Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я надел специально заготовленные тапочки для взлома — на крепдешиновой подошве, но все же из прихожей до гостиной перебрался на цыпочках. Там я остановился и прислушался, дыша при этом через рот. Все хорошие грабители дышат именно так. Где-то я об этом читал. Или видел по телевизору. Из телевизионного ящика можно многое почерпнуть по части того, как правильно нарушать законы.

Я прислушивался, должно быть, не меньше минуты, но так ничего и не услышал, и потому достал из кармана последнюю деталь моего грабительского снаряжения — маленький фонарик. Его я приобрел в той же аптеке, где купил и клейкую ленту. А кусачки одолжил у соседа — того самого, который утверждал, будто знает, как звучит выстрел из обреза. По моему скромному разумению, если б он действительно это знал, то имел бы кусачки поудобнее. Да.

Гостиную я пересек медленно, пользуясь фонариком, чтобы не налететь на какую-нибудь мебель. Я полагал, что знаю, какую дверь я ищу. Она была у дальнего конца комнаты, около пианино. Я открыл ее и посветил вокруг фонариком. Это была именно та комната, которая нужна. То ли кабинет, то ли библиотека, то ли берлога хозяина — название зависит от того, что он посчитает наиболее модным.

Я зашел в нее, оставив дверь в гостиную открытой. Чтобы искать, надо иметь хоть какое-то представление о том, что именно ищешь… Я полагал, что знаю. Моя уверенность базировалась на убеждении, что Конни Мизелль — очень хорошая лгунья. И как все хорошие лжецы, она для своей лжи использовала большое количество правды. Правда ведь не только добавляет байке достоверности, но и придает ей ту толику неуклюжести, которую все мы в душе считаем свойством жизненного факта. Увы, она сделала ошибку, позволив себе упражняться во лжи с человеком, обладающим настолько цирковой памятью — то есть со мной. Если бы она не протараторила тот телефонный номер в Лос-Анджелесе, я бы никогда не позвонил в Стейси-бар. Если б она не упомянула в разговоре о том, что мама послала ей по почте Библию, я бы не имел никакого представления о том, что мне сейчас искать.

А именно за ней я сюда и пришел. За Библией. Я предполагал, что именно Библию нашел здесь Джонас Джоунс, когда он проник сюда передо мной. Но это не была уверенность. Это было только чутье — чутье историка. Я зажег настольную лампу, и увидел большой стол, огромный глобус, несколько стульев и книжный шкаф во всю стену. Где же сподручнее спрятать Библию, как не в книжном шкафу? Я напрягся, пытаясь заставить себя думать как Конни Мизелль. Стал бы я прятать Библию здесь, будь я на ее месте? Да… А с другой стороны, нет. Полно — я не смогу думать так, как она. Да и, откровенно говоря, никто не сможет.

Я посветил на книги. Все они выглядели новыми, хотя уже покрытыми солидным слоем пыли. Казалось, что их не меньше полугода бездумно выбирали по спискам Клуба «Книга месяца» и Литературной Гильдии. Они также выглядели так, как будто их никогда не читали.

На самой верхней полке, между двумя романами, которые я дал себе слово прочитать, словно начинка сандвича была втиснута цель моих поисков. Библия. Она была черная, порядка 30 см в высоту и 5–6 см толщины. По мягкому кожаному корешку, отливающему черным, шли мерцающие буквы — Святая Библия. Она была настолько близко к потолку, что мне пришлось встать на цыпочки, чтобы достать ее. Я все еще не знал, что же, собственно, я намереваюсь там найти. Быть может, подлинную историю фамильного древа Конни Мизелль? Я вытащил Библию и пошел с нею к столу.

Положив Библию на стол, я погасил настольную лампу и стал светить на книгу фонариком, держа его в правой руке. И открыл ее. Она оказалась полая. Полая и пустая внутри — не считая пистолета и газетной вырезки.

Я только собрался прочитать вырезку, как вдруг услышал шум. Это был звук закрываемой двери. Отдаленный звук. Похоже, от двери в коридоре. Затем я услышал женский голос. Он звучал на низких, приглушенных тонах, но я все равно его узнал. Это был голос Конни Мизелль. Мне показалось, что она даже засмеялась.

