Еще не хватало чтобы окончательно развезло, или, не дай Бог, стошнило прямо на веселую компанию. Гаврилин осторожно помотал головой. Надо пройтись по коридору.

Гаврилин осторожно снял Лизаветину руку со своего колена и встал.

– Ты чего?

– Пройдусь по коридору. Тут недалеко.

– Осторожно там, смотри не упади.

– Обижаешь, Лизонька, я еще крепкий мужик.

– И у него есть крепкие друзья, – заявил Клоун и то же встал, – вы тут пока, девоньки, все приберите и постельки перестелите.

Опять молодец! У Гаврилина никогда не получалось такое изящное управление слабым женским полом. Вечно он попадает в зависимость от своего рыцарства. Проще надо быть, проще.

В голове немного шумело. Почти как тогда, сразу после того, как его привезли сюда. Крови он потерял тогда много.

– Не люблю я больницы. Вообще я в больницу попал второй раз в жизни. – Стены неприятно покачивались, и Гаврилин никак не мог отделаться от ощущения, что пол коридора гуляет небольшими упругими волнами.

– Первый раз тоже с раной? – Клоун придержал Гаврилина за локоть.

– Нет, мне было что-то около двадцати, когда у меня приключился приступ аппендицита. Получил массу впечатлений. И только когда выписывался, узнал, какой была фамилия моего врача.

– Безрукий? Меня в армии оперировал подполковник медицинской службы Безрукий. Вынул из меня пятнадцать осколков.

– Фамилия у моего была покруче – Варвар. Если бы я

раньше знал – фиг бы он меня на стол затащил.

– Тебя придержать, чтобы отдачей не отбросило? – спросил Клоун.

– Я сам, сам, – Гаврилин смело шагнул в кабинку туалета.

Фу, нализался. Нельзя так. И к тому же почти совершенно без повода. Что там сказал в самом начала Никита? За знакомство?

Гаврилина качнуло, и он оперся рукой о стену.

И пили в темпе просто неприличном. И закуски почти не было. Тут Клоун не предусмотрел. Выпивки набрал полную сумку, а из закуски всего одну шоколадку и лимончик.

Теперь вот страдай. Гаврилин прислушался к своему желудку. Нет, пока еще не очень сердится на хозяина. Нормально.

– Ты там не уснул? – спросил из-за двери Клоун.

– Бодрствую.

– Это хорошо, а то нас дамы заждались.

– Подождут, такая их бабья судьба, – Гаврилин спустил воду в бачке и вышел, – пошли выйдем на лестницу, воздухом свежим подышим.

Хотя какой тут свежий воздух на лестнице? Курят здесь. Даже окно открытое не помогает.

Гаврилин оперся о подоконник и выглянул в окно. Или подмораживает, или ему только кажется?

– Никак холодает? – удивленно спросил Клоун, – не может быть!

– Может, – уверенно сказал Гаврилин, – январь, между прочим. Пора.

– Пора. Ты где свой гепатит подцепил?

Вопрос был задан совершенно будничным тоном, и Гаврилин чуть не ляпнул сгоряча о «Старой крепости».

Коньяк без закуски очень способствует откровенности. Но нас, старых опытных наблюдателей, фиг теперь кто поймает.

– На улице прицепились какие-то козлы! Думал отмахаться – и получил ножом. Думал убежать и получил пулю.

– Весело погулял!

– Весело.

Вот только интересно, что бы мне пришлось врать, если бы Клоун поинтересовался, как это я умудрился схлопотать пулю спереди при выстреле сзади. Но Клоун провокационных вопросов не задавал. И на сомнения Гаврилина внимания не обратил.

– Ничего, недельки две и будешь как новенький. По себе знаю.

– По армии?

– И по армии тоже. Я там схлопотал по полной программе. Восемнадцать осколков в грудь, как здрасьте.

– Не повезло.

– Как сказать.

– Что, комиссовали по ранению?

Клоун засмеялся:

– Как же, комиссовали. Даже отпуска не получил.

– Так в чем же повезло?

– А выжил. Просто взял и выжил.

Гаврилин понимающе кивнул:

– Врач?

– И он тоже. А перед этим еще один человек, – веселое

выражение сползло с лица Клоуна, и оно стало почти тоскливым.

