Морган Ле Фэй, немало поездившая по миру, обычно получала самые диковинные напитки, которые присылали ей из различных таинственных замков, шато или таверн, производивших удивительные по качеству продукты, но в таких количествах, что последние расходились среди местных покупателей, ибо этого было явно недостаточно для выхода на рынок. Где бы ни доводилось ей пробовать что-либо понравившееся — а обычно это происходило в маленьких постоялых дворах, которые ее особенно привлекали, — она неизменно допытывалась, откуда это привозилось, прослеживала путь до самого истока и неизменно заводила дружбу с производителем. Для таких домоседов, как. я, всегда поразительно смотреть на снимок винокурни, попивая сделанное там вино. Конечно, не все вина доходили нормально, — тогда мы выливали их в море, разбивая затем пустые бочонки; но, как правило, такие случаи бывали редкими, а Морган Ле Фэй была замечательным знатоком в виноделии, так что некоторые из вин оказывались просто восхитительными.

Приготовленное ею разительно отличалось от того, что готовила старая Салли, хотя кухня последней была тоже в котором роде неплохой. Салли имела обыкновение колдовать над продуктом, добиваясь, чтобы он как можно полнее раскрыл свои качества, но Морган Ле Фэй относилась к продуктам лишь как к сырью для готовки. Что до кулинарных принципов моей сестры — то они заключались в том, чтобы сказать кухарке, что мы будем есть сегодня, а мяснику — что ему надлежит прислать на кухню; при этом обе стороны должны были действовать, исходя из принципа, что если данные указания в настоящий момент не нужны, то они всегда пригодятся в дальнейшем. Вместе с тем сестра никогда не знала, с какой стороны подойти к плите, так что, думаю, неожиданный уход кухарки поставил бы ее в крайне затруднительное положение. Она знала о кулинарии не более того, что я знал об аэронавтике, — большего она и не хотела, хотя считала себя замечательной домохозяйкой, способной следить за тем, чтобы ступеньки были надлежащим образом выкрашены, а шелковые шторы — чистыми, что, безусловно, оставляло меня абсолютно равнодушным.

После ужина мы прошлись к краю рифа, чтобы посмотреть на лунную дорожку на воде. Подумав: а не поднимется ли волна из неведомых глубин, чтобы слизать меня с камня, я прошел на самую оконечность, ступив на поросшую водорослями скалу; но тут Морган Ле Фэй разволновалась и позвала меня. Однако все было тихо, лишь слышалось серебристое шипение воды у камней и едва заметно покачивались длинные плети морской травы, ибо прилив находился в наивысшей точке. Через мгновение мы наблюдали, как ленты водорослей заструились в противоположном направлении — это было начало отлива. А затем мы вернулись в дом и сели у камина, и мои дельфины улыбались нам, и я был совершенно счастлив.

Следующим утром я занялся предварительными набросками шпалер, рисуя углем на белой плоскости не слишком ровной штукатурки. Отделывая помещения штукатуркой, я не думал о шпалерах — ведь Министерство Обороны считало, что покрашенный известкой кирпич достаточно хорош для обретавшейся здесь горстки храбрецов. Однако мисс Морган отклонила мою идею покрыть стены гипсом, так что мы достигли компромисса, согласившись на штукатурку, которую должен был положить Третоуэн. В следующий мой приезд у мисс Морган было что сказать по поводу качества этой самой штукатурки. Я сказал ей, что ей стоило бы посмотреть на форт в те дни, когда в резервуаре для воды привольно плескалась дохлая галка — тогда мисс Морган научилась бы испытывать благодарность за мелкие услуги. Толщина слоя штукатурки — это ерунда. Во всяком случае, это совсем не пахнет.

Всю заднюю стену большой комнаты занимал камин и окружавшие его книжные полки. Мне казалось неплохой идеей окружить очаг любимыми книгами — точно так же я сделал у себя дома. Кроме того, Морган Ле Фэй поставила полки из кедровой древесины, что сообщало книгам удивительно приятный запах — я знаю это, так как постоянно орал у нее книги. Любая старая книга удивительно пахнет, особенно если ее ставят на полку из кедрового дерева — тогда ее очень приятно брать в руки.

