Наконец однажды Молли произнесла странные слова: она сказала мне, что помимо Лунного Жреца существует еще Нечто. Как, думая о Лунном Жреце, мы смогли сделать его реальным для себя — так и он делал реальной Богиню, визуализируя ее; и Богиней этой была Великая Изида, средоточие всего женского начала Вселенной. Опешив, я предоставил Молли действовать одной на собственное усмотрение, удовлетворившись ролью наблюдателя, — теперь пришел ее черед.
Точно так же, как она доверяла Лунному Жрецу, психологии которого она не понимала, — она доверяла и Великой Изиде, хотя и не разбиралась в Ее метафизике; но как бы там ни было, именно это доверие позволяло сделать Ее реальной, вызвав Ее к жизни, чего никогда не удавалось сделать мне с помощью своего просвещенного мистицизма.
Ибо Молли становилась кем-то определенным — во всяком случае, в собственных глазах; результатом же этого было то, что одновременно она становилась кем-то и в моих собственных глазах. Ей нравилось представлять себя жрицей Великой Изиды, и я скоро обнаружил, что и сам начинаю думать о ней как о жрице, посвященной Великой Богине, — ведь чувства Молли влияли на меня гораздо больше, чем я предполагал. Теперь я начинал понимать слова Морган о том, что моя вера в нее как жрицу позволила ей стать именно таковой. Да Бог с ним, со всем этим; это не было простой верой с моей стороны, ибо Молли действительно действовала, подобно жрице, — она вызывала к жизни Силу!
С каждым днем она все более утверждалась в себе, видя мою реакцию; затем она начала представлять, что в качестве жрицы она может вызвать дух Богини, — и однажды решилась на это.
Этой ночью стоял сильный морской туман; он плотно окутывал узкую полоску земли между болотистыми солончаками и проливом, на которой стояла ферма. В туманной мгле исчезло все: и очертания земли, и контуры вздувшейся от прилива, напоминавшей погибшую Атлантиду морской поверхности, — лишь массивный силуэт Белл Ноул смутно проступал вдалеке. Единственное, что осталось, было эхо, долго перекликавшееся вокруг после того, как меланхоличный двухтональный гудок стоявшего у Старбера судна-маяка ударялся о пустынные скалы. Мы были отрезаны от земли, лишь море оставалось открытым для нас, ибо случайным порывом ветра приподняло туманную завесу, и низкая, уже заходившая луна осветила бескрайние морские пространства. Было странно наблюдать морские просторы вот так: их открывшиеся взору воды серебрились под лунным светом, а туман стоял по обе стороны от нас плотной стеной, напоминая скалы какого-то фантомного фьорда. Именно по такой морской дороге, проложенной Луною и начинавшейся далеко позади нее, — в том самом древнем времени и пространстве, когда сама Луна и Земля еще были эфирными телами, не сгустившимися до твердого тела и не разделившимися, — и должны были сходить к людям боги.
Начинался прилив. Я заметил, что с его наступлением Молли как будто пробуждалась — в противоположность Морган, набиравшей силу тогда, когда отлив был в самой низкой точке. Но ведь Морган была Жрицей Моря, тогда как Молли являла собой жрицу злаков, домашнего очага и садов, представляя другой аспект Великой Богини, которой обе они служили одинаково, хотя каждая по-своему.
По мере того, как. прилив той ночью усиливался, Молли становилась все более беспокойной: она то и дело подходила к окну; распахнув его, она вглядывалась в туман и позволяла ему беспрепятственно проникать в комнату — пока я, наконец, не запротестовал, так как туман вызывал у меня сильные хрипы. Тогда она вышла на крыльцо, плотно прикрыв за собою двери, чтобы туман не досаждал мне.
Молли не было так долго, что я начал волноваться и решил пойти поискать ее. Но ее не было ни у входа, ни в саду, узкой полоской тянувшемся перед домом и отделенном лишь низкой стеной от окружавших нас болот; я почувствовал, что впадаю в панику: что, если она, как и Морган, услышала зов Морских Богов? Тогда я опрометью бросился за ворота и сквозь туман помчался к берегу, отчаянно выкрикивая ее имя. Вскоре я услышал, что она отвечает мне откуда-то из тумана, — и тут же охватившее меня чувство огромного облегчения дало мне ощутить нечто очень важное для меня.
