Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Почему?

— На всякий случай. Вы напишете письмо, отдадите его мне, а я его переправлю. С сопроводительной грамотой, естественно, чтобы его ненароком не открыл и не прочел кто-нибудь помимо адресата. Письмо частное, а мало ли чего может наболтать в частном письме человек вроде вас.

* * *

Самостоятельно ходить Брант еще не мог, и Рита сопровождала его на прогулках вдоль прибоя, поддерживая и развлекая самыми обыкновенными материнскими нравоучениями. Сперва он огрызался и хамил, помятуя о той роли, которую она сыграла в его и Фрики… э… отношениях? романе? судьбе? — но, вскоре, выявляя и анализируя детали, ибо больше ему в его теперешнем состоянии нечем было заняться и у него было на раздумья много времени, он вспомнил, что он сам тоже кое в чем перед ней виноват. Признайся он ей изначально во всем — и было бы все по-другому. Как? Кто знает. Он не доверился ей просто потому, что она была — человек Фалкона. В то же время, как можно довериться хоть бы и собственной матери, если знаешь ее три дня? Имел ли он право рисковать — Фрикой, собой, своими отношениями с Фрикой, доверяясь Рите?

Ну вот и не рискнул, и вот, чего вышло.

Так что, начни он теперь предъявлять претензии — она скажет, мол, чего же ты молчал тогда, когда именно и нужно было посвятить меня в твои дела, ведь я могла тебе помочь? И будет права.

А Фрике он неинтересен. Он целый месяц, или около того, провалялся тут в постели, пока Рита его выхаживала — неотлучно, непрерывно, вон у нее какие круги под глазами от недостатка сна, и купила специально эту виллу, переплатив — может, все состояние свое на это истратила, чтобы только не утомлять раненого переездами, и плакала над ним, когда он бредил (ему служанка рассказала), и мыла его сама, и судно подставляла, ибо никому не доверяла («Растяпы и балбесы!»), и перевязки ему делала, как заправская сестра милосердия, и даже книжки ему читала, и теперь водит его к морю на прогулки, и только недавно выписала из Астафии своего любовника — вон он как раз сидит на берегу, смотрит на прибой и ровно ничего не делает, а ведь художник, рисовал бы себе, а он бездельничает (кстати, подумал он не в первый раз, ту мерзкую карикатуру на Фрику — он или не он рисовал? лучше не узнавать, хватит с меня) — а тем временем Фрика — поинтересовалась ли хоть раз, где он, Брант, спаситель ее, обитается, жив ли? Впрочем, она ведь не знает, что он ее спаситель. Если, конечно, Нико не доложил, но кто же Нико слушает? Тяжело драконоборцам на свете — никто им не верит. Хотя с заданием он справился, судя по всему, на славу. И тем не менее — она ведь жива и здорова, о ее смерти он бы услышал, новости из Астафии прибывают каждый день. Новая волна сплетен о блядстве Шилы. Зигвард, мерзавец, строит новый город. Лучше бы старый достроил какой-нибудь, а то вечно одна и та же история — в центре местами красиво, а по краям пустыри и помойки.

Вот пусть он скажет, Зигвард, зачем ему все это. На какого лешего он прибрал к рукам две страны? Что он будет с ними делать? У Фалкона поучился бы! Фалкон был страшнейшая сволочь, но он все время что-то делал, страна менялась не как попало, но с умом. Взять хотя бы идею с постройкой музыкального театра. Интересно же! Жаль не удалось построить. Негодяй Зигвард все планы спутал, и теперь он эту идею, конечно же, похоронит.

И зачем ему Фрика с ее любовью? Он не оценил ее, когда ее к нему привезли в первый раз, и сейчас не оценит. А она тоже, знаете ли, хороша. Ах, я его так люблю, ах, я так страдаю. Дура долговязая. Ну и пусть живет с ним, то бишь, подле него, как фокстерьер какой-нибудь. А мне и так хорошо. То есть, мне, конечно, вполне плохо, и выть хочется, но я уж как-нибудь справлюсь. Я уж вроде бы даже чуть не помер за великую любовь, да матушка моя сердобольная вмешалась и меня вытащила. Я ее даже не спрашиваю, сколько она людей при этом угробила — будем молча надеяться, что не очень много.

И почему-то жалко Хока. Казалось бы — чего мне-то его жалеть? Сколько он мне крови попортил! И все-таки я его сам, лично, на эту авантюру подбил, я его поманил и соблазнил возможностью взять Фалкона — а откуда мне, господа мои, было знать, что Фалкон именно в Замке Оранжевых Листьев находиться изволит? Опять — зодческое наитие? А, кстати, может его там и не было. Совершенно неизвестно, как и от чего он погиб или умер — одни легенды, если по служанкиным сплетням судить.

А служанка меж тем молодая и красивая. Это, часом, не матушкины ли помыслы, не подкладывает ли матушка под меня служанку эту — не сегодня, сегодня я слабый, но — завтра? чтоб я развеялся, чтоб меньше о Фрике думал? Такая, типа, материнская забота в фалконово-шпионском стиле? Служанка, меж тем, очень даже непрочь. Груди вздымаются белые, на нежных щеках томный румянец, в прекрасных глазах корысть, все честь по чести.

Что это там за движение? А, на верфях новую посудину достраивают, суетятся. Тоже, между прочим, по приказу Зигварда. Типа торгово-военный флот создается, возможно для походов в очень дальние земли — не с Артанией же дикой торговать, смешно. Великая мечта династии — дальние земли. Фалкон, тот сразу увидел, насколько это глупо и нерентабельно, и отправил в утиль. Двадцать лет гнили посудины в порту, двадцать лет капитаны, из самых упрямых, пиратствовали на том, что еще не затонуло, а теперь у них праздник.

Ах вот оно что, подумал он. Не дальние земли этому негодяю нужны — это он моряков теплолагунских щетинистых задабривает, чтобы они на местное общественное мнение, склонное боготворить память о Фалконе, повлияли. Хитер Зигвард, хитер.

Впрочем, быть может, я неблагодарен? Быть может, мне следует быть более лояльным просто потому, что эта сволочь меня содержала, пока я учился? Но тогда, может, сидящим в темницах следует быть лояльными, ибо их кормят, пока они там сидят, а иначе бы они с голоду подохли? Может, всем, кого артанцы не порубили в куски, следует испытывать благодарность к артанцам? А дети ведь — не сеют, не жнут, только жрут да место занимают, они вообще всех должны благодарить, кто их кормит, и кто их бьет, но не до смерти, да? Зигвард — он чего, из последних денег, себе в еде и теплой одежде отказывая, его содержал? Семью он, что ли, свою по миру пустил, детей своих раздел, чтобы меня, который ему никто, выучить, страну он, что ли разорил ради меня, добрым именем своим пожертвовал, репутацию погубил безвозвратно?

И вообще, почему это мы должны быть благодарны людям за то, что они сделали что-то, чего могли и не делать? Вон фермеры на полях — силком их уже полвека, как никто работать не заставляет, и могли бы они не работать. Но, птица и камень, как говаривал Фалкон — неужто у них есть в запасе лучшее применение для своих сил и времени? Более, скажем, приятное или общественно полезное?

Можно ли быть человеку благодарным просто за то, что он не повел себя, как последняя сволочь?

В общем, наверное, да. Некоторым, в общем, можно, и даже нужно, памятник при жизни за такое поставить. Вот Редо, например. Ничего он такого особенного не делает, а просто — не сволочь. Впрочем, его ничегонеделание в некоторых случаях как раз и есть самое что ни на есть действенное действие.

Говорят, что добрые поступки есть форма эгоизма, то есть, совершая их, ублажая других, человек тем самым ублажает себя. Ему самому, мол, эти добрые поступки доставляют удовольствие, и поэтому он такое же говно, как все. Но это не так. Ибо людей, которым ублажение не только себя любимого, но и других, доставляет удовольствие — не за славу, а просто так — очень мало. И, возможно, только они бывают иногда, порывами, счастливы. Люди, любящие доставлять удовольствие только себе, счастливы не бывают никогда. Ну, сделает такой человек кому-то приятно, по случаю, но на него самого это приятное большого впечатления не произведет.

С другой стороны, люди, которым нравится делать другим приятное, тоже иногда оказываются мерзавцами.

И есть еще вечный спор ординарных с неординарными. Редо мне попытался объяснить, что там к чему, но что-то оно… Впрочем…

154
{"b":"101354","o":1}