Подошел врач.

— Анга, голубушка, полегче… Я предупреждал: больному нельзя волноваться.

— Доктор, — разрыдалась Анга, — он все позабыл.

— Ну уж и все. При электрошоке бывает временная потеря памяти.

Леон безучастно слушал беседу, словно разговор его не касался.

Медики, к сожалению, ошибались.

Память Леона со временем восстановилась, но не полностью. Все, что так или иначе было связано с ритмичными сигналами, напрочь улетучилось из его мозга.

Велико было отчаяние Анги. Конечно, она жалела Леона, которого, судя по всему, покинул поэтический дар. Рассказы о таинственных видениях, посещавших его, нигде не были зафиксированы. Их никто не мог подтвердить.

Победно вздымая фотонные паруса, корабль неудержимо стремился домой, на Землю.

Каждый готовился к возвращению по-своему. Было ясно, что первоначальный план, выдвинутый Виктором Петровичем — всем сообща поехать отдыхать куда-нибудь на пустынный островок в Тихом океане, — лопнет как мыльный пузырь. Слишком много людей на борту, слишком много желаний, надежд.

Так или иначе, на борту царило радостное волнение.

Солнце, родное Солнце теперь не покидало экран внешнего обзора.

Среди всех, пожалуй, только Леон оставался безучастным.

Вскоре радисты поймали сигналы корабля патрульной службы. Капитан договорился о сроках и месте проведения карантина.

— Все идет как положено. Порядок, — сказал он удовлетворенно.

Сердце Анги сжимала тоска, ее томили предчувствия. Но поделиться было не с кем.

Вскоре корабль пересек границы Солнечной системы.

Молодой эл, с трудом переваливаясь на коротких щупальцах, которые прогибались под тяжестью панциря, брел о сторону ручья. Ручей не был виден, сквозь заросли доносилось его призывное журчанье. Теперь собственная затея стала казаться ему нереальной, но он упрямо решил довести ее до конца.

Ко всему прочему, он приземлился не совсем точно — подвело магнитное поле Тусклой планеты, силовыми линиями которого он пользовался для перемещения в пространстве, и потому путь к ручью оказался непредвиденно долгим.

Изумрудное светило в аспидно-черном небе, усеянном шляпками звезд, перевалило зенит и теперь неторопливо склонялось к горизонту. А он все еще полз.

Упрямей, чем он, Гангарон, совсем недавно вылупившийся из кокона, никого в роду элов не было. И любопытней тоже. Во всяком случае, за все то время, пока элы находились на астероидах в районе этой планеты, мало кто из них посетил Тусклую. И только он, Генгарон, регулярно навещал ее…

Позади остались влажные от росы кусты, которые представлялись Гангарону живыми существами. Ибо каждый из них в глазах молодого зла обладал собственным миром, жил по своим, неведомым Гангарону законам.

Спускаться к ручью по крутому откосу было нелегко. Мелкие обломки породы, потревоженные упругими щупальцами эла, срывались и сыпались в воду с ворчливым бульканьем, вздымая фонтанчики мельчайших брызг. Гангарон с трудом спустился на отмель, переводя дух, взглянул вверх. Изумрудное светило висело над самым горизонтом.

Щупальца от перегрузок ныли, хотя в воде Гангарон чувствовал себя несколько лучше. Вообще же на массивной Тусклой планете он чувствовал себя не совсем уверенно. Как и его сородичи, которые предпочитали жить в полной или почти полной невесомости. Приспособить свое тело к силе тяжести им никак не удавалось.

«Светило в глубине загрузло. Проста, прозрачна и легка, вода осмысливает русло и кучевые облака», — пришли вдруг в голову Гангарону рифмованные строчки.

И откуда в его мозгу рождаются эти ритмические фразы? Откуда у него этот проклятый дар? Ведь ни Старый эл, ни даже Ку, его подружка, не видят в них смысла. Некоторые элы даже считают это своего рода болезнью, хотя и не говорят вслух. Но сам Гангарон чувствует, что именно в них, этих ритмах, может быть, заключено оправдание и смысл его существования… Так неужели этот дар так и пропадет с ним? Неужели не появится никто, кому его ритмика была бы созвучна?

