«Вооружись!» – подумал Маккай.

Продолжая улыбаться, он остановился, сделав предписанные ритуалом восемь шагов, обвел взглядом комнату, а затем сконцентрировал внимание. Святилище было ограничено зелеными кристаллическими стенами. Занимаемое им пространство было невелико, это был слегка приплюснутый овал, составляющий около двадцати метров в самом длинном месте. Сквозь единственное окно проникал мягкий послеполуденный свет золотистого солнца Тандалура. Сияющие желтые лучи создавали прямо перед Маккаем специально задуманный «духовный круг». Свет был сфокусирован на старом Говачине, сидевшем, широко раскинувшись, в коричневом собакокресле, которое поддерживало его локти и перепончатые пальцы. Справа от Говачина стоял искусно сработанный деревянный вращающийся столик на витой ножке. На столике находился только один предмет: металлический ящичек матово-голубого цвета, около пятнадцати сантиметров длиной, десять сантиметров шириной и шесть высотой. Сзади за голубым ящичком в ритуальной позе слуги-охранника стоял одетый в красную рясу Врев, боевые жвалы которого были аккуратно спрятаны в нижних складках лицевой щели.

Этот Филум проводит посвящение Врева!

Эта мысль наполнила Маккая беспокойством. Билдун не предупредил его о Вревах на Тандалуре. Этот Врев указывал на возникшую среди Говачинов и достойную сожаления склонность к особого рода насилию. Вревы никогда не исполняют танцев веселья, а только танцы смерти. А здесь был наиболее опасный Врев, Врев женского пола, на что указывали челюстные мешки, находящиеся за жвалами. Где-то поблизости должны находиться два Врева мужского пола, дополняющих плодную триаду. Вревы никогда не решались покидать свой дом без своей триады.

Маккай осознал, что он больше не улыбается. Эти проклятые Говачины! Они знали, какой эффект окажет на него присутствие женщины-Врева. За исключением Бюро, где действовало специальное освобождение от обета, общение с Вревами требовало наибольшей осторожности, чтобы избежать нанесения обиды. А так как они постоянно обменивались членами триад, у Вревов образовывались расширенные семейства гигантских размеров, в которых нанесение обиды одному члену семьи означало нанесение обиды всем.

Эти размышления совсем не были связаны с холодком в спине, который Маккай испытал при виде голубого ящика на вращающемся столике. Он все еще не знал названия Филума, но зато знал, что это за ящик. Он чувствовал исходящий от него особый запах древности. Число доступных ему вариантов выбора сократилось.

– Я знаю тебя, Маккай, – сказал старый Говачин.

Он произнес ритуальную фразу на стандартном языке галач, слегка картавя, и этот факт указывал на то, что он редко покидал эту планету. Его левая рука шевельнулась, указывая на белое собакокресло, установленное под углом справа от него за столиком, но все равно в пределах атакующей дистанции молчащего Врева.

– Пожалуйста садись, Маккай.

Говачин взглянул на Врева, потом на голубой ящик, и снова обратил взгляд к Маккаю. Это было расчетливое движение бледно-голубых глаз, которые под выцветшими зелеными бровями выглядели увлажненными от возраста. На нем был только зеленый фартук с белыми лямками, под которыми вырисовывались покрытые коркой белые грудные желудочки. Лицо Говачина было плоским и покатым, с бледными морщинистыми ноздрями под едва обозначенным носовым гребнем. Он мигнул и обнажил татуировки на своих веках. Маккай увидел темный, плывущий круг Бегущего Филума, который, согласно легенде, первым воспринял Говачинский Закон от Бога-Лягушки.

Подтвердив свои худшие подозрения, Маккай уселся и почувствовал, как собакокресло подстраивает форму к его телу. Он бросил осторожный взгляд на Врева, возвышавшегося за вращающимся столиком подобно одетому в красную рясу палачу. Гибкое раздвоение тела, служившее Вревам в качестве ног, пошевелилось под рясой, но в этом движении не было напряженности. Этот Врев еще не был готов к танцу. Маккай напомнил себе, что во всех делах Вревы соблюдают осторожность. Из-за этой их черты в Консенте даже появилось выражение «Вревское пари». Было замечено, что Вревы всегда ждут момента, когда могут добиться своего наверняка.

– Ты видишь голубой ящик, – сказал старый Говачин.

Эта фраза подтверждала взаимопонимание, и ответа на нее не требовалось, но Маккай воспользовался этим вступлением.

– Но я не знаю твоего компаньона.

– Это Сейланг, Слуга Ящика.

Сейланг согласно кивнула.

Знакомый агент Бюсаба однажды объяснил Маккаю, как посчитать число обменов триад, в которых участвовала женщина-Врев.

«Расстающийся партнер отщипывает от одного из ее челюстных мешков маленький кусочек кожи. Это выглядит, как маленькая оспина».

Оба мешка Сейланг были испещрены прощальными знаками. Маккай кивнул ей формально и вежливо, обида не подразумевается – обида не наносится. Потом он посмотрел на ящик, которому она служила.

Маккай тоже когда-то был Слугой Ящика. С этого начиналось изучение границ юридического ритуала. Говачинское выражение, означающее такое послушничество, переводились как «Сердце Неуважения». Оно было первой ступенью на пути к тому, чтобы стать Легумом. Старый Говачин не ошибся: Маккай, как один из немногих не-Говачинов, допущенных к статусу Легума и к юридической практике в этой планетной федерации, увидит этот голубой ящичек и будет знать, что в нем содержится. В нем должна находиться небольшая коричневая книга, отпечатанная на листах из нестареющего металла, нож с засохшей кровью многих сенсов на его черной поверхности и, наконец, серый камень, побитый и исцарапанный за века использования его для стука по дереву при начале говачинских судебных сессий. Ящичек и его содержимое символизировали все, что было таинственного и в то же время практичного в говачинском законодательстве. Книга была вечной, но она не предназначалась для чтения; она хранилась в ящике, и ее можно было просто рассматривать как точку отсчета. Нож нес на себе кровавый итог многих концов. И камень – он произошел от естественной земли, где все только изменялось, не имея начала и конца. Все вместе, ящик и содержимое, представляли собой окно в душу любимцев Бога-Лягушки. А теперь они обучают Врева в качестве Слуги Ящика.

Маккай задал себе вопрос, почему Говачин выбрал смертоносного Врева, но спросить вслух не посмел. Голубой ящик, однако, был совсем другим делом. Он означал, что планета по имени Досади будет наверняка здесь названа. Открытие Бюсаба вот-вот должно было стать объектом говачинского Закона. То, что Говачины предугадали операцию Бюро, делало честь их источникам информации. Во всем в этой комнате чувствовался тщательный подбор. Маккай придал лицу маску расслабленности и оставался безмолвным.

Казалось, что старый Говачин не был этим доволен. Он сказал:

– Когда-то ты очень позабавил меня, Маккай.

Это могло быть комплиментом, а могло и не быть им. Трудно сказать. Даже если это комплимент, то, исходя от Говачина, он должен содержать в себе некоторые оговорки, особенно в юридических вопросах. Маккай сохранял молчание. Этот Говачин обладал большой властью, в этом сомнений быть не могло. Тот, кто оценит его неправильно, услышит финальную трубу Судебного Зала.

– Я наблюдал, как ты обсуждал в наших судах свое первое дело, – сказал Говачин. – Ставки тогда были девять и три десятых против трех и восьми десятых, что мы увидим твою кровь. Но ты закончил свою речь, показав, что ценой свободы является вечная небрежность. Это наполнило завистью многих Легумов. Твои слова пронзили кожу говачинского Закона и добрались до его плоти. И в то же время ты развеселил нас. Это был мастерский ход.

До этого момента Маккай даже не подозревал, что кто-то может найти что-нибудь забавное в его первом деле, однако обстоятельства указывали на искренность слов старого Говачина. Вспоминая это первое дело, Маккай попытался заново оценить его в свете такого нового подхода. Он помнил то дело хорошо. Говачины обвинили Младшего Магистра по имени Клодик в нарушении им самых священных обетов в результате выполнения им юридических обязанностей. Преступление Клодика заключалось в том, что он освободил тридцать одного Говачина из-под юрисдикции говачинского Закона с той целью, чтобы они могли перейти на службу в Бюсаб. Злополучный обвинитель, всеми любимый Легум по имени Пиргатуд, стремился занять место Клодика и сделал ошибку, пытаясь добиться прямого обвинения. Маккай в то время думал, что мудрее было бы попытаться дискредитировать правовую структуру, привлекшую Клодика к суду. Это перенесло бы судебное решение в компетенцию общественного голосования, и досрочное смещение Клодика с должности, несомненно, было бы выбрано большинством. Видя подобное представление дела, Маккай атаковал обвинителя, представив его узколобым законником и ярым сторонником Старого Закона. Победа была достигнута относительно легко.