Но они не соответствовали. В 03.20 истребитель 805 сделал предупредительные выстрелы по «корейскому авиа­лайнеру» с расстояния менее 1000 метров, на максималь­ном расстоянии для его пушек. В тот момент истребитель А появился на японских радарах на расстоянии 25 морских миль (29 миль) от «корейского авиалайнера». Из авиацион­ной пушки нельзя стрелять на такое расстояние. Следова­тельно, истребитель А японцев и истребитель 805 американ­цев были двумя разными самолетами. Мы уже имеем указа­ние на это: один из них был МиГ-23, другой — Су-15. Теперь у нас есть доказательства: в 03.20 один находился в кило­метре от самолета-нарушителя и открыл по нему огонь из пушки. В то же самое время другой находился в 29 милях. Оба они, и МиГ-23, истребитель А японцев, и Су-15, истре­битель 805 американцев, сбили по самолету — один в 03.25, другой в 03.26.20.

Я заметил, что истребитель 805 следовал по трассе, изо­браженной на карте, опубликованной «Хоккайдо Симбун» 1 сентября 1983 года, пролетев над городами Холмск и Горнозаводск. Эта трасса явно отличалась от трассы на радар­ной карте JDA. Каждая из этих трасс отражала отдельное событие. Карта JDA показывала преследование самолета-на­рушителя истребителем А. Карта «Хоккайдо Симбун» отра­жала преследование другого самолета-нарушителя другим перехватчиком, истребителем 805. У нас есть надежная ин­формация, указывающая на то, что ни один из двух самоле­тов-нарушителей не был корейским лайнером KAL 007.

Самолет, который преследовался истребителем 805, ле­тел со скоростью 430 узлов между 03.12 и 03.19 часов. Затем он увеличил скорость до 450 узлов, что являлось, возможно, его максимальной скоростью. Тем не менее на отрезке своего полета, соотносящегося с этим промежутком времени, рейс 007 сохранял скорость 496 узлов, то есть летел заметно бы­стрее. Целью 805-го не мог быть рейс 007. Что же касается нарушителя, преследуемого истребителем А, радарная карта JDA показывает, что с 03.25 до 03.29 он пролетел 48 морских миль финального отрезка своего радарного следа за четыре минуты. Это означает, что он летел со скоростью 720 узлов, или Мах 1.25, а никакой «Боинг-747» не может лететь быст­рее скорости звука. Два самолета, один из которых был спо­собен летать быстрее скорости звука, были сбиты над Саха­лином, и, очевидно, ни один из них не был корейским «Бо­ингом». Что же тогда случилось с рейсом 007?

Новости о его исчезновении противоречили друг другу с самого начала. Первоначально полагалось, что у него воз­никли проблемы на R-20, его официальном маршруте через Тихий океан. Японский военно-морской флот и спасатель­ные суда JMSA сначала искали самолет рядом с NOKKA, контрольной точкой, где KAL 007 должен был находиться в 03.26 японского времени. Они не нашли ничего. Затем было объявлено, что лайнер приземлился на Сахалине и пасса­жиры были в безопасности. Затем оказалось, что лайнер не приземлился на Сахалине и мог быть сбит. Какая из этих историй истинна? Первая, в соответствии с которой самолет разбился рядом с NOKKA в северной части Тихого океана? Вторая, что он благополучно сел на Сахалине? Или третья, по которой он был сбит?

Два самолеты были сбиты над Сахалином, но ни один из них не был корейским реактивным лайнером. Третий са­молет, летевший над Тихим океаном, не был найден. Это подтверждает факт, что ни одна из этих трех версий не была правильной. Был только один способ узнать истину: изу­чить, в каком направлении дрейфовали обломки авиалай­нера, и принять во внимание время, за которое они достиг­ли Монерона. Это изучение показывает, что рейс 007 не раз­бивался у Монерона.

Аудитория слушала меня очень внимательно. У меня было впечатление, что до сих пор я смог их убедить, но наи­более трудная часть моего выступления была еще впереди. Пока же, основываясь на анализе обломков, я должен был противоречить официальной версии событий. Мне нужно было излагать свои аргументы крайне дипломатично. К со­жалению, я был настолько занят своей речью, что потерял счет времени. У меня оставалось десять минут. Не так мно­го времени для того, что я хотел сделать.

Я начал с замечания, что никаких обломков корейского лайнера не было найдено к северу от Монерона. Если бы я бросил бутылку с молоком или саке, вероятно я бы нашел молоко или саке вместе с битым стеклом на земле, рядом с тем местом, где я бросил бутылку. Именно это застави­ло адмирала Исаму Имамура сделать замечание: «Если мы не найдем никаких обломков от корейского самолета в сле­дующие несколько часов, нам придется предположить, что он не разбивался в этом месте». Ни один обломок KAL 007 не достиг предполагаемого места падения в течение более чем недели после катастрофы. Если бы обломки приплыли на официальное место катастрофы, значит лайнер разбил­ся где-то в другом месте.

Корейский лайнер не разбивался у Монерона. Но где же тогда? Поскольку обломки дрейфовали вместе с течением Цусима Шио, которое течет с юга на север, самолет должен был разбиться к югу от Монерона. Но где именно? Облом­ки самолета, идентифицированные как куски кабины «Бо-инга-747», были найдены в проливе Цугару. Самолет дол­жен был упасть в море рядом с проливом Цугару, замет­но к западу и к югу, для того чтобы обломки могли войти в пролив, в то время как остальные его части продолжали дрейфовать к северу в Японское море, прежде чем достиг­ли Вакканая и Сахалина.

Последние несколько минут я говорил без остановки, мои глаза были устремлены на часы, которые показывали, что мое время истекло. Я закончил тем, что буду рад отве­тить на любые вопросы, и занял свое место под взрыв ап­лодисментов. Пробираясь через толпу, по выражениям лиц, по улыбкам согласия я чувствовал, что аудитория ободрена. Я видел, как они кивками выражали свое одобрение. Сле­дующие 15 минут были посвящены свободной дискуссии, которая служила некоторым переходом между моим высту­плением и речью следующего оратора. Затем высказались

Масуо и Сугимото, добавляя свои комментарии и анализи­руя мои выводы.

Во время последовавшего далее периода оживленной дискуссии я обнаружил, что правительственные заявления все еще способны оказывать некоторое влияние на других людей, даже перед лицом предоставленных мною свиде­тельств. Уважение аудитории к властям все еще перевеши­вало и причинно-следственные связи, и логику. Это впечат­ление было усилено статьями в газетах, вышедшими на сле­дующее утро. Они сообщали о заседании и о моей речи, но их комментарии были использованы для того, чтобы посе­ять сомнения в моих словах. Мне не оставалось ничего ино­го, кроме как продолжать расследование.

После моей лекции на ассамблее Ассоциации я отпра­вился в офис авиакомпании «Шова Эйркрафт», неподале­ку от Токио. Поскольку у меня были контакты в японской авиации, я смог получить рекомендацию от вице-президен­та авиакомпании JAL, главы исследовательского отделения, чтобы встретиться с одним из его друзей, главой инженер­ного департамента в «Шова» и ведущим специалистом от­деления, которое производило ячеистые панели. Я принес с собой несколько кусков с ячеистой структурой, которые нашел на пляжах в Сай и Окушири. Они были немедленно посланы в лабораторию. Анализ показал, что это не облом­ки самолетов-мишеней, как заявляли японские воздушные силы самообороны. Они не были произведены ни в компа­нии «Шова», ни вообще где-либо в Японии. Позднее я об­наружил, что некоторые обломки имели корейскую марки­ровку (KAL 007 (RD7442) был переоснащен в Корее).

Для того чтобы как можно тщательнее все проверить, вскоре после визита в «Шова Эйркрафт» я отправился в штаб-квартиру «Ниппон Фрейхауф», японского произво­дителя контейнеров. Я был представлен другим вице-пре­зидентом JAL, мистером Кондо, генеральному менеджеру «Фрейхауфа», мистеру Макио Язаки, который проработал в JAL тридцать лет, из них последние пятнадцать — возглав­ляя исследовательский отдел ячеистых панелей и контейне­ров. Если кто-то и мог идентифицировать найденные мною обломки, то это мог быть только мистер Язаки.