Эмрин, помедлив всего лишь мгновение, рубанул туман своим мечом. Сверкнула молния - и туман отступил. Гаспир и Нарен тоже атаковали. Огромная белая фигура выскочила из тумана и врезалась в чернобородого Гаспира, сбив его с ног. Нарен в панике побежал. Как только он повернулся спиной, чудовище взмахнуло лапой. Кива видела, как Нарен прогнулся назад - когти, вонзившись ему в спину, вышли из груди. Изо рта умирающего хлынула кровь. Подоспевший Эмрин пронзил мечом грудь чудовища. Оно испустило рев и отшвырнуло прочь тело Нарена, а потом повернулось к Эмрину. Кива метнула свой нож, и он вошел прямо в глаз нависшему над Эмрином демону. В этот миг нетвердо стоящий на ногах Ю-ю взмахнул мечом раджни, разрубил безволосую белую шею, и чудище опрокинулось набок, перевернув стол.

Туман откатился назад, ушел под дальнюю дверь.

В кухне стало понемногу теплеть. Гаспир, поднявшись, подобрал свой меч. Тот больше не светился, и лишь по клинку Ю-ю еще пробегал угасающий голубой огонь. Ю-ю, тяжело дыша, рухнул на колени. Его рана открылась, кровь бежала сквозь повязку на голую грудь.

- Держись, желтый, - сказал, подойдя к нему, Эмрин. - Давай я посажу тебя на стул.

У Ю-ю совсем не осталось сил, и он привалился к Эмрину. Кива с Нордой помогли сержанту поднять его и усадить.

- Они ушли? - спросил Ниаллад, заглядывая в темный лестничный пролет.

- Меч не светится, - ответила Кива, - значит, наверное, ушли. Но они могут вернуться.

Юноша, глядя на нее, заставил себя улыбнуться.

- Отменный был бросок. Редко увидишь, чтобы кухонный нож использовался с таким толком.

Кива промолчала, глядя на тело старого Омри. Он был хорошим, добрым человеком и заслуживал лучшей участи.

- Что дальше? - спросил Гаспир. - Уходить или оставаться?

- Останемся, - решил Ю-ю. - Здесь только два входа. Можно обороняться.

- Согласен, - кивнул Гаспир. - Не знаю, что способно заставить меня подняться по одной из этих лестниц.

В это время где-то вдалеке послышался крик, за ним другой.

- Там гибнут люди! - воскликнул Эмрин. - Надо помочь им!

- Мое дело - охранять герцогского сына, - отозвался Гаспир. - Если тебе охота лезть наверх, то лезь. - Телохранитель посмотрел на едва сохраняющего сознание Ю-ю. - Только без его волшебного меча ты там и до десяти сосчитать не успеешь.

- Я должен идти. - И Эмрин пошел к двери.

- Не надо! - крикнула Кива.

- Мне за это платят! Я сержант стражи.

Кива обошла стол.

- Послушай меня, Эмрин. Ты храбрый человек. Мы все это видели. Но Ю-ю совсем плох, и без тебя нам не отбиться. Ты должен остаться здесь. Серый Человек велел тебе охранять Ю-ю, а наверху ты его защитить не сможешь.

Сверху по-прежнему доносились крики. Эмрин стоял, глядя в темный дверной проем.

- Поверь мне, - прошептала Кива, взяв его за руку. Его лицо отзывалось страдальческой гримасой на каждый крик. - Ты им ничем не поможешь. - Она повернулась к Гаспиру:

- Надо загородить двери. Переворачивай шкафы и толкай их к той, а мы с Эмрином займемся этой.

- Я от служанок приказов не принимаю, - рявкнул Гаспир.

- Это не приказ, - спокойно проговорила Кива, скрывая гнев. - Извини, если тебе так показалось. Но двери загородить надо, а чтобы сдвинуть эти шкафы, нужен сильный мужчина.

- Делай как она говорит, - вмешался Ниаллад - Я помогу тебе.

- И поторопитесь, - сказала Кива. - Меч Ю-ю снова загорается.

8

Шардин, священник Истока, был известен своими зажигательными проповедями. Его мощный, раскатистый голос мог наполнить помещение любой величины, излучаемое им обаяние привлекало к Истоку толпы новообращенных. Как оратору ему не было равных; будь в мире хоть какая-то справедливость, его давно бы сделали настоятелем. Но несмотря на столь выдающийся дар, его карьере мешал один маленький недостаток, которым мелкие умишки не переставали тыкать ему в глаза.

Он не верил в Исток.

Двадцать лет назад, полный юношеского пыла, он избрал для себя поприще священника. О, тогда он веровал! Его вера преодолевала все: войну и болезнь, голод и нищету. И когда занемогла его мать, он отправился домой, зная, что Исток услышит его молитвы и исцелит ее. Приехав в родовое поместье, он поспешил к ложу больной и обратился к Истоку с мольбой внять рабу своему и коснуться болящей своей целительной силой. После этого он приказал готовить пир, чтобы отпраздновать предстоящее чудо.

Мать скончалась еще до заката, в муках, кашляя кровью. Шардин, сидя около нее, смотрел на ее мертвое лицо. Потом он спустился вниз, где слуги раскладывали на столах серебро. В приступе ярости Шардин перевернул столы, расшвырял посуду и распугал слуг.

Сам же он убежал в ночь, воплями изливая свой гнев под звездами.

Он остался на похороны и даже прочел заупокойную молитву над могилой матери, упокоившейся рядом с мужем и двумя умершими в младенчестве детьми. После этого он отправился в Николанский монастырь, где настоятелем был его старый учитель Парали. Обрадованный старик обнял и расцеловал ученика.

"Скорблю о твоей потере, мой мальчик". - "Я воззвал к Истоку, и он не ответил мне". - "Он не всегда отвечает. Или отвечает нежелательным для нас образом. Но ведь это мы служим ему, а не он нам". - "Я больше не верю в него", - признался Шардин. "Ты уже не раз видел смерть, - напомнил Парали. - Ты хоронил грудных младенцев, детей и их родителей. Почему же в те времена вера твоя оставалась крепкой?" - "Речь шла о моей матери. Он должен был спасти ее". - "Мы рождаемся, живем краткий срок на земле, а потом умираем. Таков порядок вещей. Я хорошо знал твою мать. Она была хорошей женщиной, и я верю, что теперь она пребывает в раю. Будь благодарен за ее жизнь и за ее любовь". - "Благодарен? - вспылил Шардин. - Я распорядился устроить пир, чтобы воздать Истоку хвалу за ее выздоровление, а меня выставили дураком. Ну что ж, теперь я поумнел. Если Исток существует, я проклинаю его и не желаю больше иметь с ним никакого дела". - "Ты отказываешься от служения ему?" - "Да". - "Тогда я буду молиться, чтобы ты вновь обрел мир и радость".

Целый год Шардин проработал в крестьянской усадьбе. Труд был тяжелый, скудно оплачиваемый, и ему недоставало маленьких радостей, к которым он привык, будучи священником: спокойной жизни при храме, обильной еды, часов, посвященных медитации.

Как-то раз он весь день рубил солому на корм скоту. Вечером работники развели костер, и он, сидя рядом с ними, слушал, о чем они говорят. Прежде чем приняться за праздничную трапезу из жареного мяса, эти простые люди воздавали благодарение Истоку, пославшему им обильный урожай. В прошлом же году, когда урожай был плохой, они благодарили Исток за то, что он даровал им жизнь. В этот миг Шардин смекнул, что религия - то самое, что азартные игроки называют "беспроигрышным раскладом". Исток благодарят как в изобильные, так и в голодные времена. Если кто-то исцеляется от чумы, это божественный промысл. Если кто-то умирает от чумы, его ждет вечное блаженство. Хвала Истоку! Как видно, вера, несмотря на ее вселенскую глупость, приносит людям счастье и довольство. Зачем тогда ему, Шардину, надрываться, работая батраком, если он может внести свою долю в общее счастье? Это уж наверняка поможет ему самому стать счастливым и снова зажить в уютном доме, в окружении преданных слуг.

А потому он снова облачился в синие одежды, отправился в Кайдор и получил место в маленьком карлисском храме. Через несколько недель число прихожан утроилось благодаря его проповедям. Два года спустя стоящие в храме лари ломились от пожертвований, и было задумано построить новый храм, вдвое больше старого. Еще через три года даже это внушительное здание не могло вместить толпы, сходившиеся послушать Шардина.

Обожание паствы резко противоречило мнению, которое составили о Шардине церковные власти, - об этом позаботился Парали.