КЕ 007: TOKYO RADIO, KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN.

Tokyo: KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN, TOKYO. Неизвестный: Это была...

КЕ 007: KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN... (говорит Токийскому контролю)

Неизвестный: повторяю...

КЕ 007: REPEAT CONDITIONS (Кому это было адре­совано?)

Неизвестный: Будет (должна была быть) кровавая баня... очень плохо...

Это объяснило бы, почему передача KAL 007 в Токио как будто внезапно ослабела и стала неразборчивой: голос, который слышал наземный контроль, не был больше голо­сом второго пилота, а гораздо более слабыми звуками пере­дачи с борта другого самолета. Второй пилот, должно быть, понял, что его микрофон все еще работает на токийский контроль, поскольку он выключил его, и, таким образом, то, что прозвучало как скрытая передача, не было записа­но в Токио.

Рутинный вызов корейским самолетом токийского кон­троля, время, прошедшее после того как взорвались раке­ты 805-го, и последнее сообщение KAL 007 — все это ука­зывает на то, что KAL 007 еще продолжал обычный полет в 03.27.10, в то время когда он умышленно прекратил пе­редачу, имитируя проблемы с радио. Исследование пленки за период времени после 03.27.10 было следующим логиче­ским шагом в определении того, пытался ли KAL 007 вновь связываться с кем-то на отведенной для него частоте вплоть до момента своей гибели.

...Записывающее устройство токийского контроля было совершенно новым и в то время все еще находилось в со­стоянии тестирования. Это был магнитофон, который был способен записывать одновременно двенадцать различных дорожек, каждая из них соответствовала своему каналу. Все­го записывалось четыре VHF (близкого радиуса действия) канала, включая международный сигнал бедствия на частоте 121.5 MHz, четыре HF (дальнего радиуса действия) канала, три телефонных канала и один канал для временного сиг­нала. Каждая из этих дорожек могла прослушиваться инди­видуально и временной сигнал мог быть наложен на любую из дорожек. Временной сигнал состоял из кода Морзе, кото­рый давал часы и минуты, и осциллятора, который отмечал секунды. Это давало точный сигнал для всех дорожек, без помех для качества звука или его различимости.

...На копии ленты 1983 года из Нарита, переданной Diet, время произносилось вслух женским голосом. Голос не только называл время, но также повторял все протокольные формальности, используемые в вежливом японском разго­воре. Хотя голос был достаточно приятным, он накладывал­ся на передачи и мешал пониманию того, что было записа­но на пленке. Это не лезло ни в какие ворота.

...Я обнаружил, что KAL 007 послал несколько сообще­ний после своей «последней» передачи в 03.27.10, один раз в 03.52, KAL 015, и один раз в 04.10, KAL 050 другим корей­ским авиалайнерам.

После того как передача в 03.27.10 была прервана тре­вожным сообщением, услышанным на другом канале, ко­рейский лайнер просто прекратил связь с Токио, хотя вто­рой пилот не выключил микрофон достаточно быстро, как, возможно, ему следовало бы. Токийский контроль, вполне естественно, не поняв странное и неразборчивое сообще­ние, сделал замечание: «Нечитаемо, нечитаемо» и попросил корейский лайнер повторить. Но KAL 007 этого не сделал. Как не ответил он ни на один из последующих вызовов То­кио, пытавшегося восстановить контакт. Он также не назвал свои позывные снова. Почему?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны принять во внимание тот факт, что, отклонившись от сво­его разрешенного курса и не отмечая этого в докладах о своем положении, KAL 007 сделал нечто, что не имело ни­какого отношения к его обязанностям гражданского само­лета. Как мы увидим далее, когда я буду анализировать со­бытия во время полета через Берингово море, для того что­бы не дать наземному контролю возможности разобраться в том, что происходит, KAL 007 дважды симулировал непо­ладки передатчика VHF (близкого радиуса действия) и про­сил KAL 015, летящего тем же маршрутом, передать за него доклады о местоположении, неправильное содержание ко­торых ввело наземный контроль в заблуждение.

