Дирк сдержался и не спросил, отчего другие Фарлены не вернулись и не умерли вместе с ними.

— Пойдем с нами, — позвал его Касваллон.

— Нет, друг. Не пойду.

Касваллон склонил голову, грустно глядя зелеными глазами.

— Делай что должен, Дирк. Да сопутствуют тебе боги.

— И тебе, Касваллон. Вот ты и стал главным.

— Я этого не хотел.

— Знаю, но ты подходишь. Всегда подходил.

Солнце поднималось. Дирк стоял на краю леса и смотрел в долину — на разоренные дома, на шатры аэниров, на поле с грудами мертвых тел.

Потом он вышел из леса и двинулся вниз, к жене.

Двое аэниров, увидев его, оторвались от еды. Он шел так вольготно, словно совершал утреннюю прогулку. Может, его послали для мирных переговоров? Или это человек Барсы, переодетый Фарленом?

— Эй ты, постой! — сказал один солдат, перехватывая его.

Кровь брызнула высоко. Меч Дирка отсек ему руку и раскроил шею. Второй солдат метнулся вперед с обнаженным клинком. Дирк, пригнувшись, вспорол ему живот и пошел дальше.

Карен не была красавицей, но глаза ее смотрели мягко и ласково, а с губ никогда не сходила улыбка — словно жизнь приберегла какой-то радостный секрет для нее одной.

Аэниры ели, пили, рассказывали байки. Вторжение прошло успешно, потери были невелики. Обошлось бы и совсем без потерь, кабы не эти горцы в кругу. Кто бы мог подумать, что несколько сотен мужчин и женщин будут так отчаянно биться?

Никто не замечал идущего мимо них Дирка.

Он поискал среди мертвых Карен и нашел ее рядом с обезглавленным телом Камбила. Дирк осторожно вытащил жену и хотел вытереть ей лицо, но кровь засохла и не поддавалась.

Пятеро солдат наконец-то обратили внимание на то, что он делал. Дирк, почувствовав, что на него смотрят, уложил Карен на землю и невозмутимо пошел им навстречу.

Аэниры стояли, не вынимая оружия — спокойствие Дирка как будто околдовало их.

Свист меча, выхваченного из ножен, развеял чары.

Один солдат повалился, издав громкий крик, второй отлетел назад с перерезанным горлом. Третий умер, уставившись на хлещущий кровью обрубок правой руки. Четвертый вонзил меч Дирку в бок, но горец, смертельно раненный, убил и его. Пятый пустился бежать, взывая о помощи.

Дирк пошатнулся, взглянул на рану. Кровь промочила штанину, стекала под ноги. Сбежавшиеся аэниры смотрели на умирающего горца во все глаза.

— Вы, женоубийцы! Не хотите ли сразиться с мужчиной? — прорычал он.

Один ответил на вызов. Дирк презрительно отмахнулся от рубящего удара, заколол аэнира и засмеялся, но поперхнулся кровью.

— Тоже мне воины, — сплюнув, промолвил он. — Овцы с клыками.

Он выронил меч, упал рядом с Карен, приподнял ее голову.

Удар копья в спину выгнул его дугой, но напоследок он увидел лицо жены.

— Прости, — сказал он. — Прости, что меня не было рядом.

Орса вытащил копье из спины убитого.

— С ума спятил, — проворчал кто-то.

— Он поступил как мужчина, — ответил на это Орса и пошел прочь, раздвигая толпу.

Аэниры разошлись и снова принялись за еду.

— Хороший боец. — Худощавый солдат поднял с земли куриную ножку, стер с нее грязь.

— Дурак, — заметил второй, цедя вино из полного меха.

— Берсеркер, — поправил первый.

— Да ладно тебе. Видали мы берсеркеров — они бьются, обезумев от ярости.

— Это наши, а горцы не такие, как мы. Мы горячие, они холодные, но смерти все равно не боятся.

— Ты никак думать начал, Снорри?

— Тут мысли сами в голову лезут. Погляди-ка вокруг. Не захотелось бы тебе умереть за такую землю?

— Я ни за какую землю не хочу умирать. Добро бы за бабу, а земля что — грязь и грязь.

— Как тебе показалась горянка, которую ты ночью имел?

— Заткни пасть.

— Я слыхал, она убила себя?

— Заткнись, я сказал!

— Полегче, Бемар. Незачем так кипятиться.

— Эти горы у меня в печенках сидят. Знал я, что место это недоброе, нутром чуял. Ты видел, как смотрел этот горец? Точно мы козявки какие. Овцы с клыками! Вот ты смеешься, а ведь он семерых убил.

