За неделю до Хэллоуина к нам в класс пришел Бен Эйвери, школьный психолог. Он должен был оценить работу учеников и преподавателя, а также определить коэффициент умственного развития у детей со специальной программой обучения. Бен провел с нами четыре дня, забирая в свой кабинет мальчиков по одному.

Первые два дня он тестировал Шейна и Зейна, и результаты, к сожалению, оказались приблизительно такими, как я ожидала. Шейн набрал 71 балл, а Зейн 69 – результаты на грани умственной отсталости. У обоих были серьезные проблемы с чтением. Бен посоветовал мне перевести их в группу для детей с замедленным уровнем развития. Правда, это не решало проблему с их поведением. Я посчитала, что лучше уж они останутся со мной. Джесс и Билли, происходившие из весьма неблагополучных семей, учились ненамного лучше, поэтому Шейн с Зейном им нисколько не мешали.

На следующий день настала очередь Джесса, и он, кстати, показал лучшие результаты, чем я рассчитывала. Он набрал 109 баллов, что соответствовало средним показателям. Однако результаты теста по чтению помещали его на низшую ступень; другие тесты выявили недостаток слухового восприятия и формирования зрительных образов. В тот день мы с Беном долго обсуждали, каким образом синдром Туретта, которым страдал Джесс, может влиять на способность к обучению.

А вот Билли нас всех просто поразил.

– Вы мне даже не поверите, – сказал Бен, входя на следующий день после уроков в класс.

Мы с Джули оторвались от составления плана занятий и подняли на него глаза.

Бен бросил нам, словно фрисби, результаты тестов Билли. Я поймала их и положила на стол.

Коэффициент умственного развития: 142.

– Этот парнишка наверняка скрывал от вас свои таланты, – заметил Бен.

Шли дни. За ними недели. Настал Хэллоуин, который мы отпраздновали в классе. Из-за буйного нрава моих подопечных я не решилась праздновать Хэллоуин по всем правилам. Я просто приготовила сладости, и сразу после большой перемены мы ели их с соком. Но даже при этом в классе было больше шума и неразберихи, чем веселья. Привычный распорядок был нарушен, дети перевозбудились, и в результате вышло много драк, слез, криков и сидения на «тихом» стуле. И все же я была рада, что мы отпраздновали Хэллоуин.

Настал ноябрь, с его серыми пасмурными днями и холодным порывистым ветром.

Все это время я вспоминала о Винус. Временами я с надеждой бросала взгляд на ее стену, ожидая увидеть ее там. Но она исчезла без следа, как мираж.

Ее два брата по-прежнему ходили в нашу школу. С обоими много занимались дополнительно, поэтому я стала частенько заходить в учительскую, когда Мэри Маккена проводила дополнительные занятия. Она вела себя доброжелательно, но довольно сдержанно, поэтому мне было трудно как бы ненароком задавать ей вопросы о Винус. К тому же меня смущало присутствие Боба – уж он-то знал, куда я клоню.

– Мэри не занимается с Винус, – сказал мне Боб в коридоре, став нечаянным свидетелем моих попыток разузнать что-нибудь у Мэри.

– Да нет, знаешь ли, я просто…

– К Винус ходит учительница из восьмого округа. Я кивнула:

– Мне просто было интересно узнать, как она. Быть может, братья о ней говорили… Тебе известно что-нибудь о ней?

Боб покачал головой. Потом ободряюще похлопал меня по плечу:

– У нас с ней все равно ничего бы не получилось. Понимаешь, есть вещи, которые ты не в силах изменить, поэтому, когда такой ребенок от тебя уходит, остается надеяться, что это к лучшему.

– Да, раньше ты бы так не сказал. – Я улыбнулась.

Боб понял, что я говорю о романтических днях начала нашей карьеры, когда для нас не существовало безнадежных детей.

– Хочешь сказать, что я наконец-то повзрослел? – спросил он. – Да, Тори, ты права. Я достаточно проработал с детьми, чтобы понять: иногда у тебя что-то получается, а иногда и нет. И ты должен идти вперед с теми, кого приобрел, оставив позади тех, кого потерял.

Настала пауза. Боб повернулся, чтобы уйти обратно в свой кабинет.

