Примером может служить, наверное, история с Иваном Кивели-ди, председателем Совета по малому предпринимательству при Правительстве Российской Федерации, президентом круглого стола «Бизнеса России». Третьего августа 1995 года его привезли в одну из московских больниц прямо из офиса. Несколькими часами позже в реанимацию была доставлена его секретарь Зара Исмаило-ва с теми же симптомами необъяснимой болезни. Ночью умерла она, Кивелиди — на следующий день.

Кивелиди имел смелость открыто обвинить в коррупции нескольких высокопоставленных чиновников российского Правительства. В круглом столе «Бизнеса России» участвовали ведущие банкиры и предприниматели, которые объединились, чтобы противостоять коррупции и бандитскому контролю над всеми сферами бизнеса. Из девяти участников в живых оставался тогда только Кивелиди. Остальные уже стали жертвами заказных убийств.

Конечно, Кивелиди предпринял необходимые меры безопасности и дома, и в своем офисе. Но вот в начале лета он объявляет о намерении создать новую политическую партию с целью наведения порядка в российском-бизнесе. Это стало сигналом к действию.

Следователи, расследующие это убийство, обнаружили на телефонной трубке в офисе Кивелиди неизвестное вещество. После проведенной экспертизы выяснилось, что оно содержало кадмий, поэтому причиной смерти бизнесмена и его секретаря по версии следствия стало «радиационное отравление». Когда я услышал в новостях это сообщение, то вспомнил давний разговор с Бутузовым о смертельном действии различных аэрозолей.

— Мы придумали новое интересное решение, — взволнованно сказал он мне тогда. — Скажем, можно опрыскать руль автомобиля.

— А чем будете опрыскивать? — поинтересовался я.

— Это неважно, — ответил он. — Смысл в том, что или водитель вдохнет вещество, или оно проникнет через его кожу. Такой метод не подведет.

— Но вещество должно быть очень стабильным с точки зрения токсичности, — заметил я. — Ведь вы не знаете, сколько времени пройдет между тем, как вы распылите вещество, и когда жертва подвергнется его воздействию.

— Мы это учли, — признался он. — Все будет выглядеть как сердечный приступ.

Я поразился.

— Да ладно, — отмахнулся Бутузов, — у нас есть штуки и покруче.

К счастью, убийства не входили в обязанности «Биопрепарата», хотя присутствие на предприятии Бутузова свидетельствовало о том, что КГБ использует наши исследования.

Однажды в моем кабинете появился Ермошин с известием, что председатель КГБ Владимир Крючков послал Горбачеву докладную записку, где предлагал приостановить производство биологического оружия.

По словам Ермошина, там говорилось о том, что после побега Пасечника Советский Союз попал в очень трудное и неприятное положение: программа по созданию биологического оружия перестала быть секретом. В дипломатическом ответе правительствам Соединенных Штатов и Англии мы были вынуждены принять предложение о рассекречивании некоторых наших предприятий. Открытость могла даже сыграть нам на руку, так как это вынудило бц американцев также рассекретить их заводы по производству биологического оружия.

Я был уверен, что ни военные, ни руководство «Биопрепарата» не согласятся с предложением Крючкова.

— В КГБ единого мнения по этому вопросу нет, — сказал Ермошин, — например, Бобков — против.

Он говорил о первом заместителе председателя КГБ.

— Но вы не знаете, что Горбачев полностью доверяет Крючкову!

Как ни странно, но в этом вопросе я был склонен согласиться с председателем КГБ.

Вместе со всеми я был возмущен поступком Пасечника и считал, что он поставил под удар безопасность страны. Многие никак на это не отреагировали, но мне казалось, что нужно изменить линию поведения. Если бы американцы и англичане приехали с инспекцией на наше предприятие, то мы были бы вынуждены свернуть всю программу исследований. Пасечник знал многое, но отнюдь не все. Он был знаком с нашей исследовательской работой, но производство было не в его компетенции. В таком случае, почему бы не подстраховаться? Если мы рассекретим часть наших предприятий, то нас заставят свернуть производственную программу, зато, может быть, удастся сохранить исследовательскую часть. Пока в наших хранилищах есть штаммы бактерий, нам потребуется всего три-четыре месяца для полного восстановления мощностей.

