни переносила на холст утренние наброски. Она работала с такой скоростью и мастерством, о которых раньше и не мечтала. Какая-то властная внутренняя сила двигала ею, не давая терять ни секунды драгоценного времени.

Осень медленно перешла в зиму, утренняя роса засверкала льдинками на траве, а вечерами стало холодно. Дженни теперь после ужина зажигала кухонную плиту, придвигала к ней кресло и вечер за вечером погружалась в мир Матильды, отыскивая ответы на свои вопросы.

Она дошла до самого толстого дневника, охватывающего несколько лет. Почерк Матильды заметно оформился, а фразы стали короткими и отрывистыми, как будто у нее не хватало времени писать подробно из-за вечной занятости.

В 1930 году Великая депрессия докатилась и до их глуши. Вокруг начали появляться запуганные, неумелые горожане, тащившие на своих спинах жалкие пожитки и кочующие от одной фермы к другой в поисках еды и работы. Это была потрепанная армия странников, ищущих чего-то, что существовало только в их воображении. В них сидело какое-то внутреннее беспокойство, которое не давало им долго задерживаться на одном месте, – как будто голые, бескрайние просторы этой земли пугали их своей необъятностью.

Матильда закопала все деньги глубоко под половицы и держала заряженное ружье рядом с дверью. Хотя большинство из странников были безобидны, рисковать не стоило. После того, как прошел слух, что в выработанных рудниках опять найдены опалы, в Уэллаби-Флатс стекалось много всякого сброда, любителей быстрой наживы из больших городов. Мужчин, которые смотрели на нее взглядом Мервина и которые мечтали не только о горячей еде, Матильда распознавала сразу. Она не сомневалась, что без сожаления спустит курок и рука у нее не дрогнет.

Но женщин, которые приезжали со своими мужчинами, Матильда встречала приветливо и помогала им чем могла. Она знала, что такое борьба за выживание. Это было новое поколение вынужденных сезонников, которые выполняли разную работу в обмен на муку, сахар и пару шиллингов, и Матильда никогда не отпускала никого из Чуринги с пустыми желудками. Стоило уехать одним, как приезжали другие. Еще один фургон, еще одна семья…

Благодаря тому, что Том помог ей со стрижкой, Матильда смогла прикупить хороших баранов-производителей и новых ярок. Денег хватило и на двух постоянных овчаров. Этих людей нелегко было найти: почти никто из мужчин не соглашался работать на женщину-хозяйку. Правда, те, кто задерживался на ферме дольше, со временем проникались к Матильде уважением, видя, как она не щадит себя и не требует от них больше, чем делает сама. В конце концов с ней остались Майк Престон и Уолли Пиблз, которые приехали из Мульги, потому что их хозяин обанкротился.

Этан Сквайрз превратился в коварного противника. Он ни разу больше не появился в Чуринге, но Матильда ощущала его вторжения на свою территорию. То ограда была свалена, и их овцы перемешивались, а ее метки были при этом сведены настоем из хвои, то у овец пропадали ягнята, и одного своего нового барана-производителя Матильда нашла с так искусно перерезанным горлом, что это можно было принять за клыки диких динго. И никаких доказательств его вины у них не было.

Матильда с Майком и Уолли установили ночные дежурства, но не могли уследить за каждым акром громадной территории.

Была зима, дыхание вырывалось паром в морозном воздухе. Матильда, затаившись, лежала рядом с Леди в сухом овраге в самом дальнем углу южного пастбища, а Майк и Уолли патрулировали ближайшие поля. Она нарочно выбрала самый изолированный уголок Чуринги. Здесь было тихо и темно.

Звук, разбудивший ее от легкого сна, был мягким, крадущимся и очень близким.

Слишком тихо для дикого кабана или динго. Матильда осторожно взвела курок. Она прекрасно видела в темноте и вскоре различила смутные фигуры недалеко от своей ограды. Эти хищники оказались двуногими, и их цель была очевидной!

Матильда тихо кралась по дну оврага, пригибаясь пониже и держась в тени, пока не оказалась позади них. Блю двигался рядом, обнажив клыки и приготовившись к прыжку. Ему было трудно сдерживаться, но, казалось, он понимает, что без ее команды нельзя сейчас даже рычать.

Трое мужчин резали проволоку, освобождая опорный столб ограды. Овцы забеспокоились, зарычали собаки. Матильда выжидала.

– Успокой этих проклятых псов! – послышался знакомый голос. Матильду заколотило. Этот ублюдок послал Билли, своего младшего сына, делать за него грязную работу! Дождавшись, когда ее стадо почти собрали, она встала и подняла ружье, поймав на мушку пятнадцатилетнего Билли Сквайрза.

– Ну, хватит! Еще одно движение, и я стреляю!

Рычание Блю аккомпанировало ее словам, но он не прыгал, ждал ее команды.

Мужчины застыли, но их собаки подгоняли стадо все ближе и ближе к дыре в ограде. Матильда знала, что, если овцы разбегутся по всему полю, их потом не собрать.

– Отзовите собак и убирайтесь с моей земли! – крикнула она.

– Ты бы лучше убрала это проклятое ружье, Матильда! Все равно ты не сможешь пролить кровь, – сказал Билли не очень уверенно.

– Давай посмотрим! – презрительно бросила она.

Ее выстрел взметнул фонтаном землю у ног Билли, заставив его подпрыгнуть. В следующее мгновение раздался резкий свист, сразу утонувший в приближавшемся грохоте копыт. Но Матильда не спускала глаз с Билли, зная, что это Майк с Уолли мчатся на ее выстрел, как она и планировала.

– Окружите их, ребята! Они сломали ограду и хотели увести овец.

Мужчины из Курайонга попытались кинуться к своим лошадям, но ничего не смогли сделать против пастушьих кнутов и лассо. Матильда вскочила на спину Леди и присоединилась к своим овчарам, которые держали на мушках двоих мужчин. Когда те исправили ограду, она обернулась к Майку.

– Свяжите их. Пора маленькому Билли вернуться к своему папочке.

Майк усмехался, когда с помощью Уолли перекидывал связанных, изрыгающих проклятья, взбешенных мужчин на седла лошадей и привязывал их, чтобы не упали.

В Курайонг они приехали только вечером следующего дня. В доме уже зажгли свет и все окна элегантного каменного особняка празднично сияли, освещая прекрасный ухоженный сад, спускавшийся к реке. Все трое не сговариваясь остановились, уставившись на волшебное зрелище. Это был один из самых богатых домов в Новом Южном Уэльсе, и он всегда вызывал шок у тех, кто видел его первый раз. Матильда обвела глазами двухэтажный особняк с чудесными балконами, украшенными ажурным чугунным литьем, густую лужайку, заросли розовых кустов и восхищенно вздохнула. Как все здесь было красиво!

Затем ее взгляд упал на Билли, и восхищение сразу улетучилось. Сквайрз на этот раз перешел все границы. Как он мог послать младшего сына воровать? Она взмахнула поводьями и пустила Леди вперед. Пришло время старому негодяю выслушать наконец, что она о нем думает!