Но пора было уже прощаться с Тусклой планетой. Изумрудное светило постепенно скрылось за далекими горами, наступили сумерки. Гангарона это не пугало, но ему почему-то всегда хотелось видеть Тусклую планету в радостном свете ее звезды… Может быть, потому, что тогда легче рождались ритмические фразы…

— Скажи, что тебе понадобилось там, в царстве вечной тяжести? — спросил Гангарона Старый эл, когда увидел своего молодого друга смертельно уставшим. Он уже давно наблюдал за Гангароном, знал, куда он временами исчезал, но не решался открыто спросить об этом. И только сегодня этот вопрос вырвался у Старого эла.

— Вода и… жизнь, — коротко ответил Гангарон.

Ему и самому себе было трудно объяснить то, что с ним происходило на Тусклой планете, почему его постоянно тянуло туда.

Долгие-долгие годы путешествовали они по силовым полям, пронизывающим Вселенную, и… видели себя одинокими. Менялись поколения элов, живших в невесомости, И не случалось в безбрежных далях такого, чтобы элы хоть на миг ощутили себя негармоничным составляющим глубокого вакуума, температур межзвездного пространства. Это был их мир. Мир, который создал их и частичкой которого они себя всегда считали.

Здесь же, на Тусклой планете, рассуждал Гангарон, силы гравитации были на целые порядки выше тех, в которых постоянно обитали его соплеменники. Но зато здесь была и… жизнь, которую так долго искали они в межзвездных далях. Жизнь эта, правда, была совсем иной.

— Хорошо бы нам поселиться здесь, — отчужденно заметил Гангарон. — Сколько свободной поверхности, которой так нам недостает на астероидах!

— Сила тяжести убьет нас…

Старый эл задержал свой взгляд на далекой звезде, горевшей в немыслимой бездне.

Рисунок созвездий постоянно менялся.

Отключиться от мыслей Гангарону никак не удавалось. Он применил все испытанные способы: то принимался пересчитывать звезды над собой, то сочинял ритмичные фразы, то восстанавливал в уме доказательство какой-нибудь пространственной теоремы. Но забытье не приходило.

Гангарон огляделся. Вокруг, на каждом свободном клочке астероида, отдыхали неподвижные элы.

Скоро над астероидом взойдет светило, и с первым его лучом элы разлетятся в разные стороны, начиная свои обычные дневные хлопоты.

И вдруг…

Это походило на чудо.

Во всяком случае, ничего подобного элы не наблюдали за всю свою историю.

В черной пустоте космоса, прошитой лучами Изумрудной звезды, вдруг вспыхнуло новое ослепительное светило. Только было оно не переливчато-зеленым, а ярко-алым.

Наливаясь внутренним жаром, светило быстро разбухало. Затем, остановившись на мгновение, начало еще уменьшаться в размерах. Одновременно и яркость новой звезды стала стремительно падать.

Вскоре на новорожденное небесное образование можно было смотреть, не боясь быть ослепленным. Смотреть и любоваться. Фиолетовые языки пламени вокруг тускнеющего светила опадали словно отцветающие лепестки диковинного цветка, которых так много видел Гангарон на Тусклой планете.

Затем Гангарон и пробудившиеся злы в смятении наблюдали, как от огромного сооружения отделилось маленькое остроносое тело и двинулось в сторону Главного астероида.

Но самое невероятное было потом. Из странного сооружения, причалившего к астероиду, вышли три огромные фигуры оранжевого цвета. Передвигались они, несмотря на невесомость, неуклюже, поочередно переставляя нижние конечности. Рядом с ними столь же неуклюже перемещалось какое-то существо, явно иного, чем они, происхождения.

Существа зажгли какой-то светильник и при его свете стали то и дело наклоняться к земле, подбирая с нее что-то. С какой целью все это проделывалось, элы никак не могли понять. И тогда один из элов, что постоянно дежурил на астероиде, в слепом страхе взлетел, несмотря на строжайший запрет не трогаться с места ни при каких обстоятельствах. Но, вероятно, не каждый мог оставаться просто наблюдателем, когда…