Я не буду пытаться воспроизвести то, о чем думали пи­лот и второй пилот KAL 007, но предоставлю слово фактам, позволяющим предположить, каковы могли быть их моти­вы не отвечать на вызовы Токио. Факты показывают, что пока они действительно использовали радио короткое вре­мя, они не идентифицировали самолет, используя свой по­зывной обычным образом. Мы знаем, изучив океанские те­чения и дрейф обломков, что фазу же после 03.27 KAL 007 повернул на юг. Если бы он полетел в любом другом на­правлении, его обломки не оказались бы там, где были об­наружены.

В часе полетного времени к югу находилась Ниигата, порт на западном побережье Хонсю, последняя контроль­ная точка в Японии на официальном пути KAL 007 в Сеул.

 В отличие от контрольной точки NOKKA, которая представ­ляла всего лишь обозначенное географическое местоположение в Тихом океане, NIIGATA была контрольной точкой, оснащенной радаром. Если бы KAL 007 после своего дли­тельного несанкционированного отклонения от курса по­желал бы снова включиться в систему воздушного контро­ля на официальном маршруте, NIIGATA была бы для это­го самым очевидным местом. Находясь над Ниигатой, все что нужно было сделать, это идентифицировать себя для то­кийского контроля и доложить о прохождении через кон­трольную точку.

Тот факт, что на своем пути к югу KAL 007 не упомянул свой позывной, позволяет предположить, что именно тако­выми и были его намерения. Следуя вдоль западного побе­режья Хоккайдо, самолет находился в пределах досягаемости радара японского агентства самообороны. И даже от Цугарского пролива, летя на назначенной высоте 35 000 футов (что он мог бы желать по соображениям безопасности), самолет находился в пределах досягаемости радара в Токио-Нарита. Следует также сказать что его передачи по VHF, которые, как и сигналы радара, распространяясь по прямой линии, мог­ли быть услышаны в Токио. Если бы он ясно идентифици­ровал себя, Токио, который искал авиалайнер с момента его странной передачи и молчания в ответ на вызовы, опреде­лил бы его позицию примерно в четырехстах милях от кур­са посредством пеленгации радиосигнала и по радару. На все вопросы был бы тогда получен ответ.

Когда я пришел к пониманию смысла фактов, связан­ных с обломками, и того, что пошло неладно с официальной интерпретацией «последнего сообщения» KAL 007 в 03.27, я понял, что должен изучить часть пленки Нарита, запи­санную после 03.27. Я делал это сначала на слух, потом на личном осциллоскопе и затем с помощью доктора К. Цубои, директора лаборатории Иватсу в Кагуяме неподалеку от Токио. Доктор Цубои является ведущим японским спе­циалистом по акустическим сигналам и имеет в своем рас­поряжении первоклассное оборудование.

Именно он обнаружил первое сообщение с борта KAL 007 после передачи в 03.27.10. Оно состояло из одного слова:

03.30.05 (КЕ 007): ROGER

Компьютер доктора Цубои автоматически проанализи­ровал передачу вместе с другими сигналами и выдал голо­совой отпечаток, распознаваемый как принадлежащий вто­рому пилоту KAL 007. Это короткое сообщение было дока­зательством того, что корейский авиалайнер находился в то время в воздухе, совершая нормальный полет. Казалось, что KAL 007 отвечал на вызов, передавая только то, что было необходимо для понимания вызывающего, но недостаточно для того, чтобы быть обнаруженным Токио. Не совсем ясно, почему слово «Роджер» было произнесено на официальной частоте авиалайнера, а не на частоте станции, на сигнал ко­торой KAL 007 отвечал. Кажется ясным, что самолет не от­вечал на вызов Токио, поскольку он не сделал того, что в Токио просили его сделать, то есть повторить свое послед­нее сообщение.

Между тем Токио, оказавшись неспособным связаться с KAL 007, попросил любой самолет, находящийся побли­зости, попытаться установить с ним контакт. Первый само­лет, к которому Токио обратился с просьбой, был, конечно, KAL015, находящийся (согласно докладам о позиции двух самолетов) всего лишь в нескольких минутах позади 007 на маршруте R-20, и, таким образом, как полагал Токио, на са­мом деле был способен вызвать его по своему VHF, гораз­до более надежному каналу, чем радио HF. По запросу То­кио KAL 015 вызвал KAL 007, но по радио HF: