Да, он причинил ей боль. Независимо от того, насколько твердо она решила развестись с ним, она не была готова увидеть его с другой женщиной. Больше он не должен так поступать.

Дэвид закончил обработку второго бревна, обильно оросив его потом, стекавшим с его волос и лица. Он встал, потянулся за фляжкой, висевшей на ветке, – и внезапно почувствовал острую боль в плече.

– Проклятье! – Дэвид хлопнул себя по плечу, и какое-то насекомое, похожее на паука, соскользнуло с его руки и скрылось в кустах. Ивен вскочил на ноги и попытался догнать паука, но было слишком поздно.

– Как он выглядел? – спросил Ивен. Дэвид пожал плечами.

– Черный. Темно-коричневый. Я видел его мельком.

Ивен провел пальцем по укушенному месту. Оно уже распухло.

– Можешь особенно не беспокоиться. Но все же давай вернемся в лагерь.

– Я в порядке. – Дэвид сел на бревно и через несколько минут почувствовал, что с ним далеко не все в порядке. Он не мог сфокусировать зрение: бревно расплывалось, земля ходила перед ним волнами, поднимаясь и опускаясь. Он оглянулся, ища глазами Ивена, чтобы сказать, что с ним творится, но Ивен уже шел к нему.

– Ты можешь идти? – спросил он, поддерживая Дэвида за локоть.

Дэвид встал. Его знобило. Он стучал зубами от холода. Он стал крениться набок, и Ивен подхватил его. Горячая влажная кожа руки Ивена маячила перед его глазами, застила горизонт.

– Боже, Дэвид! – Голос Ивена гулко отдавался в его ушах. В нем звучал страх. Дэвид хотел улыбнуться, сказать Ивену, что с ним все в порядке, но его язык прилип к гортани, он не мог выдавить из себя ни слова. Ему все же удалось улыбнуться. Он провел кончиками пальцев по своим губам, чтобы убедиться в том, что они изогнулись.

– Ложись, – скомандовал Ивен.

Дэвид нахмурился. Он не отчетливо понимал, чего хочет от него Ивен, пристально вглядывался в голубые глаза Ивена, пытаясь вспомнить, что означает слово «ложись». Он приник к Ивену, как влюбленный, часто и горячо дыша. Затем Дэвид почувствовал, что медленно опускается на землю. Откуда-то издалека звучал голос Ивена, говорившего о доверии и дружбе.

Шон и Ивен тащили Дэвида к палатке. Он потерял сознание и не мог им помочь. Ивен сделал ему инъекцию адреналина, и дыхание Дэвида постепенно упорядочилось.

Шон осталась с Дэвидом, а Ивен пошел вместо нее на рыбалку. Шон в это утро ничего не поймала. Она прикрепила деревянный крючок к ветке, которая показалась ей гибкой и прочной. Шон насадила на крючок кузнечика. У нее была только одна поклевка: кузнечик легко соскочил с крючка и достался рыбе задаром. Может быть, Ивен окажется более удачливым.

Кожа Дэвида пересохла и побледнела, кроме красного круга на плече, образовавшегося на месте укуса. Дыхание оставалось учащенным; Шон видела, как резко поднимается и опускается его грудь. Время от времени она брала его за запястье, чтобы посчитать пульс. Шон накрыла его простыней и легла рядом, опершись на локоть, чтобы иметь возможность наблюдать за изменениями в его состоянии.

Она боялась, что он перестанет дышать, что его пульс исчезнет под ее пальцами. Ей хотелось, чтобы к нему вернулось сознание. Показалось, что он произнес какой-то звук, и она приникла ухом к его губам и, затаив дыхание, прислушалась, но не услышала ничего, кроме жужжания цикад. Шон повернула его голову и прижалась губами к его губам, мягким и влажным. Ей более не принадлежавшим.

Ивен вернулся около трех часов пополудни.

– Я поймал рыбу, – объявил он. – Самую маленькую, какая нашлась в речке, но ужин у нас состоится.

– Ты придумал что-нибудь с крючком?

– Я вырезал его из кости.

– И где же ты нашел подходящую кость? – спросила Шон.

Ивен не ответил, да этого и не требовалось.

– Чио-Чио? – прошептала она.

– Только костяной крючок дает какие-то шансы.

Шон кивнула головой. – Как ты думаешь, он поправится? – спросила она у Ивена, сидевшего в ногах постели Дэвида.

