Надзиратели разъехались.

Симэнь и Хэ Юншоу вернулись домой. На другой день они получили в управлении свидетельства и зарегистрировались в Военном ведомстве. Симэнь заехал попрощаться с дворецким Чжаем, упаковал одежды, собрал вещи и вместе с Хэ Юншоу они были готовы тронуться в путь.

Хэ И устроил накануне вечером прощальный пир и наказал племяннику:

– Смотри, во всем слушайся господина Симэня! Не делай по-своему. А то, чего доброго, нарушишь этикет.

Из Восточной столицы они отбыли в одиннадцатой луне одиннадцатого дня. Их сопровождало не меньше двух десятков лиц. Когда они вышли на Большой Шаньдунский тракт, уже стояли зимние морозы, да такие лютые, что капли воды замерзали на лету. Им встречались глухие предместья и запущенные дороги. На голых деревьях сидели замерзшие вороны. Поредевшие леса едва освещались косыми лучами тусклого солнца. Под вечер снеговые тучи сгущались над речными переправами. Одна гора оставалась позади, другая вырастала впереди. Селение за селением миновали путники, а когда перебрались через Хуанхэ, то близ речной таможни у Восьмигранного городка на них неожиданно налетел сильный порыв ветра.

Только поглядите:

 То был не тигра рев и не драконово рычанье громовое. То с воем поднялся холодный ураган. С силою ветер путникам в лица хлестал. Мороз пронизывал до самых костей. Нельзя укрыться было под сенью ив – там приютились водяные, притаились монстры с гор. То заволокло – ни зги не видно было. Немного погодя исчезла мгла, уплыли тучи. Пара вспугнутых чаек вспорхнула с зеленого тополя возле плотины. Утка с селезнем – чета неразлучная – взмыла ввысь из прибрежной осоки. А поглядите туда! Как развевает занавесь оконный ветер, тушит серебряный светильник, проносится по залам расписным, раздувает газовые одеянья, танцует и порхает неустанный по цветам и ивам. Вот зловещий мрак сгустился. Вздымался песок, летели камни. Светло вдруг стало. Трещали деревья вековые. Дикий гусь одинокий упал, напуганный, в глубокий ров. Обрушились на землю камни. Казалось, разразился ливень небывалой силы. Облако пыли затмило небосвод. Как будто барсов несметные стаи царапали землю. В селение спеша, старые рыбаки свернули удочки и бросились стремглав домой. С душевным трепетом, полы подоткнув, сбегали дровосеки с гор. Втянули шеи, подобрали лапы, забились вглубь ущелий тигры, леопарды. Свернулись в клубок, поджали хвосты морских пучин драконы, свирепостью своей страшившие людей. Вон в ураганном вихре, как ласточек, сорвало с крыши черепицы и носит, кружит. В горах летят каменные глыбы, тут черепицы, как ласточки, снуют. Плутает путник дальний, сбившийся с пути. Зловеще грохаются камни. С испугу гость торговый силится свернуть паруса. Буря с корнем вырывает вековые дерева, а что поменьше – носит как пушинку. Вот разыгралась же стихия! Ураган уже ломает и крошит пред самыми вратами ада, вихрем кружит пыль над самым Фэнду. Чанъэ поспешно закрывает ворота дворца Лунной жабы. Зовет на помощь Ле-цзы из заоблачных пустот. Едва не снесло Нефритового Владыку с вершины Куньлунь. Ураган качает Небо и Землю.

Симэнь Цин и Хэ Юншоу при таком ветре были не в силах продвинуться ни на шаг вперед в своих покрытых коврами теплых паланкинах. Время клонилось к вечеру.

– Не заночевать ли нам в ближайшей деревне, – посоветовал Хэ Юншоу, с опаской поглядывая на густой лес, где могли повстречаться грабители. – Может, завтра ветер утихнет, тогда продолжим путь.

Долго они искали ночлега. Наконец-то вдали показался старинный монастырь, наполовину обнесенный стеной, около которой росли редкие ивы.

Только поглядите:

Симэнь и Хэ Юншоу остановились в этом буддийском монастыре, который назывался Обителью Желтого Дракона. Они нашли в ней всего лишь нескольких погруженных в созерцание монахов, которые сидели в полной тьме. Обитель почти рухнула. Только бамбуковая изгородь кое-как отделяла их от остального мира.

Вышел настоятель и, поприветствовав гостей, велел вскипятить чаю и задать сена лошадям.

Когда подали чай, Симэнь достал из дорожной сумы вареную курицу, копченой свинины, пирожков с фруктовой начинкой и других сладостей. Они с Юншоу кое-как закусили, отведали соевой похлебки, которую им подали, и легли спать.

На другой день ветер утих, стало проясняться. Они одарили настоятеля ляном серебра и снова отправились в путь на Шаньдун.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Итак, мы говорили, как Симэнь Цин и Хэ Юншоу ехали домой. Теперь расскажем, что происходило дома у Симэня. Боясь ругани жен, У Юэнян никого не приглашала. Даже брата с женою не оставляла погостить, когда те приходили ее проведать. Пинъаню был дан наказ главные ворота закрыть, а внутренние на ночь запирать на замок. Хозяйки из дому не выходили. Каждая сидела у себя за рукоделием. Ежели Цзинцзи нужно было пройти в дальние покои, скажем, за одеждой, Юэнян всякий раз посылала с ним провожатого – либо Чуньхуна, либо Лайаня.

Она сама проверяла, закрыты ли двери и ворота, словом, навела в доме строгий порядок. Цзиньлянь поэтому никак не могла встретиться с Цзинцзи и срывала все зло на кормилице Жуи, день-деньской ругая ее при Юэнян.

Разбирая как-то одежду Симэня, Юэнян велела Жуи помочь тетушке Хань постирать хозяину рубашки и белье.

– А просушивать будете у Ли Пинъэр, – добавила хозяйка.

Чуньмэй, горничная Цзиньлянь, как нарочно тоже затеяла стирку и направила Цюцзюй за вальком к Жуи, но та ей отказала, потому что сама катала белье вместе с Инчунь.

– Опять ты, Цюцзюй, за вальком? – удивилась Жуи. – Я ж тебе намедни давала. Мне и самой велели батюшке белье постирать, пока тетушка Хань пришла.

Отказ взорвал Цюцзюй, и она бросилась жаловаться Чуньмэй.

– Посылаешь, а она не дает. Инчунь говорит: бери, а Жуи ни в какую.

– Да?! – протянула Чуньмэй. – Хотела желтую юбку покатать и на вот – валька не дают. Пустую лампу средь бела дня не выпросишь. А матушка наказывала ножные бинты постирать. Ступай в дальние покои попроси. Может, кто даст.

Цзиньлянь тем временем бинтовала ноги у себя на кане.