Затем послышался и мужской голос, звучавший как низкое рычание. Затем снова ее: «Ну… неужели нельзя чуть-чуть подождать?» И затем снова ее смех, не очень громкий. Затем тишина, потом вздох, и она сказала: «Не здесь, милый. Давай пойдем отсюда в кроватку». Затем мужской голос что-то пробормотал, что-то, чего я не мог разобрать. После этого раздалось какое-то пыхтенье, новые вздохи, и мужской голос сказал: «О, проклятье, как это прекрасно, как потрясающе!»

К описанию моего состояния в этот момент не подходит выражение «слегка удивлен»: голос принадлежал лейтенанту Девиду Синкфилду.

Глава двадцать шестая

Домой я пришел около четырех. Именно так, потому что Синкфилд и Конни Мизелль закончили скрипеть диваном только к половине четвертого. Я водрузил Библию на ее место на полке, а затем прополз под большим столом, пугливо прислушиваясь к их любовным шорохам. Я, пожалуй, ощущал легкую ревность к Синкфилду. Легкую ревность и ужасное удивление.

Наутро Сара дала мне поспать — однако Мартин Рутерфорд Хилл не дал. В 9.30 он дал мне по носу своим одноглазым игрушечным медведем. Один глаз он у него выковырял и съел шесть месяцев назад.

Через некоторое время я спустился вниз, и Сара налила мне молчаливую чашку кофе. Я сидел, пил кофе и думал. Покончив с первой чашкой, я встал и налил себе вторую.

— А мы разве так и не посадили шотландскую розу? — спросил я.

— Нет, — сказала она. — Вообще мы много чего не сделали в последнее время.

— А почему б тебе не взять сегодня ребенка и не сходить с ним в зоопарк?

Она посмотрела на меня.

— Не хочу я идти в зоопарк. И он тоже. Он терпеть не может зоопарки.

— Возьми его куда-нибудь еще, — сказал я.

— Почему?

— Я тут собрался немного посекретничать с одним парнем, — сказал я. — Будет лучше, если тебя не будет в это время поблизости.

— Что за парень? — спросила она.

— Артур Дейн.

— Тот частный сыщик?

— Вот-вот.

— Ты что-то обнаружил прошлой ночью, да?

— Полагаю, что так.

— Почему б вам с Дейном не пойти сразу в полицию? — спросила она.

Я прикрыл глаза и попытался вспомнить любовные шорохи, которые я слышал в это утро раньше. Гораздо раньше. Я потряс головой и сказал:

— Просто возьми ребенка и сходи куда-нибудь, а завтра мы купим шотландские розы.

— Почему завтра.

— Потому что, — сказал я, — завтра все будет кончено.

Я позвонил лейтенанту Синкфилду. Голос у него был сонный. Затем я позвонил Дейну. Вот его голос принадлежал человеку, который лег в постель когда положено. Бодрый, веселый. Я сказал ему то же, что и Синкфилду: «По-моему, у меня есть кое-что, что позволяет расставить точки над i». Оба согласились приехать, но я постарался сделать так, чтобы они не приехали одновременно.

Сара взяла Мартина Рутерфорда, погрузила его в машину и отчалила. Когда я ее спросил, куда ж в итоге она направилась, она ответила:

— К цыганам.

— Куда?!

— К цыганам. Не решила еще — то ли сама к ним присоединюсь, то ли ребенка продам.

Я пошел пешком в Библиотеку Конгресса. Чудесный денек случился в Вашингтоне. Выглянуло солнце. Несколько молодых людей, из тех, что слоняются возле Библиотеки, расположились прямо на лужайке со своим ланчем в бумажных коричневых пакетах. Пели какие-то птицы.

На вырезке из газеты, найденной мною в полой Библии из библиотеки экс-сенатора Эймса, не была проставлена дата. Также не было и названия газеты, откуда она была выдрана. Я полагал, что знаю и то и другое. Но мне нужно было убедиться.

В секции газет и периодики я спросил подшивку «Лос-Анджелес Таймс» за август 1945 года. Не в пример «Нью-Йорк Таймс», «Лос-Анджелес Таймс» содержалась не на микрофильмах, а на бумаге. Подшивка за август была зажата деревянной скобой. Я обратился к экземпляру за 15-е число. На первой полосе заголовок кричал: «ЯПОНИЯ СДАЛАСЬ!» К моей истории это не имело никакого отношения, но я все равно прочитал. Интересно все-таки.

49
{"b":"100944","o":1}