— Ночью с этими, которые оборонялись в кругу, то же самое было. Как на утес наскакивать. Стоят до последнего, и страха в них нет. Тот разведчик, которому Онгист велел орла вырезать, не издал ни звука, только глазами сверкал. Может, они и вовсе не люди.

— Как это? — прошептал Бемар.

— Ведьма, Агнета, превращает людей в животных. А горцы, может, наоборот — звери в людском обличье.

— Полно вздор молоть.

— Они и ведут себя не как люди, — настаивал Снорри. — Слышал ты, чтоб горец молил о пощаде? Хоть кто-нибудь тебе о таком рассказывал?

— Умирают они по-мужски, — признал Бемар.

— Это еще слабо сказано. Вспомни приказ Асбидага. Не оставлять в живых никого, будь то мужчина, женщина или ребенок. Не брать невольников. Тебе это странным не показалось?

— Не хочу даже думать об этом. А говорить и подавно. — Бемар отшвырнул мех.

— Волки, вот они кто, — шепотом подвел итог Снорри.

Касваллон беспомощно посмотрел вслед уходящему Дирку. Он знал, что тот ищет смерти, и не винил его. Карен была для Дирка дороже жизни — как для него, Касваллона, Мэг.

Он догнал Леофаса, шедшего во главе колонны. Горцы с дальних хуторов примыкали к шествию, и вопросы, обращенные к новому лорду, множились.

«Куда мы идем? Как нам быть дальше? Что случилось с моей сестрой, с моим братом? Почему вы не стали сражаться? Почему аэниры напали? Где Камбил? Кто выбирал Касваллона?»

К вечеру он, потеряв терпение, отошел в сторону и поднялся на холм. Закатное солнце омыло кровью долины Фарлена.

— Все ложь, — сказал он, качая головой. — И ты всю жизнь в эту ложь верил.

Бедный Камбил. Бедный одинокий Камбил.

— Напрасно ты меня опасался, родич, — сказал Касваллон вечернему сумраку. — Твой отец был умней тебя и понимал меня лучше.

В ту ночь, когда юный Касваллон собрался покинуть дом Падриса, приемный отец вышел с ним на луг и вручил ему плащ, кинжал, две золотые монеты.

«Скажу тебе правду, — грустно сказал старый лорд-ловчий. — Ты меня разочаровал, Касваллон. Я растил тебя как родного, и ты многое обещал. Ум у тебя острый, тело крепкое. Я не сомневаюсь, что ты преуспеешь в жизни, но в тебе сидит непонятный мне страх. Внешне ты достаточно смел и держишь удар, как мужчина, а вот до клана тебе дела нет. Можно подумать, ты нам чужой. Скажи, чего ты боишься?»

«Я ничего не боюсь», — ответил ему Касваллон.

«Неправда. Теперь к твоему страху прибавился новый. Ты не только скрываешь что-то, но и боишься, как бы другие этого не заметили. Ступай с миром, Касваллон из Фарлена».

— Ты был прав, Падрис, — сказал повзрослевший Касваллон. — Этого я и боялся. Цепей. Вопросов. Ответственности.

Улаживать споры насчет земли и скота, разбирать кражи, мирить с супругами гулящих жен и неверных мужей. Наказывать браконьеров, присуждать награды, решать, подходят ли друг другу женихи и невесты. Каждая мелкая задачка словно обоюдоострый кинжал.

Вот из-за чего он так избегал поста лорда-ловчего.

Он уворачивался от выборов, как только мог, но чего он этим добился? Фарлен захвачен, в Друине убиты тысячи горцев, и неизвестно еще, что сулит будущее.

Он выругался, услышав чьи-то шаги. Леофас, отдуваясь, взобрался к нему и сообщил:

— Погони пока не замечено.

— Это хорошо.

— Не молчи, парень. Сними бремя с души.

— Я его скину, если лордом у нас станешь ты.

— Мы уже говорили об этом. Я не тот человек.

— Я тоже не тот.

— Ну довольно. Нечего прибедняться. Мы уже спасли большую часть наших родичей. Надеюсь, что хуторяне, а это еще две тысячи человек, тоже услышали тревожные рога и вовремя поднялись в горы.

— Будь ты проклят, старик! Я никогда особенно не спорил с тобой, а зря. Ты состоял в совете еще до того, как я на свет появился. Тебя уважают, за тобой готовы идти. По какому праву ты уклоняешься?

— Напрасно ты меня обвиняешь. Человек должен знать свои сильные стороны, чтобы преуспеть, и слабые, чтобы выжить. Я знаю, каково тебе, но поверь: ты лучшее, что у нас есть. Согласен, что в мирное время лорд-ловчий из тебя бы вышел плохой, но у нас война. Хотелось бы думать, что продлится она недолго. Представь, что это просто большой набег, а уж в набегах ты мастер, боги свидетели.