В средней части того же ущелья, в полосе от 13 до 12 тыс. футов, редким насаждением лепится по скалам можжевеловое дерево (Juniperus pseudo Sabina), а по северным горным склонам нередко сплошь растут невысокие кусты курильского чая (Potentilla fruticosa). Но в общем горы здесь все-таки бесплодны. Лишь кое-где в узких ущельях, запертых сиенитовыми скалами, прокидывается на маленьких площадках лучшая растительность. В таких укромных уголках попадаются представители горной флоры верхнего течения Желтой реки, достигающие здесь своей западной границы, каковы: жимолость (Lonicera hispida) и горная лоза (Salix sp.); из трав же – валериана (Valeriana officinalis?), мытники (Pedicularis tornata, P. longiflora), бубенчики (Adenophora) трех видов и астрагал (Astragalus scythropus); по скалам растет нелекарственный ревень (Rheum spiciforme); кроме того, найдены были еще три вида Saussurea (S. pulvinata, S. Przewalskii? S. sylvatica?).

Ниже лесного и кустарникового района северный склон пройденной части Бурхан-Будды делается совершенно бесплодным. На голой, желтовато-бурой лёссовой почве, которою засыпаны здесь все горные породы, произрастают редкими кустиками лишь Reaumuria kaschgarica var. Pzrewalskii, Reaumuria songarica, бударгана (Kalidium caspium), Halogeton glomeratus, словом – растения пустыни, да и те встречаются всего чаще на ближайших к Номохун-голу горных скатах. Далее, возле самой реки и по соседним склонам гор растут: хармык (Nitraria Schoberi), сугак (Lycium chinense, L. turcomanicum), чагеран (Hedysarum multijugum), полынь (Artemisia n. sp.), Calimeris alyssoidos и Calimeris altaica [два вида астры] – все вниз от 11¹/₂ тыс. футов абсолютной высоты. Отсюда же берега самого Номохун-гола нередко густо окаймлены саженными кустами балга-мото (Myricaria germanica var. squamosa), по которым вьется роскошный ломонос (Clematis orientalis var.). Кроме того, в узкой полосе орошенной почвы, в особенности возле ключей, встречаются небольшие площадки, густо заросшие травами, среди которых и в зарослях балга-мото найдены были теперь цветущими: астрагал (Astragalus adsurgens), генциана (Centiana barbata?), ежесемянка (Echinospermum sp.), очиток (Secdum Roborowskii), лактук (Lactuca tatarica, L. versicolor), лебеда (Chenopodium bryoniaefolium?), крестовый корень (Cnicus sp.), Saussurea crassifolia, Scorzonera divaricata, Acroptilon picris, наш обыкновенный тмин (Carum carvi), костер (Bromus japonicus), луговой ячмень (Hordeum pratense), сумочник (Capsella procumbens), полынь (Artemisia Sieversiana, Artemisia n. sp.); кое-где торчали мясистые стебли Gynomorium coccineum [циноморий], а на старых стойбищах густо росли наши же сорные травы – жеруха (Lepidium latifolium) и лебеда (Chenopodium album). Все это сопровождает берег Номохун-гола еще версты на две-три по выходе из гор, затем исчезает вместе с самой рекой, вода которой теряется в почве.

Птиц в пройденных горах встречалось, как и прежде, мало. Обыкновенны были лишь горные куропатки (Caccabis magna), стенолазы (Tichodroma muraria), сорокопуты (Lanius arenarius), белые плисицы (Motacilla paradoxa) и водяные дрозды (Cinclus kashmiriensis).

Продолжительная остановка в северной его окраине. Спустившись по Номохун-голу до выхода из гор, мы перекочевали в соседнее ущелье р. Хату-гол, где в это время паслись оставленные на складе наши верблюды. Место здесь было довольно прохладное (11 тыс. футов абсолютной высоты) и кормное; вода и топливо имелись в изобилии. Ради всего этого мы решили сами там устроиться, чтобы немного отдохнуть и обождать до второй половины или до конца августа, пока уменьшатся жары, а главное, пропадут мучающие скот насекомые, которые летом кишат по цайдамским болотам.

На складе нашем все оказалось благополучно. Целое лето казаки поочередно вдвоем караулили багаж в хырме Барун-засака, остальные пять человек жили с верблюдами в северной окраине Бурхан-Будды. Разбойники тангуты ни разу не осмелились напасть ни на склад, ни на наших верблюдов, хотя в окрестностях грабили монголов и даже убили несколько человек. Оставленные при складе верблюды отлично отдохнули и откормились. Таких имелось 50, остальные же 16, из числа пришедших теперь с нами, были утомленные и исхудалые. Требовалось приобрести еще хотя десяток хороших верблюдов, и с этой целью был командирован в Даба-сун и в ставку кукунорского вана урядник Иринчинов с тремя казаками. С ними же отправился обратно в Синин и китаец-переводчик, хорошо вообще служивший нам в Тибете. С этим китайцем мы послали теперь письма на родину через Синин и Пекин.

На новом стойбище мы провели две недели. Сначала занимались просушиванием собранных в Тибете коллекций и пополнением заметок о пройденном пути; казаки тем временем починяли износившиеся вьючные принадлежности, как равно одежду и обувь. Вскоре все это было кончено; затем мы отдыхали и благодушествовали, запасаясь силами на дальнейший путь. Великим наслаждением было теперь для нас чтение литературных книг, несколько которых привезли нам со склада. Казаки также читали народные книжки; вечером же утешались гармонией, песнями и даже иногда пляской. По утрам мы обыкновенно ходили на охоту, в окрестностях бивуака, за горными куропатками или подкарауливали грифов на издохшем недавно верблюде; кроме того, стреляли для коллекции пролетных жавороночков (Calandrella brachydactyla) и щевриц (Corydalla richardii). Ботанические экскурсии также очень мало доставляли добычи – раз, по бедности окрестной флоры вообще, а затем потому, что большая часть растительных видов уже окончила период своего цветения. Помимо балга-мото, в изобилии росшего по реке, и вообще растений, поименованных для нижней части ущелья Номохун-гол, теперь здесь были найдены: мышьяк (Thermopsis alpina), пижма (tanacetum n. sp.), несколько видов полыни (Artemisia pectinata, A. campestris, Artemisia n. sp.), подорожник (Plantago mongolica?), гвоздика (Silene conoidea), цапельник (Erodium Stephanianum), Pleurogyne brachyanthera, Kochia mollis [кохия].

Жителей вблизи нас не было, за исключением одного ламы, прикочевавшего к нашему бивуаку, чтобы без опаски пасти своих баранов и пользоваться остатками нашей кухни. У этого ламы мы купили в добавление к двум своим караульным собакам нового пса, который сразу заявил свои способности к путешествию. Именно отправился вместе с посланными покупать верблюдов казаками и прошел с ними в Даба-сун-гоби, следовательно за 200 верст от нашего бивуака. Там на бедного Дырму, так звали нового пса, напали злые собаки и порядком его погрызли. Во избежание новой трепки Дырма махнул один назад, нигде не сбился с пути, сделал даже безводный переход в 50 верст и на другие сутки явился благополучно к нашей стоянке. Впрочем, как оказывается, не одни псы предаются здесь столь дальнему бегству по диким пустыням. То же самое случается и с лицами прекрасного пола. Так, недавно владетель западноцайдамского Тайджинерского хошуна ездил в Пекин и оставил часть своей свиты в Ала-шане. Прельстившись тамошними красавицами, многие оставшиеся монголы женились и повезли потом новых жен в свой Цайдам. Здесь одна из алашанок, соскучившись по родине, тихомолком оседлала лошадь своего супруга и без всякого вожака махнула обратно. Беглянка была поймана лишь за 300 верст от места своего побега.

Иногда к нам приезжали монголы, которые караулят перевалы через Бурхан-Будда от разбойников тангутов или, как их здесь называют, оронгын. Лишь только завидят этих последних, караульные тотчас дают знать в Цайдам; там все прячутся, куда могут. Подобные караулы содержатся летом в главных ущельях Бурхан-Будды от обоих прилегающих к этим горам хошунов – Дзун-засака и Барун-засака. Кроме того, цайдамские монголы стараются кочевать в топких болотах, куда конным оронгынам трудно пробраться. Однако разбойники ежегодно грабят и убивают тех же монголов. Эти постоянные грабежи довели несчастных цайдамцев до того, что они при нас собирались подавать через сининского амбаня богдохану просьбу о дозволении переселиться на Алтай.