Когда музицирование наконец завершилось и слушатели смешались с исполнителями, я приличия ради поздравил мистера и миссис Крокус с выступлением.

Крокус фыркнул:

– А теперь вы, молодежь, конечно, поскачете в клуб, где лабают рок-н-ролл.

Я едва сдержал смех. От мистера Крокуса несет плесенью!

Чуть позже, в ресторане «Императорский дракон», я спросил Маргаритку, не приходила ли ей в голову мысль поселиться отдельно от родителей. Гоняя палочкой по тарелке зеленую фасоль, она пробормотала, что не собиралась задерживаться у родителей столь надолго, по идее она уже давно должна была выйти замуж.

С утра пораньше позвонила Маргаритка. Ее родители находят меня чудесным молодым человеком, радостно сообщила она. У меня не хватило духу сказать ей, что я полночи не спал, придумывая, как порвать с ней.

Смотрел, как старики и старухи маршируют мимо Кенотафа.[14] Некоторые из них еле ноги волочили; у других вообще не было ног, и они катили в инвалидных колясках. Отец спросил меня, почему я шмыгаю носом. Аллергия на маки, ответил я.

– Твой дед Артур участвовал во Второй мировой, – нравоучительным тоном произнес отец.

Я спросил, где воевал дед Артур.

– Он не любил говорить о войне, но если видел ее по телевизору или слышал «Лили Марлен», то всегда плакал, как ребенок. Твоя бабушка Моул отсылала его на задний двор, вручив чистый носовой платок, и не пускала в дом, пока он не успокоится. Да, твоя бабуля была не сахар.

Мама на своем «Макинтоше» вносила изменения в адресные карточки. Новый адрес моих родителей отныне звучит так Свинарники, Нижнее поле, Дальняя просека, Мэнголд-Парва, Лестершир.

– А ты не слишком торопишься? – спросил я.

– Нет, вчера мы купили свинарники на аукционе.

В этом доме от меня у всех сплошные секреты. Хорошо, что я отсюда скоро съеду.

Позвонил Найджелу. С тех пор как он выставил на продажу свою лондонскую квартиру Найджел живет у родителей в бабушкином флигиле. Зрение у него стало еще хуже. Позвал его в кино на «Властелина колец».

– Нет, – отказался Найджел, – там все происходит в Средиземье, в вечном сумраке, да и эльфы с гномами – такая фигня.

Я поинтересовался, не улучшился ли у Найджела слух с тех пор, как он ослеп.

– Да, теперь я слышу за пять долбаных миль, как муха летит. Правда, мне повезло?

Луна в последней четверти.

Мы с мистером Карлтон-Хейесом были, по-видимому, единственными людьми на Хай-стрит, почтившими память погибших минутой молчания в 11 часов,[15] если не считать пары пенсионеров и чернокожего водителя автобуса, который вылез из кабины и стоял со склоненной головой.

Позвонил Барвеллу. Анжела сообщила, что бумаги осталось только подписать. Дабы поддержать беседу, спросил, какое на этот раз мистер Барвелл выбрал покрытие для полов.

Анжела сказала, что Барвелл записан на 4 часа дня к аллергологу – хочет сначала проконсультироваться.

Попросил мистера Карлтон-Хейеса отпустить меня на часок. «На сколько душе угодно», – ответил он.

Этот миг должен был стать счастливейшим в моей жизни, но, подписывая документы, которые обязывали меня выплачивать ежемесячно 723,48 фунта, я не мог не вспомнить напутствие Парвеза: «Бюро консультаций для граждан, долги, банкротство, потеря жилья… и нищета».

На протяжении всей короткой церемонии подписания документов Барвелл беспрерывно чихал и кашлял. Я заметил, что у него в кабинете слишком затхлый воздух, и предложил открыть окно.

– Заколочено, – прохрипел он. – А то пыльца налетит.

Окна у него в кабинете сплошь пластиковые, я посоветовал заменить их традиционными, с деревянными рамами. Подробно пересказал ему содержание передачи по Радио-4 о синдроме больных зданий, которую прослушал накануне вечером. Поначалу он было заинтересовался, но вскоре его внимание ослабело и он принялся поглядывать на часы.

В пятницу забираю ключи от Крысиной верфи.

Вчера на заседании Группы творческого письма Лестершира и Ратленда Кен Тупс спросил, нашел ли я почетного гостя на рождественский обед 23 декабря. И где мы соберемся. Ни миссис Блэр, ни Рут Ренделл пока не ответили, признался я.

Гари Вялок сообщил, что пробуется на должность преподавателя творческого письма для взрослых инвалидов в Центре пожизненного обучения.

– Но, Гэри, – удивился я, – твоя квалификация не позволяет учить людей творческому письму.

Он сухо возразил, что, во-первых, имеет степень бакалавра педагогических наук, а во-вторых, почти завершил свой роман. И добавил, что должность эта предполагает неполный рабочий день с окладом в 10 000 фунтов в год. Он даже показал объявление, оканчивавшееся фразой: «Предпочтение будет отдано авторам, имеющим публикации».

Как можно более мягко я указал Вялоку что пока он не заработал ни пенни своим творчеством, и напомнил про отказы из издательств, которыми он украсил стену дымохода в своей спальне, она же гостиная.

Глэдис прочла свежий стих про кошек:

В прошлый четверг малышку Кики переехал грузовик.

Кен Тупс заявил, что стихотворение не удалось, в нем нет правды жизни. Мол, Маврикий выбран только потому что он рифмуется с Кики. А мысль, будто дохлые кошаки могут «шлындать» по какому-то небесному променаду вообще представляется ему абсурдной.

Я заметил, что слово «придумка» выглядит слишком придуманным.

Гэри Вялок посоветовал Глэдис собрать все ее стихи про кошек и отправить издателю.

Кен Тупс захохотал:

– Чтобы он ими выстелил кошачий сортир?

Глэдис сказала, что раз мы не уважаем память бедной Кики, нам следует немедленно покинуть ее дом. Я убрался с радостью – с ног до головы меня покрывала кошачья шерсть.

Кен Тупс предложил нам с Гэри пропустить по рюмочке. Паб «Рыжая корова», расположенный рядом с университетом, был набит студентами, подпевающими Рольфу Харрису Гэри пояснил, что Рольф Харрис – культовая фигура для нынешних студентов. Как получилось, что я об этом ничего не знаю?

Мы обсудили будущее Группы творческого письма Лестершира и Ратленда и пришли к печальному выводу: Глэдис тянет нас назад. На собраниях мы только и делаем, что слушаем ее кошачьи стихи.

– Придется исключить ее, другого выхода нет, – подвел итог Кен.

Мне поручили сообщить Глэдис Спок, что она более не является членом Группы творческого письма Лестершира и Ратленда.

Спросил Кена, над чем он сейчас работает.

– Ни над чем, – проворчал он.

Маргаритка оставила на моем мобильнике сообщение: она «обеспокоена. Ты давно не звонил. Уж не расхворался ли?»

Разговаривать с ней не хотелось, поэтому я нацарапал записку: