– Вот так управительница! — воскликнул Цзинцзи. — До сих пор почивает! Матушка Старшая велела убрать жертвы от Ли Чжи и Хуана Четвертого. Нынче сват Цяо жертвы приносит. Вставай! Я жду ключи.
Цзиньлянь велела Чуньмэй передать Цзинцзи ключи. Он же наказал горничной самой отпереть дверь наверху. Цзиньлянь тем временем высунулась в окно и слилась с Цзинцзи в поцелуе.
Да, сколько досталось ему
Ароматных уст нектара.
Сердца сладостного жара.
Тому свидетельством стихи:
Отчего кукушка жалобно кричит?
Слиты воедино любящих. сердца.
Нету ароматней, сладостней ланит.
Страсть в глазах блестящих, ласки без конца.
Пальчики — бамбука нежные ростки,
Разметалась туча шелковых кудрей,
Серьги разлетелись — розы лепестки.
Рот ее кораллов дорогих алей.
На щеках играет утренний восток.
Вспомнишь — и на сердце сладостный восторг!
Чуньмэй отперла дверь, и Цзинцзи пошел посмотреть, как будут переносить жертвы.
Немного погодя почтить покойного явился сват Цяо. С ним прибыли его жена и многочисленная родня. После принесения жертв перед гробом, свата Цяо угощали во временной постройке, где за столом рядом с ним сидели оба шурина и приказчик Гань. Их услаждали пением Ли Мин и У Хуэй.
В тот же день с соболезнованиями прибыла Чжэн Айюэ. Юэнян велела Юйлоу дать певице траурную юбку и поясную повязку, после того как та почтила усопшего сожжением бумажных денег. Айюэ приняли вместе с другими гостьями в дальних покоях.
– Чего же это вы мне-то ни слова не сказали? — увидев Ли Гуйцзе и У Иньэр, обратилась к ним Айюэ. — Хороши подружки! Я бы давно пришла. — Певица заметила Юэнян с младенцем и продолжала: — У Вас, матушка, и горе и радость в одно и то же время. Прискорбно, что так безвременно скончался батюшка. Но вы обрети наследника-кормильца, и он будет вам утешением.
Юэнян дала певицам траурные одежды и оставила их до вечера.
Третьего дня во второй луне, когда вышла вторая седмица после кончины Симэня, панихиду служили шестнадцать монахов из монастыря Нефритового Владыки во главе с настоятелем У. Ее заказал тысяцкии Хэ. Вместе с ним в принесении жертв участвовали дворцовые смотрители Сюэ и Лю, столичный воевода Чжоу, комендант Цзин, командующий Чжан, квартальный Юнь и еще несколько военных чинов.
Юэнян попросила свата Цяо, брата У Старшего и Ин Боцзюэ принять чиновных особ. Их угощали во временной постройке, где им пели Ли Мин и У Хуэй, но говорить об этом подробно нет необходимости.
К вечеру, когда монахи отслужили панихиду по усопшем, Юэнян распорядилась, чтобы дщицу и портрет Ли Пинъэр вынесли и предали огню, а сундуки и корзины с ее добром перенесли в дальние покои. Туда же, в услужение Юэнян, перешли Жуи и Инчунь. Сючунь отдали Ли Цзяоэр. А покои Ли Пинъэр заперли.
Да,
Не успели просохнуть и балки,
расписные, резные порталы,
А уже не увидишь у залы
восхищенных гостей карнавала.
Тому свидетельством стихи:
Рассеялась дымкою фея дождя,
а ручьи затопили ложбину.
Только месяц белёсый меня подождал
у немого утёса на шпиле.
Только чувств перетёртых искомкан наждак.
Только самообманом мы жили.
Изо дня в день суетился Ли Мин и доме Симэня, делая вид, будто помогает домашним. В действительности же он украдкой подговаривал Ли Цэяоэр, пока она не передала ему похищенные ценности, которые (ж отнес в «Прекрасную весну». Потом Ли Мин опять по два, а то и но три дня не уходил из дома (Симэня. Только Юэнян оставалась в неведении, и никто не решался сказать о происходящем в доме, так как брат ее, У Второй, давно водил шашни с Ли Цзяоэр.
Девятого числа правили заупокойную службу по случаю третьей седмицы, на которой присутствовала и У Юэнян. В четвертую седмицу панихиды не было. Двенадцатого рыли могилу[4] в присутствии Чэнь Цзинцзи, а рано утром двадцатого состоялся вынос. Несли много жертвенных предметов и денег, но провожающих было все же не так густо, как на похоронах Ли Пинъэр.
Вынос совершал настоятель монастыря Воздаяния. Он восседал в высоко поднятом паланкине, откуда провозгласил славословие, в котором обозрел жизнь Симэнь Пина от начала до конца. Славословие гласило:
«С глубоким уважением произносим мы имя усопшего. Его Величества гвардии начальника Симэня.
Жизнь человека, по нашему скромному мнению, длится, как вспышка молнии — всего лишь мгновение. Только камень вечен — не горит в огне. Опавший цветок не вернется обратно на ветку, как вспять не течет вода к роднику. Ты жил в хоромах расписных и узорных дворцах. но жизнь истекла, и угас, как свеча на ветру. Высокие чины и званья — все пройдет, как сон, когда час роковой наступит. Золото и дорогой нефрит — лишь прах, горестей и бед начало. Румяна и наряды — тщетные затеи мирской суеты. Не длиться весь век наслаждениям, а тьма так тяжка и горька. Будешь однажды обласкан на ложе, и у желтых истоков твой навеки сокроется след[5]. К чему самомненье и чванство пустое, когда тленные кости засыплют сырою землею. Твои сады и необозримые поля расхватают дети, от тысяч сундуков парчи и шелков после смерти не найдешь и нитки. Развеется жизнь, точно огонь на ветру, и ни старых, ни малых — не сыщешь никого. Поток размывает горы громаду, много ль героев остается в живых! Да, горько ч тяжело это сознавать! Твое дыханье в ветер обратилось, а тело твое возвращается в землю. Кто дух испустит, тому обратно жизни не вдохнешь. И несть числа перерожденьям!»
Стихи гласят:
Смерть не сравнится ни какой кручиной,
Всяк борется со смертью пред кончиной.
Вода с огнем всегда в борьбе суровой.
Преследуют везде один другого.
Кружат над ними демоны и духи.
Покуда живы — слепы мы и глухи,
И ни за что нам не узнать, поверьте,
Куда попасть должны мы после смерти.
Нагие, новорожденным подобны.
Предстанем пред Владыкою загробным.
Настоятель кончил чтение славословия. Чэнь Цзинцзи разбил жертвенный таз[6] и двинулся за поставленным на катафалк гробом. Когда траурная процессия вышла за ворота, улица огласилась громкими рыданиями близких и домочадцев.
У Юэнян следовала за гробом в паланкине. В паланкинах же сопровождали покойного и остальные женщины.
За Южными воротами города, в пяти ли от него, где находилось семейное кладбище Симэней, Чэнь Цзинцзи вручил квартальному Юню кусок шелка и попросил торжественно освятить дщицу души усопшего. Геомант Слой ведал погребением. После того, как родные и близкие засыпали гроб землею, на могильном кургане расставили жертвы. В прощальной церемонии, увы, участвовало всего лишь несколько человек. Были тут шурин У (Старший, сват Цяо. тысяцкий Хэ, свояки Шэнь и Хань да человек пять-шесть приказчиков.
Настоятель У оставил двенадцать послушников для возвращения дщицы усопшего, которую торжественно, в присутствии всей родни, установили в зале. После того как геомант окропил помещение, родственники разошлись по домам. Юэнян же с остальными женами остались у дщицы покойного мужа.
