— Он говорит по-русски и так же мало понимает в биологии, как и я, — в полном восхищении прошептал он мне на ухо. — Только и умеет, что задавать вопросы на политические темы.

К моменту вылета комиссии в Ленинград я немного успокоился. Худшее было позади. Институт, где работал Пасечник, никакой угрозы не представлял, так мне, по крайней мере, казалось.

Во время обзорной экскурсии один из визитеров остановился перед установкой довольно внушительных размеров.

— А что это такое? — поинтересовался он.

Я чуть не застонал, ведь мы позабыли о мельнице, изобретенной Пасечником, в которой использовались мощные потоки сжатого воздуха. Она была слишком тяжелой, поэтому ее не стали убирать. И нас никто не предупредил, что она еще работает.

Виноградов, заместитель директора института, на ходу выдумал объяснение:

— Это для соли, — сказал он. — Мы здесь перемалываем соль.

Было заметно, что чаша терпения наших посетителей переполнилась, на их лицах не было даже и тени улыбки.

В последний вечер мы устроили банкет в гостинице. За столом я произнес тост:

— Конечно, вы убеждены, что мы были не слишком откровенны с вами, — начал я, — но согласитесь, что это только первый опыт общения после долгих лет недоверия между нашими странами.

Многозначительно помолчав, я продолжал:

— У каждого есть свои секреты… в том, что касается биозащиты, но в конце концов это не последний ваш визит, а мы надеемся в свою очередь вскоре посетить вас.

Я был горд собой, когда закончил говорить, решив, что нашел правильное сочетание искренности с дипломатической уклончивостью. Вспомнив, что вчера американцы начали в Кувейте операцию «Буря в пустыне», я решил подсластить момент, выразив нашу солидарность:

— Хочу, чтобы вы знали: многие советские люди поддерживают ваши действия в Ираке, — сказал я. — Мы искренне надеемся, что вы победите.

Странно, но на это никто не отреагировал. Я даже подумал, что наш переводчик не перевел мои слова.

— Канатжан, мне кажется, вам не надо было касаться политики, — спокойно сказал мне Ермошин после банкета.

Уже через две недели «Биопрепарат» подготовил отчет для Военно-промышленной комиссии. Мы сообщали об успешном выполнении задания. Иностранцы многое увидели, и подозрения все же остались, хотя ничего доказать они не смогли, а мы никаких секретов не выдали.

Калинин был доволен. И я вернулся в свой кабинет в «Биома-ше», чтобы претворить в жизнь свой план по выпуску мирной продукции.

Всю весну и лето в Советском Союзе продолжались различные политические неурядицы. Мне казалось, что ученые «Биомаша» были довольны работой на мирные цели. Они занимались переделкой мобильных производственных линий по заполнению бомб биологическими веществами в автоматизированные линии по производству вакцин.

Проводя все меньше времени на Самокатной, я при случае продолжал общаться со старыми приятелями, но держался подальше от своего кабинета на втором этаже.

Иногда мне звонил рассерженный Калинин:

— Я второй день пытаюсь тебя поймать, чтобы ты принял участие в совещании, но тебя всегда нет на месте.

Но я старался избегать общения с ним. Постепенно Калинин перестал приглашать меня на «срочные» совещания, которые когда-то составляли важную часть моей жизни.

Калинин ничего не мог поделать с переменами, проведенными мной в «Биомаше», потому что конверсия стала официальной государственной политикой. Иногда такие преобразования выглядели нелепо. На заводе в центре Москвы, на котором раньше производились реактивные истребители, вдруг начинали выпускать стираль-. ные машины и миксеры. Эта продукция была настолько плохого качества, что трудно было представить, чем она привлечет внимание даже неизбалованного советского потребителя.

Но все равно наша милитаризованная экономика менялась на глазах. Еще несколько штатских из числа руководителей покинули «Биопрепарат».

До меня дошли слухи, что у Калинина трудности с продолжением ряда крупных исследовательских проектов по созданию наступательных вооружений. Был сокращен бюджет «Биомаша». Калинин требовал, чтобы все руководители «затянули потуже ремни».

Недостаток средств вынудил меня искать их на стороне. Валерий Попов, мой приятель, ушел из «Биопрепарата» и стал президентом Российской биомедицинской и фармацевтической ассоциации. Он-то и предложил мне помощь в организации финансирования некоторых проектов.

Попов представил меня американскому бизнесмену по имени Джоэл Тейлор, бывшему директору оружейной компании из Остина в Техасе, который в настоящее время руководил компанией под названием «Корнукопия». Тейлор хотел поставлять в Россию подержанное медицинское оборудование, но не мог найти, кто бы мог обеспечить транспортировку.

Я позвонил своим друзьям из Министерства обороны. Они сказали, что предоставят грузовой самолет, если им заплатят 30 тысяч долларов в счет предполагаемых затрат на топливо. Мы с Поповым умудрились раздобыть часть этой суммы из частных источников в Москве. После продолжительных переговоров нам удалось получить от Министерства здравоохранения предварительное согласие на оплату оставшейся суммы.

— Я договорился, что министр примет Тейлора, — однажды сообщил возбужденный Попов, — сможешь пойти с нами?

Я согласился. Встречу назначили на 19 августа.

В то утро я должен был пойти к врачу. Было семь часов утра. Когда я уже собрался и направился к двери, раздался телефонный звонок. Секретарь Джоэля Тейлора извинилась за столь ранний звонок:

— Вы собираетесь на встречу в Министерство здравоохранения? — спросила она.

— Конечно, — осторожно ответил я, — а почему вы спрашиваете?

— А вы еще не знаете, что происходит? — удивилась женщина.

— Нет.

— Так включите телевизор, — посоветовала она. — Я перезвоню через несколько минут.

Я включил телевизор. По всем программам шел балет «Лебединое озеро». То же самое происходило, когда умер Брежнев, так что сейчас, очевидно, тоже что-то произошло.

В эфире появилась диктор и зачитала сообщение, в котором говорилось, что в стране введено чрезвычайное положение, граждан просят сохранять спокойствие и помнить о своем долге перед Родиной. После этого продолжилась трансляция балета.

Снова позвонила секретарь Тейлора.

— Вы не знаете, что происходит? — спросил я.

Женщина рассказала, что в шесть часов утра поступило информационное сообщение, что отдыхающий на своей государственной даче в Крыму Горбачев внезапно заболел. Он «временно» передал руководство страной ГКЧП.

— Все равно я буду на встрече, — бросил я и повесил трубку.

Я присел на кровать, надо было обдумать происходящее. Это лето было просто сумасшедшим по накалу политических страстей. В конце июля президент Буш встречался в Москве с Горбачевым. 2 августа Горбачев объявил о намерении подписать договор, дающий советским республикам новые права. А 4 августа он с семьей уехал отдохнуть в Крым. Официальная церемония по подписанию союзного договора была назначена на 20 августа, когда Горбачев планировал вернуться из отпуска. Сегодня девятнадцатое. Скорее всего, завтра он не вернется… если это вообще когда-либо произойдет.

Лена сидела рядом со мной и напряженно смотрела в телевизор. Диктор прочитала указ ГКЧП. В нем сообщалось, что все правительственные организации переходят в подчинение этого комитета. Политические партии, забастовки и демонстрации запрещаются.

Фамилии членов комитета сначала меня ошеломили, а потом привели в ярость.

Геннадий Янаев в начале года был назначен вице-президентом, а сейчас его объявили исполняющим обязанности президента. К нему присоединились: министр обороны, маршал Дмитрий Язов, которому Горбачев поручил навести порядок в армии; председатель КГБ Владимир Крючков; председатель Верховного Совета и один из старейших друзей Горбачева Анатолий Лукьянов; Олег Бакланов, заместитель председателя Совета обороны; министр внутренних дел Борис Пуго; премьер-министр Валентин Павлов; Александр Тизяков, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности; и Василий Страродубцев, председатель Крестьянского союза.