Словно направляющая линия для всей твоей жизни.

Для Платона Бог был математиком, и для Кеплера тоже, так же считали Биль и Фредхой. Я думаю, что не случайно самыми важными для них предметами были биология и математика. Тот замысел, который был выше их, тот замысел, который вел их и школу, заставил их как можно больше приблизить свою собственную судьбу к Богу.

Математика – это своего рода язык. Единственное во вселенной, что не знает границ.

Психология и биология вынуждены были признать, что существует граница того, какие условия жизни способны вынести живые существа. Что существует предел тому, сколько дисциплины, насколько тяжелую работу, насколько жесткие рамки могут выдержать дети.

Даже у физики есть границы. Космический и атомарный хронон. Верхняя и нижняя границы.

Но математика безгранична. Для нее не существует нижних и верхних границ, есть только бесконечность. Возможно, она сама по себе, как они говорят, ни плоха ни хороша. Но там, где мы сталкивались с ней как с формой проявления времени, в виде цифр, которыми измеряются успехи и прогресс, в качестве аргумента того, что абсолютная истина возможна,- там она не была человечна. Там она была противоестественна.

Фредхой и Биль никогда не говорили этого прямо, но теперь я точно знаю, что они думали. Или, может быть, не думали, а чувствовали. Что представляла собой та космология, на которой основывались все их действия. Они считали, что вначале Бог создал небо и землю как сырой материал, словно это группа учеников, поступивших в первый класс, определенных и предназначенных для обработки и облагораживания. Словно прямой путь, по которому должно проходить облагораживание, Бог создал линейное время. А в качестве инструмента для измерения того, насколько продвинулся процесс облагораживания, он создал математику и физику.

Я подумал вот о чем: а что, если Бог вообще не был математиком? А что, если он работал, как Катарина, Август и я, не формулируя особенно четко ни вопросы, ни ответы? А что, если его результат не был абсолютным, а лишь приблизительным? Возможно, приблизительным равновесием. Не чем-то, что должно улучшаться и совершенствоваться, а тем, что оказалось в более или менее готовом виде и в некотором равновесии. Как два дерева, и солнце, и пар от земли, среди которых единственное, что от тебя требуется,- это закрепить свою паутину так хорошо, как ты только можешь, и этого будет достаточно, большего от тебя не потребуется. А если чему-то суждено измениться, то оно изменится почти что само по себе, не надо будет выбиваться из сил, можно просто оставаться верным своей природе, и тогда это случится. А что, если в этом и состоит замысел?

Август, Оскар Хумлум и Катарина навестили меня.

Можно появиться и сделать так, чтобы тебя услышали разными способами,- не обязательно приходить самому.

Вот теперь я расскажу. Расскажу, что сам я думаю о времени.

Чтобы почувствовать время и говорить о нем, надо заметить какое-то изменение. И надо заметить, что в этом изменении и за ним скрывается нечто, что имело место и раньше. Понимание времени – это необъяснимое объединение в сознании изменения и неизменности.

В жизни человека, твоей и моей, существуют линейные отрезки времени, у которых могут быть, а могут и не быть начало и конец. Состояния и эпохи, которые возникают закономерно или неожиданно, а затем проходят и больше никогда не возвращаются.

Но случаются и повторения, циклы: сопротивление и удача, надежда и отчаяние, любовь и отказ, которые постоянно возникают, и умирают, и снова возвращаются.

И существуют провалы, прекращение времени. И существуют ускорения времени. И неожиданные задержки времени.

Существует чрезвычайно сильное стремление находящихся вместе людей создавать общее время.

И существуют все мыслимые комбинации, смешанные формы и переходные состояния между ними. И проблесками случаются ощущения вечности.

Когда я долгое время находился в изоляции, или когда я перестал говорить, или чувствовал, как меня слегка задевает поезд, или лежал в ожидании Вальсанга, или сидел рядом с Катариной, или держал Августа за руку, то время постепенно замирало, словно угасающий звук. Когда я уходил от мира внутрь себя самого, или в смерть, или в полное отрешение, или в экстаз, или в тишину лаборатории, то время отступало. Тогда приближалась вечность.

Время неразрывно связано с языком, с органами чувств и с общностью людей. Время возникает, когда сознание встречает мир в нормальной жизни.

Не противореча никому, я хочу возразить Ньютону, который считал, что время во вселенной бежит независимо от человека, и Канту, который полагал, что время – это нечто рожденное вместе с сознанием. Я думаю, что время – это возможность, заложенная во всех людях во все времена, но необходимо изучение этой возможности, чтобы она могла раскрыться, и то, какие образы она примет, зависит от характера этого изучения и окружения человека.

Время – это поле языка, красок, запахов, ощущений тела и звуков, поле, в котором человек живет вместе с миром, инструмент для упорядочения и понимания мира, одна из причин того, что удается выжить.

Но если время начинает слишком стеснять, то тогда это приводит к его собственному уничтожению.

Время – это не иллюзия. Но и не единственная реальность. Оно – возможная и широко распространенная форма соединения сознания и окружающего мира. Но не единственно возможная. Если тобою движет любопытство или если ты болен и не можешь выжить другим образом, ты можешь зайти в лабораторию и прикоснуться к времени. И тогда оно изменится.

Можно было застыть, погрузившись в себя, перед капелькой росы, и время останавливалось. Можно было ждать, как твою голову окунут в унитаз, и время шло быстро и все же недостаточно быстро. Можно было вспоминать то, что случилось в прошлом году, так, как будто это происходит сейчас, и страшиться чего-нибудь, происшедшего вчера, как будто это происходит в настоящий момент. И можно было поехать вместе с Оскаром Хумлумом на выходные в колонию для умственно отсталых детей в Хёве, потому что они не знали, что с нами делать, и были только он и я, никто не следил за нами, мы могли купаться, и вдруг оказалось, что два дня прошли, – куда они делись?

Проблема возникает, только когда язык, общество, развитие, естественные науки, школа и мы сами требуем выбора, требуем только одной истины. Последние триста лет весь ход развития требовал линейного времени.

Линейное время неизбежно, оно один из тех способов, при помощи которых фиксируется прошлое, словно точки на прямой линии, битва при Пуатье, чума 1347 года, открытие Колумбом Америки, Лютер в Виттенберге, казнь Струэнсе в 1772 году. И то, что я сейчас пишу,- эта часть моей жизни – запоминается таким же образом.

Но этот способ не является единственным. Сознание помнит также поля, зыбкие переходы, связи, объединяющие то, что когда-то произошло, с тем, что происходит в настоящий момент, независимо от хода времени. И далеко позади сознание помнит равнину без времени.

Если ты вырос в мире, который позволяет и вознаграждает только одну форму воспоминания, то против твоей натуры осуществляется насилие. Тогда тебя тихо и незаметно толкают к краю пропасти.

Время – это множество форм сознания, символов в жизни человека.

Это означает, что время – это еще и область в языке, словно ландшафт, тот ландшафт, куда ты особенно стремишься, когда пытаешься понять те части мира, которые связаны с изменением.

Как и все языковые ландшафты, время – не просто слова или языковые значения. Оно еще и краски, звуки, ритмы, прикосновения, напряжения, разрядки и запахи.