7 Ха, в оковах ем я в яме уху. Ишь, а ныне, жаря еду, кутят у Кудеяра жены наши! Нежь жен, мило ври, мирволь им! Ах, уха аки бибика! Ох, и лечь нынче лихо! Как лапоть, си ищущи истопал. Верю в Юрьев мора денек. Шуба бабушке недаром и дарена, да не ради их ухи… Шабаш! Ров, двор и щелка… Дабы дыба да клещи мя трем смертям отдали… «Мил ад-то?» — Так жалил и пилил аж кат. Ад алкал. А клада иди ищи! А клада — гадалка ищи в сене, свищи! Огонь меня немного того… Ноготь — ого! Того… Акика! Так, кат, учи бичу! Моли шилом! Тот кат ли повалил, оголил, а вопил так, как от сапа сто волов. Икал. У ката кулаки — ины дыни ешь — не меньше! Он рот воплями мял повторно и мял после дел соплями, и, воркуя у крови, узел свил, слив слезу. Еда звучала палачу в заде — и прет, а терпи! Коты пыток! Раки кар! Кат — сам ада мастак! Яра татарья, яра харя! Шарашь, акы быка, овец, и сицево мочи бичом! Тело коли, шило! Колет, аки пика! Я следом оделся уколов. У зубов обузу волоку. «Иль язик изъяли? Мы дадым нового! Вон и повиси. Вопи, как колоколок!» Инно: в зубы да на дыбу. «Звони! И о вере вой!» Йок, а на кой? Каты, вы так! Кату — кутак! Но выдал клады — вон они, тут: инно — течет ета наша каша, нате! И уха на *** течет! Течет, как адова вода… 8 Не жив день, недвижен, и чуть тучи намутили туман. Вянет стен явь. А за кирпича лапами атака таима — палачи Приказа. Теперь трепет тише тешит. Ах, и так ты, пытка, тиха! Тишь у дыбы душит. Я не шишеня, дар я аду. Ну, да я рад аду суда. Дьявол — слов яд оговору сурового. Яду, судья! Ишь, и твари! Мука — везут. У зевак, у мира в тиши, сиволапо тащат. Опал, овис, ха, лег на виду… Съехал по плахе. Судьи в ангелах, да втащат в ад — ад же дан как надежда! 9 И летописи потели… Адов слог ал, глав ал глагол свода: то пот — чем течет меч! Топор плахам ахал про пот, ухал, плаху вымыв! Индо дни он метил, и темно махал по плахам мытым. О нас и писано: мол, занят ум смутьяна злом — то мот и вор крови. Или тем-то и отметили? Мора день недаром моту, мол, уныл… Хмелем хлынул, омутом — и пир хмелем хрипи! И позови воров, и возопи, в омут умов ори сиро! Ада идол, псов алы рыла восплоди и рты, вымыв, вытри! И шишара, шиши, шерёшь и тати — тут как тут. И опои, и наври рвани! И враз у пира втихаря о боярах — и твари пуза рви! И на холопа по лохани! А боль-злоба алела и ворковала во крови — от часа, что сила воспенилась, а псари мира спасали не псов, а лис, и летописи лисьи потели… 10 Может, ямы мятежом вырыв, топор искал плакс и ропот, и охал, пахарь праха, плахой им, а палача лапами те четвертованы. На вот — рев течет… Ям вера — ревмя. Ее нежа в уме, и не чёрт отречением уважен, а холоп отречен. Рок в корне чертополоха — закопан напоказ. И врыв, в яме сгинь, книг семя, вырви — и врозь взорви! И книжинки, воспылав от силы листов, алы, псов и лис они тревоги миговерти носили. Ума хула в хвалу хаму, и чёрту глаза лгут речи, которыми наго поганим мы роток. Хаму в умах оголи — хаму зароком око разума хилого. Топор отколе вело? Кто, ропот вил оголив, учил кличу мечом? О чем? «Бар грабь! Уничтожь отчину! Фу-ка, в узы бар, абызу — вакуф! Не жалеть тела жен!» Учил кличу тот супостат со пустот мира дыры. Да дыры — дар им! И тамо преследовал главодел серпом. Ати мира дырам! Чмары дар им — молот сокровищ или зуд узилищ и вор-костолом! |
