Так вот. Обнял Симэнь Цзиньлянь и проспали они до рассвета. Пробудившись, Цзиньлянь обнаружила, что орудие Симэня все еще выпрямленное и твердое, как палка.

– Пощади, милый, – говорила он. – Я больше не могу. Дай я тебе лучше на свирели поиграю.

– Ишь ты, потаскушка с выкрутасами, – отозвался он. – Ты и так играла предостаточно. Видишь, твоих рук дело.

Цзиньлянь села на корточки между его ног и, опершись на одну из них, взяла в рот то самое. Она сосала и втягивала, однако семя все не изливалось. Симэнь ритмично надавливал рукой на ее напудренную шею, заботясь только о том, чтобы засаживать свой причиндал до упора. И тот сновал во рту туда-сюда без перерыва. С уголков губ прильнувшей к нему жены стекала белая слюна, но сок стебля все еще оставался в нем. А когда семя уже было готово излиться, Цзиньлянь спросила Симэнь Цина:

– Нам от Ина Второго приглашение на двадцать восьмое принесли. Пустишь?

– А почему бы нет? Соберетесь и пойдете.

– Тогда у меня к тебе просьба, – продолжала Цзиньлянь. – Скажи, дашь или нет?

– А что такое? Говори!

– Дай мне шубу сестрицы Ли, – попросила она. – А то все в меховых шубах вырядятся. Только у меня нет.

– А от полководца Вана в прошлом году заложили? Вот ее и надевай.

– Не хочу я заложенную, – не унималась Цзиньлянь. – Да ты ее Ли Цзяоэр отдай, а Ли Цзяоэр свою шубу пусть Сюээ передаст. Достанешь мне сегодня шубу сестрицы Ли, а? Рукава я бы подбила красным атласом с золотыми журавлями, а вниз поддела бы белую душегрейку из узорной тафты. Я ведь не кто-нибудь – жена твоя. Сделай же мне одолжение!

– Вот потаскушка негодная! Только бы себе урвать. Та черная шуба добрых шестьдесят лянов серебра стоит. Блестящий длинный мех торчком стоит. Не пойдет она тебе.

– Ах ты, рабское отродье! Выходит, чужой бабе лучше отдать, да? Мы ведь твои жены – вывеска твоя. Как ты можешь подобное говорить!? Будешь со мной так разговаривать, не жди от меня ласки.

– Ну вот! То просила, а теперь условия ставишь?

– Негодник! Я ж тебе, как рабыня служу!

Говоря это, Цзиньлянь вновь подтянула тот самый предмет к своему напудренному лицу. После долгих помахиваний и прижиманий она снова ухватила его своим бесстыдным лягушачьим ртом, а затем, высунув язык, стала теребить струну арфы[2] и возбуждать черепашью палицу. После этого, взяв ее алыми губками, Цзиньлянь вся отдалась движению. Наслаждения возникали, как из рога изобилия, Симэнь ощутил себя на вершине блаженства, его грудь переполнялась весенними чувствами, проникавшими до самого костного мозга. Все это длилось довольно долго, и уже перед самым мигом семяизвержения он даже успел воскликнуть:

– Жми крепче, маленькая развратница, сейчас потечет!

И не успел он договорить, как сперма брызнула на лицо и губы Цзиньлянь, которая, широко раскрыв рот, сумела проглотить большую ее часть.

Да,

На другой день был назначен прием, который устраивал в доме Симэня его сиятельство Ань.

Цзиньлянь оставалась в постели. Симэнь же встал, умылся и причесался.

– Достань шубу, пока свободен, – остановила его Цзиньлянь, когда он собрался уходить. – Потом тебе некогда будет.

Симэнь направился в покои Ли Пинъэр. Кормилица Жуи и служанки были давно на ногах. В чисто прибранной комнате перед дщицей покойной стоял чай. Симэнь сел и спросил кормилицу, давно ли ставятся жертвы усопшей. Он заметил на Жуи застегнутую спереди бледно-зеленую куртку, белую холщовую юбку и синеватые с зеленым отливом туфельки на толстой подошве. Ее ланиты были слегка напудрены и подрумянены, а тонкие изогнутые брови искусно подведены. На губах у нее блестела ярко-красная помада, в ушах красовались золотые гвоздики – сережки. С задорной улыбкой она подала Симэню чай. Ее пальцы украшали четыре золотых кольца – подарок Ли Пинъэр. Симэнь велел Инчунь сходить к хозяйке за ключами от кладовой.

– Что вы хотите, батюшка? спросила Жуи.

– Надо шубу достать, – пояснил Симэнь. – Матушка Пятая надеть хочет.

– Матушкину соболью? – уточнила Жуи.

– Ну да. Дам, раз ей поносить захотелось.

Инчунь ушла. Симэнь обнял Жуи.

– Дитя мое! – говорил он, припав к ее груди. – У тебя и после кормления такие упругие груди.

Они прильнули друг к дружке и слились в страстном поцелуе.

– Батюшка, вы, я вижу, что-то частенько у матушки Пятой бываете? – спрашивала Жуи. – К остальным не заглядываете. Всем бы матушка Пятая хороша, только вот других она терпеть не может. В прошлый раз, когда вы были в отъезде, как же она на меня обрушилась из-за валька! Спасибо, тетушка Хань с матушкой Третьей вступились. Я вам тогда не решилась сказать. Но у нас уж длинные языки нашлись. Кто-то ей наговорил, будто бы вы, батюшка, мне излишнее внимание уделяете. Не знаю, она вам жаловалась?

– Да, говорила, – подтвердил Симэнь. – Ты бы у нее прощения попросила. Она ведь, знаешь, какая! Но кто ей подслащивает, тому она рада.

– Матушка Пятая, верно, резкая на язык, – согласилась Жуи, – зато не помнит зла. Вот и тогда. Как она меня только не кляла, а после вашего приезда со мной же заговорила будто ни в чем не бывало. А что вы, батюшка, у нее чаще бываете, так это, говорит, сами матушки мне уступают. Кто, говорит, ко мне с открытой душой, тому и я не помешаю, зла не сделаю.

– А раз так, и живите вы все в мире и согласии, – заключил Симэнь и добавил. – А вечером жди. К тебе приду.

– Правда, батюшка? Не обманываете?

– Чего мне тебя обманывать!

Тем временем Инчунь принесла ключи, и Симэнь распорядился открыть кладовую Ли Пинъэр. Служанка вынула из шкафа шубу, встряхнула ее и завернула в узел.

– У меня нет хорошей кофты, – потихоньку прошептала Жуи. – Кстати достали бы мне. У матушки была кофта с юбкою …

Симэнь тут же велел отпереть сундук. Оттуда достали бирюзовую атласную кофту, желтую с узорами юбку, голубые расшитые узорами штаны из шаньсийского шелка и пару вышитых цветами наколенников. Жуи земными поклонами благодарила за наряды. Симэнь запер кладовую и перед уходом велел Жуи отнести шубу Цзиньлянь.

Цзиньлянь только что пробудилась. Чуньмэй застала ее за бинтованием ног.

– Жуи шубу принесла, – объявила горничная.

– Вели войти, – сказала Цзиньлянь, смекнув, в чем дело. Появившуюся Жуи она встретила вопросом: – Тебя батюшка прислал?

– Да, батюшка распорядился передать вам шубу, – отвечала Жуи.

– И тебе что-нибудь досталось? – поинтересовалась Цзиньлянь.

– Батюшка подарил мне кофту с юбкой на Новый год и велел у вас попросить прощения, матушка.

С этими словами Жуи опустилась перед Цзиньлянь на колени и отвесила четыре земных поклона.

– Меж нами, сестрами, такое ни к чему, – заметила Цзиньлянь. – Стало быть, ты хозяину приглянулась, а в таком случае, как говорится, и множество лодок не запрудит гавань, и множество повозок не перекроет дорогу – всем место найдется. Зачем друг другу зло причинять? Меня не заденешь, я не пристану. Я вот одна сижу, с собственной тенью время коротаю.