Я нашел ее там — в сероватом полумраке, у самой линии грохочущего прибоя; она вложила свою маленькую теплую ладошку в мою руку, и я понял, что мне до ужаса приятно это прикосновение; приобняв, я решил отвести ее в дом, чтобы не терять ее более. Я не хотел вновь испытывать свою судьбу с Богами Моря. Морган никогда и ни в каком смысле не была моей, так что я не имел никакого права протестовать, когда они позвали ее к себе, — все, что я мог — это перенести все как можно достойнее; но Молли была моей, определенно моей, — и в этом случае я отмежевывался от Морских Богов и всего прочего самым решительным образом. Я был готов сражаться за Молли даже с самими небесами, если это потребовалось бы, — эта мысль сильно удивила меня, почти так же, как и соображение относительно власти, которую имела надо мной продавщица из кондитерской лавки. Однако я не претендую на полное понимание всего этого. Вообще, все это весьма сложно.
Однако, как оказалось, у Молли не было никаких трудностей. Крепко взяв меня за руку, она заставила меня остановиться у самой кромки прибоя, нисколько не заботясь о моей астме: почувствовав, что стоит на грани чего-то большего, чем мое временное хорошее самочувствие, она, как и Морган, смогла ожесточить свое сердце. Я увидел, что на длинной, лежащей на берегу полосе сухих водорослей, отмечавшей уровень наивысшего прилива, она разложила крошечный Костер Азраэля, сделав его пирамидальным, как того требовала традиция; теперь же она ждала приближения воды, чтобы зажечь его. Я заметил также, что она была одета в полупрозрачные свободные одежды и что сапфиры Морган сверкали на ее груди и запястьях. Молли делала все правильно.
Поскольку происходящее было для нее реальным — оно стало реальным и для меня, воспламенив эмоциями мою душу. Забыв о своей астме, я полностью сосредоточился на созерцании разворачивающегося передо мной действа; я наблюдал, как набегавшие волны медленно поднимались вверх по песку, как усиливавшийся прилив продвигал все выше и выше на берег языки пены, подталкивая перед собой ленивые, окутанные туманом буруны, которые, казалось, были лишены возможности двигаться самостоятельно из-за придавившего их плотного туманного воздуха.
Наконец, первая мелкая, растекающаяся прибрежная волна коснулась сухих водорослей; Молли тут же поднесла спичку к ее Костру Азраэля, и мы наблюдали за тем, как он разгорался: сухое, пропитанное смолой дерево быстро вспыхнуло после годичной выдержки в казематах форта, и сложенная Молли пирамида вскоре была объята пламенем. Загорелись и водоросли, наполняя воздух необычным йодистым ароматом древнего бальзама, испокон веков пропитывавшего морской берег, — и тогда я вспомнил о мореплавателях с их золотыми серьгами в ушах и вьющимися бородами, пришедших на своих высоких кораблях к Иштар Беру.
Тут потянуло холодным сухим воздухом; туман расступился, и перед нами открылась ведущая прямо к Луне полоса безбрежной морской дали; мы увидели, как поверхность моря медленно переливалась чернотой и тенями по мере того, как прилив поднимался вверх по каналу. Несмотря на наше присутствие, море услышало зов Луны и, когда прилив, сменившись отливом, нарушил ритм волн, вода засверкала серебром; и мы видели, как забравшаяся высоко на сушу масса воды вновь устремилась обратно в неизведанные глубины. Волны проявили уважение к разложенному Молли костру — слегка лизнув его, они лишь заставили его зашипеть, а потом повернули вспять, медленно отступая и оставляя позади себя следы в виде мокрого песка и выброшенных на берег влажно блестевших водорослей.
Подняв руки в виде рогов полумесяца, Молли призвала Великую Богиню, подобно тому, как это при мне делала Морган. К этому времени луна была уже на западе, склоняясь к закату, а у ног Молли багровыми огоньками пылал Костер Азраэля, серебряная дорожка от которого соединила наш берег с континентом погибшей Атлантиды. Мне казалось, что на ее зов откликаются боги прошлого, их жрецы и верующие — ведь она заново пробуждала древнюю религию. Я видел, как над морем двигалась большая процессия — целая армия со стягами, вызванная ею из Великих Глубин Атлантики, где покоилась в пучине их затонувшая земля. Я видел, как они двигались вверх по вьющейся дороге для торжественных шествий, подымаясь к храму, расположенному на вершине священной горы, ибо настоящая жрица, принадлежавшая к родовому клану священнослужителей, призывала их к молитве.