Но это оставило незаполненное место между стрельчатыми готическими окнами и другой стеной, совершенно пустой. С этим еще предстояло что-то сделать. Одно из белых пятен я намеревался превратить в ветреное небо и пустоту морского простора, смотреть на которые было бы особенно приятно при подходящем солнечном освещении; второй кусок стены должен был являть взору клубящийся туман, маслянистую темную воду и едва различимые, неясные очертания предметов. Затем это трансформировалось в штормовое, стального цвета море с белой кипенью пенных шапок на волнах. И наконец, пришел образ спокойного моря с искрящейся лунной дорожкой на нем.

Все эти сцены предназначались для отдельных уголков; но для глухого конца комнаты, где стена представляла собой неразрывную монотонную плоскость, я задумал панораму глубоководных дворцов, с русалками и прочими обитателями дна морского, и в центре — мисс Морган собственной персоной в образе Повелительницы Волн. Все это было одобрено, за исключением центрального персонажа, о котором ей не было сказано ничего, так что она была лишена возможности высказать свое мнение. Если вспомнить выражение Киплинга, ткань шпалер настраивала на игривый лад, что полностью соответствовало вдохновляющему предназначению рисунков.

Я был убежден, что эти рисунки станут чем-то большим, чем простым творением моего ума. Я знал, что игра света и тени выявит едва заметные лица, подобно тому, как это происходит на страницах старых сборников головоломок, которые до сих пор можно было найти у нас дома в комнате для рисования. Сначала была видна лишь обыкновенная картинка; затем можно было с удивлением обнаружить, что ее линии скрывают в себе еще одно изображение — так, становился виден жокей, спрятанный в изображении лошади. Я верил, что занявшись всем этим, смогу добиться того, что на этих настенных изображениях проступит скрытая жизнь морских пучин.

В свой первый уикэнд мне удалось в общих чертах набросать углем схему рисунка; для первого раза этого было достаточно, ибо я знал, что мне еще предстоит долго обсуждать это с мисс Морган, — именно так все и вышло. В понедельник утром я покидал форт, увозя на заднем сидении автомобиля охапку взятых у нее книг, а на своих плечах — собственную голову, гудевшую, как улей. Морган Ле Фэй была воистину крепким орешком для зубов дикфордского холостяка. Всю последующую неделю клиенты находили меня несколько рассеянным, а Скотти бросал на меня укоризненные взгляды. Наш рассыльный, напротив, не скрывал своей симпатии ко мне, и я бы нашлепал его за это, если бы мог, — впрочем, Скотти, очевидно, проделал это за меня. Мисс Морган говорила о темпере, но, обдумав это поглубже, я засомневался в целесообразности использования темперы в этом влажном морском воздухе; более того, рисовать темперой на такой необъятной плоскости казалось чистым разорением. Ей было безусловно приятно встретить меня в следующую пятницу, когда она увидела, что вся моя машина забита жестянками с краской для внутренней отделки. В конце концов, почему бы и нет? Этими красками, безусловно, можно создать самые смелые цветовые эффекты, потому что они созданы для этого. Мне удалось достичь замечательной опалесценции волн и облаков, набрызгивая краску длинными полосами, а затем с помощью обыкновенной щетки для волос создавая на поверхности эффект муарового рельефа, подобно тому, как оформлялись корешки антикварных изданий. Мисс Морган изрядно восхитилась, увидев меня за работой. Впрочем, это не помешало ей отметить качество отделки, так что я достиг желаемого, причем весьма быстро.

Теперь, когда черновая работа была выполнена, оставалось нанести завершающие мазки, но для этого мне необходимо было ждать появления вдохновения. Я собирался дождаться, когда же придет ко мне сей миг озарения. Я намеревался для этого общаться с морем, в каком бы настроении не нашел его или мисс Морган, перенося затем результаты наблюдений на соответствующий участок стены. Первого ощущения, подаренного мне морем, было предостаточно — это было зрелище пронизанного ветром простора и солнечных изломов на воде. Тогда я ступил на самый край утеса и, несмотря на протестующие выкрики мисс Морган, говорил и говорил с окружавшей меня морской жизнью.