– Я бы пошла, только взял бы! — отвечала Сяоюй.

Женщины рассмеялись.

– Болтушка! — проговорила Юэнян. — Над монахами потешиться да над Буддой покощунствовать — это ты умеешь.

Монах поднял голову, на макушке которой возвышались три почитаемых будды, выпрямился и пошел.

– Меня одергиваете, матушка, а видали, как он опять в меня глазищами вперился? — спросила горничная.

Вот стихи, говорящие о доброхотном пожертвовании Юэнян:

Так, разговаривая у ворот, женщины заметили тетушку Сюэ. Она подошла к ним с корзинкой искусственных цветов и поклонилась.

– Какими судьбами? — спросила Юэнян. — Пропала, и ни слуху ни духу.

– И сама не знаю, чем занята была, — отвечала Сюэ. — Эти дни у надзирателя господина Чжана Второго с Большой улицы сына женила. Племянницу господина Сюя с северной окраины взял. Мы с тетушкой Вэнь сватали. Вчера, на третий день, такой пир задавали! До того закружилась, что даже к господину столичному воеводе выбраться не пришлось. А его младшая супруга меня звала. Обиделась на меня, наверно.

– Ну, а сейчас далеко ли путь держишь? — поинтересовалась Юэнян.

– По делу к вам, почтеннейшая, — говорила сваха.

– Тогда пройдем в дом, — предложила Юэнян.

Она проводила сваху в свои покои и предложила присаживаться.

– Вы, почтеннейшая сударыня, должно быть, еще не знаете, — начала, выпив чаю, Сюэ. — Ведь ваш сват Чэнь помер. В прошлом году прихватило, и не встал. Сватьюшка ваша сына в столицу вызвала — вашего зятюшку, стало быть, — гроб сюда перевезли и все имущество. С нового года как воротились. Панихиду отслужили и в родовом склепе похоронили. Если бы вы, почтеннейшая, знали, наверное тоже соболезнование выразили и почтили бы память усопшего. Не так ли?

– Если б ты пришла да сказала, — подтвердила Юэнян. — Откуда я могла знать?! До нас и слухи не дошли. Знаю только, что Пань убита. Деверь ее зарезал. Говорили, вместе со старой Ван похоронили. А что потом было, не слыхала.

– Да, как говорится, есть у человека место рождения, найдется и место погребения, — подхватила Сюэ. — Только если б не тот случай, жила бы она в доме. Распустилась, грязь наружу вылила, вот и пришлось дом покинуть. Попади она ко мне, не убил бы деверь. Впрочем, коль появился должник, значит есть и ростовщик. Без зачинщика не бывает драки. Надо младшей госпоже Чуньмэй спасибо сказать. Как дочь над ней сжалилась, слугам наказала гроб купить и предать ее тело земле. А то кому о ней было позаботиться?! Так и лежала бы под открытым небом. А деверя ведь до сих пор не поймали.

– Чуньмэй-то глядите! — вставила стоявшая сбоку Сюээ. — Давно ль ее начальнику гарнизона продали, а уж как вознеслась! Серебром распоряжается и гроб для этой покупает, и хоронит. И хозяин терпит? Кто ж она такая теперь?

– О! Если б вы видели, как ее обожает хозяин! — воскликнула Сюэ. — Так от нее и не отходит. Она у него одно попросит, он ей десять делает. А до чего похорошела, как женой в дом вошла! До чего бойкая, смышленая. Он ей целый западный флигель отвел, горничную купил. Три ночи подряд с ней провел. Сколько ей головных украшений поднес! Наряды на все времена года у портных заказал. На третий день пир устроил, меня одарил ляном серебра и куском атласа. Старшей жене у него лет пятьдесят да слепая она, все время в постах проводит и от хозяйства отошла. Есть у него, правда, еще Сунь Вторая. Она раньше хозяйство вела. Но у нее дочь, с ней занята. Теперь там Чуньмэй полновластная хозяйка. Все ключи от кладовых и чуланов в ее распоряжении. Хозяин, начальник, к каждому слову ее прислушивается. А вы говорите, откуда у нее серебро!

Выслушав сваху, Юэнян и Сюээ умолкли. Гостья посидела еще немного и стала откланиваться.

– Завтра зайди ко мне, ладно? — наказала Юэнян. — Я пока жертвенную снедь, полотна кусок и бумажных денег приготовлю. А ты проводи уж падчерицу, а? Ей надо свекра почтить.

– А вы сами-то не собираетесь?

– Скажи там, плохо, мол, себя чувствует. Я в другой раз навещу.

– Тогда велите младшей госпоже собраться, — сказала Сюэ. — Пусть меня дожидается. Я после обеда зайду.

– А ты куда это спешишь, а? Или опять к столичному воеводе? Небось, не обязательно идти-то.

– Что вы! Сколько обид выслушивать придется. Слуги и так весь порог оббили.

– Зачем же зовут? — поинтересовалась Юэнян.

– Как зачем! Чуньмэй уж должно, на четвертом или пятом месяце, наследника ждет. Хозяин просто сам не свой от радости. Наверно, меня решил отблагодарить.

Сюэ подхватила корзину с цветами и откланялась.

– Ох, уж эти сводни! — воскликнула Сюээ. — Соврут и глазом не моргнут. Только что продали, и уж чуть не на сносях[13]. Небось, у столичного воеводы не одна она. Так уж он ее и выделил. Вот расписала!

– У него Старшая жена и еще одна, дочь растит, — пояснила Юэнян.

– Ну вот! — продолжала Сюээ. — Я и говорю: только сваха может так сказать. Воды на вершок, а волны саженные.

Кто знает, не скажи этого Сунь Сюээ, может, не свалилась бы беда на ее голову.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Итак, на другой же день У Юэнян припасла все, что полагается: трех жертвенных животных, кушанья, бумажные деньги, завернула кусок полотна и велела падчерице собираться.

Симэнь Старшая облачилась в траур и отбыла в паланкине. Тетушка Сюэ с жертвенными дарами шествовала впереди.

Чэнь Цзинцзи они застали у ворот дома. Тетушка велела носильщикам внести жертвы.

– Это откуда? — спросил ее Цзинцзи.

Сюэ поклонилась.

– А ты будто и не знаешь, зятюшка! — воскликнула она. — От тещи пожаловали. Дочку она прислала твоего покойного батюшку почтить.

– Теща стебанутая?! Так ее, рас так! — Цзинцзи грубо выругался. — Вспомнила прошлогодний снег[1]! На целых полмесяца опоздала. Человек давно в сырой земле лежит, а она с жертвами является.