Гаврилин расценил это как нежелание говорить.

– Может, еще и снег выпадет…

– А ты заметил, о чем бы мужики не трепались, все на службу в армии переводят?

– Заметил. Особенно те, кто повоевал. Уже закончилось давно, а все…

– Не закончилось. Ни хрена не закончилось. Все мы там остались. На войне. Все воюем и воюем. Как проклятые. Кто изловчился – в штабе, кто нет – в поле. На блокпостах, в маневренных группах, на бортах. Иногда кажется, что проснусь – а все по-прежнему. Пянжский погранотряд, палатки, вертушки.

Гаврилин слушал молча, не перебивая. В такие минуты он чувствовал себя слишком неловко, чтобы перебивать. В такие минуты ему казалось, что виноват в чем-то, что его вина в том, что ему не довелось повоевать, что его служба проходила ровно и спокойно.

– А я не жалею. Честно. То что потом кричали о несправедливой войне… Может быть. Может быть она была несправедливой для генералов. А для меня, для остальных пацанов двадцатилетних… Эта была война справедливая.

Это была война за свою жизнь, за своих ребят…

Ладно, все прошло, – Клоун глубоко вздохнул, – все прошло. Об одном жалею.

– О чем?

– Долг один не вернул. Не получилось, – Клоун отошел от окна, – пошли, дамы заждались.

Гаврилин двинулся следом за ним.

Ну вас всех, ветеранов, подумал он, все вы какие-то непростые и загадочные. Воюем. Если бы вы одни! Если бы вы одни продолжали воевать и убивать!

Гаврилин потер о брюки ребро левой ладони.

Долг он, видите ли, не вернул. Не отомстил за павшего товарища? Не перестрелял десяток немытых мужиков?

Алкоголь словно выветрился из головы, оставив только раздражение и смутное чувство тревоги. Возле двери туалета Гаврилин остановился. Лицо горит, как от солнца.

Гаврилин наклонился осторожно над умывальником, плеснул в лицо холодной воды. Что такое?

Что это с ним? Куда-то исчезло чувство покоя. Скука? Какая скука? Это что, он всего несколько часов назад маялся скукой, не зная чем заняться?

Что это с ним? Словно странный, легкий тревожный запашок разбудил его. Гаврилин сильно потер лицо, закрутил кран.

Что с тобой, Сашка Гаврилин? Все позади, все нормально.

Гаврилин двинулся по коридору к двери своей палаты. Что-то ведь меня насторожило. Что? Или просто сказывается усталость и рана?

Или?

Дверь палаты распахнулась и в коридор вышел смеющийся Клоун с Леночкой на руках:

– Мы тут сходим на экскурсию, вернемся через часик.

– Счастливо! – сказал Гаврилин.

– Да и вы тут не скучайте, – Клоун подмигнул Гаврилину и легко понес свою хихикающую ношу по коридору.

Легко сказать, подумал Гаврилин. Напрасно он так сегодня хорохорился. Бок начало жечь немилосердно.

Гаврилин постоял перед дверью, пока Клоун не скрылся за поворотом.

Пянжский погранотряд… Может быть это его насторожило. Там же служил и Палач. Кстати, по возрасту они, похоже, свободно могли служить в одно и то же время.

Много их там служило. Было бы чего волноваться.

Даже если они и были знакомы, Клоун и Палач. Не в этом дело. Не это вовсе так завело Гаврилина. Что?

Частная клиника «Гиппократ» была местом специфическим. Могло показаться, что любые законы на ее территории перестают действовать. Раны, о которых в любом другом медицинском заведении должны были бы доложить в соответствующие органы, здесь назывались каким-нибудь инфекционным заболеванием и благополучно излечивались в достаточно комфортабельных палатах.

Стоило это недешево, но в клиентах недостатка не было. Кстати, заключение о кончине кого-либо из больных от тех же самых инфекционных заболеваний здесь делали тоже без проблем. Тут же, при «Гиппократе» действовало похоронное бюро и отделение пластической хирургии.

Но главным достоинством клиники, основной составляющей немаленького гонорара врачей были вовсе не удобства и комфорт. Клиника была нейтральной территорией. Как бы ни хотели конкуренты достать недостреленного коллегу, порог «Гиппократа» был зачарованной линией.