– Я молю Бога и надеюсь, – ответил он. – Мы еще не закончили с ним один разговор. Было бы лучше, если бы ты сказала мне, что он все о нас знает.

– Он сказал тебе? Ивен кивнул.

– Ты можешь себе представить, что он пережил, если знал о нас все это время?

Шон почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.

– Ты был прав, Ивен, когда сказал, что я все еще люблю его. Я думаю, так оно и есть.

Ивен улыбнулся ей улыбкой человека, потерявшего то, что, как он знал это с самого начала, ему не принадлежало.

– Конечно, – ответил он.

Шон утирала Дэвиду пот со лба, когда услышала шаги, приближавшиеся к палатке.

– У меня для вас немного рыбы. – За москитной сеткой стояла Мег.

Шон пригласила ее войти. Мег опустилась на колени у постели и протянула Шон миску. На дне лежал тонкий белый кусочек рыбы, не более двух квадратных дюймов. Шон поднесла его пальцами ко рту и съела медленно, со вкусом, с закрытыми глазами.

– Ему не лучше? – Мег не сводила глаз с Дэвида. Шон покачала головой, смочила водой чистую тряпку, желая, чтобы Мег ушла. Она чувствовала себя так, будто оказалась у всех на виду, незащищенной. Что Дэвид успел рассказать Мег? Что из ее личной жизни было известно этой женщине?

– Он редкий человек, – сказала Мег.

Шон удивленно посмотрела на соперницу. Затем она кивнула с внутренней усмешкой. Мег знала его две с половиной недели. Она и понятия не могла иметь о том, насколько редким человеком был Дэвид. Шон сложила отжатую тряпку и положила ее на лоб Дэвида, ощущая жар его кожи под своими пальцами.

– Он рассказал мне о вашей дочери. О Хэзер. Шон вздрогнула при звуке этого имени. Дэвид не произносил его вслух, разговаривая с людьми, которых знал многие годы. Даже с ней.

– Я очень сочувствую тебе, Шон. Представляю, каково тебе пришлось.

– Что он тебе рассказал?

– Как она умерла. Как сильно он ее любил. Шон вдруг снова разозлилась на Дэвида. Он эксплуатировал дочь ради достижения своей цели.

– Он сыграл на твоих чувствах, – сказала она. Мег помрачнела.

– Я так не думаю. Мне кажется, ему просто необходимо было выговориться.

– Почему он не выговорился передо мной? У него было на это три года.

– Извини. – Мег замкнулась. – Мне не следовало ничего говорить.

Шон была рада, что в палатке темно. Она надеялась, что по ее лицу Мег не могла догадаться о том, что с ней творилось.

– Он рассказал тебе, как она умерла? – тихо спросила она. Она должна была это узнать.

– Он сказал, что она утонула. Что это была его вина; что он не проследил за ней, хотя обязан был это сделать.

Шон закрыла глаза. Он сказал Мег правду.

– Ты могла смотреть ему в глаза после того, как он сказал тебе это? Как ты могла заниматься с ним любовью?

Глаза Мег распахнулись так широко, что Шон увидела отражение лампы в бледных радужных оболочках ее глаз. Но Мег не отвечала.

– Я полагаю, что он воспользовался этой историей, чтобы вызвать сочувствие к собственной персоне. – Шон не удержалась и сбилась на язвительный тон.

Мег покачала головой.

– Ты невероятно злопамятна.

Шон бросила влажную тряпку в угол палатки.

– Заткнись, Мег! – крикнула она. – Это не твоя дочь умерла.

– Не моя. – Мег отодвинула сетку, готовясь уйти. – Но это была дочь Дэвида так же, как и твоя. Я думаю, ты об этом забыла.

Шон лежала без сна, прислушиваясь к дыханию Дэвида, и пыталась торговаться с Богом. Позволь ему выжить, и я больше никогда не подумаю об Ивене.

Мег была права. Она забыла, что Хэзер – дочь Дэвида, так же как и ее дочь. Она избрала самый легкий путь; легче и удобнее гневаться, чем ощутить чужое страдание на вершине собственного горя, чем вникнуть в переплетение страдания и вины. Гнев оказался самым удобным выходом из положения.

Кризис наступил среди ночи; жар резко понизился, к Дэвиду стало возвращаться сознание. Он выпил глоток воды из ее ладони. Шон почти не спала; в эту ночь она прижимала к себе Дэвида так же, как он обнимал ее прошлой ночью. Спальный мешок насквозь промок от его пота. Он ничего не говорил, только один раз согнул колени и простонал ей на ухо: