У меня нога из сандалии вылезла. Я её сама немножко вынула.
Путёвый меня под столом за палец схватил. Не больно. Только щекотно очень.
«Ой-ой-ой, Путёвый! — Я про себя говорю. И шевелю пальцем. — Ой, как смешно! Ой, Путёвый!»
И вдруг я подумала: «Он же не Путёвый, он Путька! Ну конечно, Путька! Как я сразу не поняла? Такое хорошее имя, ни у кого такого нет».
— Путька! — позвала я.
Он сразу палец бросил и на меня посмотрел. Темно под столом, только глаза блестят и пятнышко на носу. Белое.
Его и правда Путькой зовут: он откликнулся. Значит, я угадала.
— Путька!
— Если ты будешь крутиться, — сказала мама, — я твоего Путьку сама бабе Рите отнесу, слышишь?
Если бы он был не Путька, мама бы его так не назвала. Она бы сказала: Шарик, Джек… Но мама тоже сказала: Путька!
МЫ УЧИМСЯ ЛАЯТЬ
Сегодня воскресенье. Мама книжку читает. У неё совсем не остаётся времени на художественную литературу. Она только в воскресенье может почитать. А Путька спит. Он во сне даже язык высунул. Не совсем, а только чуть-чуть. Розовый. Путька во сне брови морщит. И покряхтывает немножко. Он сегодня устал, потому что мы в лес ходили. За земляникой. Мы землянику на хлеб мазали, как варенье. И сахаром посыпали. Вкусно! Обратно я Путьку на руках несла. Он сам попросился. Ноги уже не держали его.
Мама читает, а Путька стонет во сне. Но мама не обращает внимания. Она как будто не слышит.
— Он заболел? — говорю я. — Заболел?
— Путька? — удивляется мама.
— Ну да, — говорю я, — он почему-то стонет.
— Да нет! Это ему просто сон снится.
— А что ему снится?
Мама на Путьку посмотрела. Он на боку лежит, и ресницы у него дрожат. Он вдруг так громко крякнул! И лапками дёрнул, двумя, которые в белых тапочках.
— Он как будто за бабочкой гонится, — говорит мама. — А бабочка от него улетает. Или за стрекозой.
— А сейчас?
Путька на другой бок перевернулся и как засопит…
— А сейчас он будто на ромашках лежит: много-много ромашек, — говорит мама. — Солнышко сверху припекает, и ты комаров отгоняешь: раз, раз!
— Чем отгоняю?
— Ну, не всё ли равно, — говорит мама. — Веточкой!
— А зачем?
— Ты мне дашь спокойно почитать? — говорит мама. — Просто удивительно, как ты не умеешь себя занять. Нет, у тебя совсем не мой характер.
— А чей? — говорю я.
Но мама ничего не успела ответить. К нам Димкин папа пришёл. Они с тётей Клавой, оказывается, едут в театр. Вот только у него галстук никак не завязывается. А тётя Клава платье гладит, она не может от утюга отойти.
— С удовольствием помогу, — говорит мама.
Она же просто читает. Ей советовали прочитать этот роман, но она ещё раз убедилась, что нельзя доверять чужому мнению. Так трудно найти хорошую книгу. В институте только специальная литература.
— У нас в городе огромная библиотека осталась, — говорит Димкин папа.
Он смотрит в зеркало, как мама завязывает ему галстук.
— Не жмёт? — спрашивает мама.
— Терпеть не могу этот хомут, — говорит Димкин папа.
Он так называет галстук. Он, оказывается, не любит галстуки. Он бы век их не носил. Он бы ходил в рубашке нараспашку или вообще в ковбойке. Он даже в Москве без галстука выступал. И чувствовал себя в своей тарелке.
— А зачем же вы его надеваете? — говорю я.
Я и не заметила, как Путька проснулся. Он уже сидит и топорщит брови. У него над бровями такие симпатичные ямочки. Он о чём-то думает. Путька смотрит в зеркало на Димкиного папу. Он его в майке видел, когда Димкин папа делает зарядку в коридоре. Он его в плаще сколько раз видел. Но в галстуке он его никогда ещё не видел. Путька, наверное, не узнаёт его в галстуке.
— Ты чего, Путька? — спрашивает Димкин папа.
«Ввва!» — говорит Путька.
— Ого! Он учится лаять!
«Ввва! Рр!»
— Совсем хорошо, — говорит Димкин папа. — А ну, ещё раз!
Димкин папа поправляет галстук и надевает очки.
У него толстые очки. Он в них всегда ходит. Мы с Димкой меряли — через эти очки совсем ничего не видно. Он, наверное, какой-нибудь секрет знает, чтобы через них смотреть.
— Удивительно глупый щенок, — говорит мама. — Скоро на меня залает!
— Почему — глупый? — говорит Димкин папа. — Просто любит порядок. В очках — значит, и ходи в очках. Наблюдательный.
— А как вы узнали? — говорю я.
Правда ведь! Как он очки надел, Путька и успокоился. Даже вильнул хвостиком. Значит, он Димкиного папу узнал. Он вовсе не на галстук лаял!
— Секрет, — смеётся Димкин папа.
У Димки весёлый папа. Высокий. Ему в каждых дверях нагибаться надо, вот он до чего высокий. Для него надо особые двери строить! Он с нами песни поёт: «Ты сегодня мне принёс кошку дохлую за хвост!» И припев поёт: «Ландыши, ландыши, целый букет!» Он с нами громко поёт. Он говорит, что с нами отдыхает.
— Спасибо, бегу! — говорит Димкин папа. — Если Дима заявится, вы уж, Галя, не гоните его!
— А вы не боитесь его одного оставлять? — говорит мама.
— Большой парень, — говорит Димкин папа. — Вчера кошку откуда-то приволок. Злющую, рыжую. И градусник ей ставил.
— Вы ему позволяете? — спрашивает мама.
— Хотел вчера выдрать, — говорит Димкин папа, — да его и так кошка всего исцарапала. Градусник вот опять разбил, это скверно.
— У кошек ведь тоже бывает бешенство, — говорит мама.
— Вполне нормальная дикая кошка, — говорит Димкин папа. — Он ей градусник, она ему когти.
По справедливости. А у меня в больнице градусников не хватает.
— Всё-таки надо бы проверить эту кошку, — говорит мама.
— Её и след простыл, — говорит Димкин папа. И уходит. Он весёлый ушёл. Ему мама галстук так красиво завязала.
— Ты что же хорошего человека облаял? — говорит мама Путьке. — Ну-ка, поди сюда!
А КАКОЙ ОН, БУЛЬДОГ?
А Путька на маму смотрит и не подходит. Он даже к стенке спиной прижался и глаза закрыл. Он маму боится. Мама с ним очень строго разговаривает.
— Он у тебя глупенький, — говорит мама. — Даже простейших вещей не понимает.
— Нет, понимает!
Мне не хочется маме говорить, что Путька её боится. Маме будет обидно.
— Если уж брать собаку, — говорит мама, — то, по крайней мере, настоящую. Овчарку или бульдога…
— А какой он, бульдог? — говорю я.
Чем же Путька не настоящий? У него глаза коричневые, как у меня. Только у меня они всегда коричневые, а у Путьки бывают разные. Когда он сердится, глаза зелёные. А если его гладить, тогда жёлтые. Как будто песок и солнце в каждом глазу, даже жарко.
— Бульдог — это такая порода, — говорит мама. — Вот я тебе сейчас покажу.
Мама полезла книги с полки снимать. И никак не могла найти, что нужно. Книги до сих пор как попало стоят. У неё руки не доходят.
Но всё-таки мама наконец нашла эту книгу. Оказывается, она у неё на столе лежала.
— Вот, смотри, — сказала мама.
Я влезла с ногами на стул и стала листать книгу. Там столько собак оказалось! На каждой странице разные. Это такая собачья книга. «Брем» называется. Одни собаки!
Там была нарисована совсем голая собака. Вся голая, а на голове много-много волос; они у неё как будто причёска.
— Она в парикмахерской была?
— Это пудель, — сказала мама. — Самая умная собака. Её всему можно научить. Она хозяину тросточку носит — вот тут написано.
— Такая голая? — удивилась я.
— Её так стригут, чтобы было красиво. Только на голове шерсть оставляют и на лапах, как манжеты.
— Вся голова кудрявая. Как у тёти Клавы перед праздником, — сказала я.
В книге ещё были собаки — узколицые такие, с длинным носом. Мама сказала, что они охотничьи. У них потому такой нос длинный, что они зайцев вынюхивают и показывают охотникам.
— Зачем? — сказала я.