Ермошин сообщил, что ему поручено обсудить ситуацию с руководством «Биопрепарата» и военными. Крючков был опытным политиком и понимал, что необходимо заручиться поддержкой военных.

Я высказал мнение, что Калинин будет сопротивляться изо всех сил. Ермошин не удивился.

— Потому-то я начал не с него, — признался он. — Ведь ты в руководстве второй человек. Мы вместе могли бы сходить к Быкову.

Это было рискованно. Калинин расценил бы это как действия за его спиной и прямое неподчинение, а то, что мы обратились к его основному сопернику, счел бы предательством. Но выхода не было.

Через несколько дней я и Ермошин без предупреждения пришли к Быкову в Министерство медицинской промышленности.

Для Быкова наше появление не было неожиданным.

— И что привело вас ко мне? — без интереса спросил он.

— Валерий Алексеевич, мы хотели бы с вами посоветоваться, — начал Ермошин.

Быков глянул на часы и, вздохнув, пригласил нас в кабинет.

— Давайте ближе к делу! — скороговоркой произнес Быков, даже не предложив нам присесть.

— Дело в том, что в КГБ считают, что технологические работы по биологическому оружию следует приостановить. Меня уполномочили заручиться вашей поддержкой, — отчеканил Ермошин, стоя по стойке смирно.

— А вы как думаете? — обратился ко мне Быков.

— Полностью согласен, — тут же ответил я. — Программа не пострадает. А мы всегда сможем…

Хозяин кабинета прервал меня на полуслове.

— Этого не будет никогда, — отрезал он, повернувшись к нам спиной. — Можете идти.

На территории Кремля находилось здание, где располагалась Военно-промышленная комиссия. С 1988 года я почти постоянно посещал кабинеты этой влиятельной организации.

На одном из закрытых совещаний, куда был приглашен и я, присутствовали председатель комиссии Игорь Белоусов, Алексей Аржаков, его заместитель, генерал Валентин Евстигнеев, недавно назначенный начальником 15-го Управления, и Олег Игнатьев, начальник Управления по биологическому оружию в ВПК.

Совещание началось с обсуждения того, как ответить на обвинения американцев и англичан.

Я помалкивал. Новых идей ни у кого не было. О докладной Крючкова даже не вспомнили. Когда совещание закончилось, Аржаков попросил меня остаться.

Я насторожился, но настроение у него было вполне доброжелательное.

— Тут кое-кто хочет с вами поговорить, — сказал он и кивнул в сторону двух мужчин, стоявших в глубине зала.

Перед тем как выйти, Белоусов бросил на меня многозначительный взгляд.

К нам подошли те двое и стали вытаскивать бумаги из одинаковых черных портфелей. Манера их поведения говорила о том, что это сотрудники разведки. Разговор с ними начал Аржаков:

— Вы слышали, что у нас возникли серьезные проблемы с Соединенными Штатами по поводу биологической программы. Я пригласил полковника Алибекова для беседы с вами.

Представленные мне сотрудники КГБ оказались генералами. Один занимал высокий пост в Первом управлении КГБ, а второй был одним из заместителей директора ГРУ — службы внешней разведки. До этого мне никогда еще не приходилось встречаться лицом к лицу с представителями таких серьезных организаций.

— Мы можем решить вопрос достаточно просто, — начал я. — Единственный способ противостоять Соединенным Штатам — это знать как можно больше об их программе создания биологического оружия. К сожалению, такой информации очень мало.

— Ну, существует Форт-Детрик, — начал один из генералов, имея в виду Медицинский научно-исследовательский институт инфекционных болезней армии США (USAMRIID) в штате Мэриленд, где программа создания биологического оружия началась еще в 1943 году.