– Красавица, – пробормотала я.

– Что?

– Я сказала «красавица». Так Ванда ее всегда называла.

– Ну что ж, для Ванды она, возможно, и красавица, – ответил Боб. – Немного помявшись, он добавил: – Это нигде не зарегистрировано, но так утверждают в Социальной службе.

– Что ты имеешь в виду?

– Тери не мать Винус. На самом деле ее мать Ванда. Предыдущий сожитель Тери, который был перед этим скользким типом, сделал Ванде ребенка.

– О господи… – До меня стал доходить страшный смысл случившегося.

– Ему даже ничего за это не было, – продолжал Боб. – Он изнасиловал ребенка, умственно отсталую тринадцатилетнюю девочку, и смылся. – Боб беспомощно вздохнул. – Вот тебе и красавица.

Многое внезапно встало на свои места. Если Винус – дочь Ванды, то, может быть, именно Ванда заботилась о Винус в грудном возрасте и раннем детстве? Даже если это не повлияло на уровень умственного развития Винус, среда, в которой она росла, была просто ужасной. Я вспомнила Ванду с ее куклой, которую она нежно держала на руках, а в следующую секунду, когда ее что-то отвлекало, бросала и забывала. Что, если она обращалась с Винус точно так же? Возможно, Винус лежала одна в кроватке, пока Ванда о ней не вспомнит. Возможно, она плакала так долго, что в конце концов усвоила, что плачем ничего не добьешься, что надо просто ждать, не двигаясь. Что, если другие члены семьи вступали с ней в контакт лишь тогда, когда им нужно было силой принудить ее молчать, и она усвоила, что нападение лучшая защита? И нападала прежде, чем кто-то успевал сделать ей больно.

Все это были всего лишь предположения, но они складывались в цельную картину, как кусочки страшной головоломки.

Моя обычная методика по установлению контроля над классом и превращению его в сплоченную группу с этими ребятами не срабатывала. Все мальчики страдали гиперактивностью и нарушением внимания, все были импульсивны и агрессивны.

У Зейна с Шейном были свои проблемы. Хотя они жили в хорошей семье, их приемным родителям, усыновившим близнецов, когда тем не исполнилось и года, было далеко за сорок. Эти добрые люди обожали мальчиков, но просто не знали, что делать с их серьезными поведенческими нарушениями. Главной проблемой близнецов, типичной для многих детей с ЭАС, была неспособность учиться на опыте. Им приходилось объяснять одни и те же вещи много раз, а значит, им трудно было усвоить правила поведения в классе. К тому же у них отсутствовала четкая связь между запоминанием и пониманием того, как пользоваться тем, что они запомнили. Даже если они усваивали правила, то есть могли их процитировать, то не знали, как их применить.

Джесс был единственным учеником в классе, который хоть как-то мог сконцентрировать внимание, но его тики значительно снижали его способность к обучению. Огорчаясь, он бил себя кулаком по голове. А пытаясь сосредоточиться, снова и снова повторял одно и то же, например: «О господи, о господи, о господи» или «Нужно быть внимательным, внимательным, внимательным». Это надоедало другим, им трудно было заниматься под бормотание Джесса.

Я потратила много времени на то, чтобы разобраться, чем вызваны проблемы Джесса с обучением. Главным образом они касались чтения и орфографии. Джессу было трудно работать в шумном помещении. Он не слишком хорошо различал звуки, поэтому слова вроде «стул» и «стол» в шумной комнате звучали для него одинаково. Учиться в нашей компании было для него тяжким испытанием.

Узнав о способностях Билли, я прилагала все усилия, чтобы вовлечь его в работу. Но Билли был непоседой. Он не желал трудиться. Билли хотел одного: болтать и драться.

На этом фоне развивались мои отношения с Джули. Она была ярым сторонником вседозволенности в отношении детей. Джули считала, что их нужно любить, поощрять, вознаграждать и закрывать глаза, если они сделали что-то не так. Если кто-то из детей срывался с места и начинал носиться по классу, Джули ничего ему не говорила, а просто хвалила тех, кто остался сидеть на своих местах. Такой подход мог бы принести плоды, если бы вскочивший не делал это для того, чтобы колотить других по голове.