– Напор воды в душе на последнем этаже. Его нет, Ли. Должны же они что-то с этим сделать. Что они говорят?

Я молчала. Молчать в таких случаях – самое лучшее. Большинство ее вопросов все равно риторические.

– Водосточные желоба забиты листьями, ты должна вызвать рабочих – пусть прочистят. Подоконники снаружи и внутри разваливаются на куски. Они же крошатся. И я думала, мы договорились, что ты отшлифуешь полы в гостиной.

Ни о чем таком мы не договаривались. В ближайший миллион лет я не собиралась мириться с шумом и вонью ужасной шлифовальной машины.

– И в ванной для гостей нет затычки в ванне. Ее там никогда не бывает. В последний приезд я купила шесть штук. Что ты с ними делаешь? Выбрасываешь из окна, когда спускаешь воду?

Интересно. Потерять шесть затычек для ванной – солидное достижение. Я открыла рот, собираясь заявить, что Томми – единственный человек, который пользуется гостевой ванной, – и закрыла. Чего доброго, она еще пожелает с ним увидеться, а я этого не хочу.

– По крайней мере, ты починила посудомоечную машину. – Я скромно помалкивала. Посудомоечная машина никогда не ломалась, так что починить ее я никак не могла. – Зато вода в раковине не сливается. Наверное, забилось. Куда ты дела вантуз?

Я взглянула на нее. Откуда мне вообще знать, как выглядит этот вантуз. Я бы не распознала его, даже стукни она меня им по голове.

Но все это пустяки по сравнению с сыростью. Несколько раз я добросовестно пролистывала «Желтые страницы» в поисках объявлений со словом «гидроизоляция». Дальше дело не пошло. Правда, здесь у меня оказалось несравненное преимущество. Я предусмотрительно заперла дверь в подвал и спрятала ключ. Достаточно открыть дверь, как в нос ударяет сильный запах сырости. Но сейчас я в безопасности. И все очень просто. Я, хоть убей, не могла вспомнить, куда положила ключ. Теперь войти в подвал можно, только высадив дверь.

Когда стало ясно, что единственный пункт, оставшийся в мамином списке, – сырость, я предприняла решительный шаг и отвлекла ее внимание, спросив, что они с папой собираются делать на Рождество.

– Вы с Томми приедете к нам во Францию. И на Новый год тоже, если захотите.

Это не совсем то, о чем я спрашивала. И уж точно не то, что хотела делать на Рождество. А еще недели две назад я разговаривала с отцом по телефону и точно помню, как он сказал, что на Рождество приедет в Лондон и с нетерпением ждет нашей встречи.

– Но папа сказал… – начала я.

– Мне все равно, что сказал твой папа. Я хочу, чтобы ты приехала во Францию.

– Но…

– Ли, пожалуйста, прошу тебя, только один раз. Приезжай во Францию, привози Томми, давайте встретим Рождество по-семейному.

Я могла поклясться, что голос у нее срывался, словно она вот-вот расплачется. Но это так не похоже на маму, что я немедленно выбросила эту мысль из головы. Правда, она вдруг показалась мне такой несчастной, что я предложила:

– Я поговорю с Томми.

Я прекрасно знала, что не сделаю этого, но она тут же воспрянула духом:

– Нам будет так весело. А теперь, раз уж я здесь, то собираюсь пригласить рабочих – пусть все отремонтируют.

– Я сама это сделаю. – Я потянулась к списку. Если я не возьму дело в свои руки, ближайшие семь дней по всему дому будет разноситься непрерывный стук.

– Я знаю, как это мешает тебе работать. – Мама отдала мне список. Я опешила. Обычно моя писанина не слишком ее волновала. – Самое малое, чем я могу помочь, – это позвонить, куда нужно, но раз ты уверена… – Она явно сомневалась. – Так или иначе, я вот что подумала, Ли. Может, стоит подыскать квартиранта в спальню для гостей? Пусть он – или она – отвечает за содержание дома – за небольшую плату, разумеется. Тогда тебе не придется ни о чем таком беспокоиться.

Это был единственный разговор, который мне совершенно не хотелось начинать. Я повернулась к ней спиной, прислонилась к кухонному столу, взяла ручку и притворилась, будто что-то пишу. Словно вообще не слышала, что она сказала. Потом я взяла список и приклеила его скотчем к холодильнику.

– Вот, – объявила я. – Теперь я точно про него не забуду. А сейчас, мама, я приглашаю тебя поужинать. Так ты надолго приехала?

Когда она наконец уехала, список удлинился до конца страницы. Каждый день мама своим мелким почерком добавляла новые пункты. Будто птичка обмакнула в чернила коготок и царапала по бумаге. Список напоминал мне каракули на медицинском рецепте, не поддающиеся расшифровке. Кстати, отличный предлог – не хуже любого другого. Прости, мам. Не смогла ничего сделать. Никак не разберу твой почерк.

– Ну, так как она поживает? – Томми закончил вытираться и, стоя на четвереньках, искал под кроватью носки. – Кстати, напор в душе ужасный. Тебе надо его починить.

– Томми, – сказала я, выуживая из-под кровати один носок. – Тебе надо, ты и чини.

Громко топая, я вышла из спальни и поднялась в кабинет. Минут через пять радио на кухне разразилось воплями кантри-группы «Дикси Чикс». Какое-то время я старалась его не замечать. Не понимаю, почему у Томми все должно работать на полную катушку? Услышав, как захлопнулась парадная дверь – он вылетел на улицу, по обыкновению опаздывая на работу, – я пошлепала вниз по лестнице выключать радио. Томми никогда не приходило в голову сделать это самому.

В полдень доставили «Ивнинг Стандарт», и перед тем как отправиться к Женевьеве, я успела прочитать статью.

Я заскочила на рынок и остановилась у прилавка Криса. Я хожу к нему три или четыре раза в неделю – забираю фрукты и овощи. Он – неотъемлемая часть моего похода по рынку. Я делаю покупки в одних и тех же местах, и только если они закрываются, ищу новые. Сколько себя помню, мы жили в доме на Бленхейм-кресчент. Мама часто отправляла меня купить салат-латук, пастернак или еще что-нибудь. Тогда родители спокойно отпускали маленьких дочерей с поручениями. Этот прилавок принадлежал семье Криса уже два поколения. Как только я появлялась, меня радостно встречала его мать. Я – человек привычки, поэтому продолжала ходить к нему, даже когда она вышла на пенсию. Кроме того, я ведь знала Криса. Он лет на пять младше меня и по субботам вечно торчал за прилавком, помогая маме. Я хорошо помню этого дерзкого мальчишку. Кажется, отца Крис не знал, правда, его это не слишком волновало. На рынке он орал громче всех, даже когда вырос.

– Читал? – Я показала ему «Стандарт».

– Меня это не удивляет. Не хотел говорить раньше, ну да ладно. По рынку ходят слухи, что она влюбилась в бандита. Несколько раз ее здорово избили. Наверное, у кого-то был на нее зуб.

– Ты хочешь сказать… – Не понравилась мне эта мысль.

– Точно. Как дважды два – четыре. Спорю на два фунта яблок «голден», что ее убили.