Она меня вообще не заметила. Она перебежала наискосок через коридор и выбежала на южную лестницу, слышно было, как стучат ее каблуки.

За ней из канцелярии вышла Катарина.

Мы немного постояли друг перед другом в этом коридоре – самом ужасном месте из всех возможных,- попав в маленький водоворот времени.

– Я сказала, что какая-то машина разбита,- объяснила она,- машина, похожая на ее машину, я сказала, что какой-то «таунус» задним ходом въехал в нее, что за рулем был начальник отдела образования, потом он уехал, я сказала, что «маскот» смят в гармошку, пусть спустится и посмотрит.

Под мышкой у нее была большая картонная папка. На ней было написано несколько дат, она держала папку, так, что мне их не было видно. Но я знал, что это окажется ноябрь и декабрь 1969 года.

– Если начинаешь лгать,- сказала она,- то постепенно становится все проще и проще.

Август немного пришел в себя. Когда мы открыли дверь, он приложил палец к губам. Он показывал на громкоговоритель.

Я подошел к нему очень тихо. Из него доносился звук, треск, который то усиливался, то пропадал, нельзя было определить, то ли ищут нас, то ли что-то произошло, просто был слышен какой-то шум.

Когда я отошел от него, Катарина стояла у шкафа с архивными документами, разглядывая его.

– Можно его открыть? – спросила она.

Сначала мне показалось, что нет, но потом я все-таки открыл его.

Она нашла наши личные дела. Потом посчитала остальные.

– Шестьдесят,- сказала она.- Они тестируют шестьдесят учеников. Для чего?

– Мне холодно,- сказал Август.

Мы поделили имевшуюся в нашем распоряжении одежду, Катарина дала ему сапоги и колготки, так что осталась в одном платье с голыми ногами, потом она надела мои ботинки, которые я все равно не мог надеть из-за распухшей ноги, Август надел свое нижнее белье, и я дал ему свой свитер.

Из глубины громкоговорителя до нас доносились жалобные голоса. Катарина подошла к окну.

– У Кластерсена был урок с нашим классом в большом зале,- сказала она.

Большой зал был предназначен для игры в футбол, в нем действовало другое время. Чтобы извлечь максимальную пользу из урока физкультуры, для мытья под душем и переодевания Кластерсен использовал перемены до и после урока. Поэтому в большом зале не было звонка, он вел урок по часам с секундомером. Душ и раздевалка находились в главном здании, они были закрыты во время урока, чтобы кто-нибудь посторонний не мог проникнуть туда и что-нибудь испортить или украсть. И вот теперь Кластерсен отправил учеников в душ, а они обнаружили, что главное здание закрыто, поскольку звонок не прозвенел, как ему было положено, и поэтому дежурный преподаватель не отпер двери. Они ждали на снегу, в шортах и спортивных тапочках.

И тут в громкоговорителе раздался голос Биля.

– Андерсен,- сказал он,- поднимитесь, пожалуйста, ко мне в кабинет.

Впервые кто-то разыскивал кого-то по громкоговорителю.

– У него выходной день,- сказала Катарина, – у Андерсена выходной день.

У нее перед глазами не было расписания, и все-таки она это знала, должно быть, она выучила его наизусть.

– Они хотят, чтобы он открыл им комнату с часами,- предположил я.

– Почему они сами не откроют ее?

– Они не могут,- ответил я.- Я сломал ключ, он застрял в замке.

В эту минуту раздался звонок.

Сразу после звонка возникла пауза. Потом настала тишина. Она была почти абсолютной.

Тишины не должно было быть, должны были звучать голоса и шум шагов в коридоре, но мы ничего не слышали – школа будто вымерла. Я видел по лицам Катарины и Августа, что они ничего не понимают.

– Дело в учителях,- объяснил я,- они в замешательстве, звонок прозвенел на десять минут позже. Они не понимают: это звонок с урока или на урок, к тому же ни у кого не было перемены, сейчас они не знают, что делать. Пройдет минута, и все выйдут в коридоры.

– Тут еще и другое,- сказал Август.

Он встал, мой свитер доходил ему до коленок.

– Они боятся выпускать всех во двор. Они знают, какая неразбериха бывает во дворе. На уроках ты как мертвый. Но во дворе все кипит, вы разве не замечали, что дежурный учитель всегда держится в сторонке? Вообще, они могут управлять всем только при помощи звонка. Он как нож, единственное, что может резать. Без него им снова не загнать всех наверх. Сейчас они не знают, работает он или нет. Они боятся отправлять всех во двор.

Он нетвердо стоял на ногах, особенно в сапогах Катарины. Но я уже и раньше замечал: если он начинал что-нибудь, все равно что, он никогда не останавливался, пока не налетал на какое-нибудь препятствие.

– Вот сейчас они сидят у кафедры и делают вид, что ничего не произошло. Но всем понятно, что что-то не так, давление в классе нарастает и нарастает. И тут появляется одна мысль: учитель-то только один, а нас самих двадцать, никому не устоять против двадцати, даже в младших классах, если они всерьез на что-нибудь решатся. Можно посмотреть по сторонам, фантазия придет тебе на помощь, у каждого есть точилка для карандаша, ведь они у всех должны быть, и ты вытаскиваешь лезвие, оно маленькое, но похоже на бритвенное, встаешь и идешь к кафедре, и все – конец, через минуту он будет лежать на полу, а ты становишься свободным…

– Да,- сказала Катарина,- с ремнями на руках и ногах, двумя капельницами и резиновым шлангом в носу.

Он побывал где-то очень далеко, но мгновенно спустился на землю и в один миг подскочил к ней.

– Что там было с твоим отцом и твоей матерью, сестренка? – спросил он.

Я успел встать между ними, он смотрел прямо на меня, он, который так редко смотрел на кого-нибудь.

Внутри него победил другой человек – возникла опасность.

И все-таки я не мог ударить, я не мог ударить ребенка, что бы ни случилось.

Я протянул ему левую руку, ту, где пальцы были скреплены пластырем, я не пытался защищаться.

– Ну, сломай их теперь в другом месте,- сказал я.

Он остановился и замкнулся в себе, он не смотрел на руку.

– Это не я сделал,- сказал он.- Чего мы ждем, что теперь будет?

В это мгновение в громкоговорителе снова послышался голос Биля.

– Сейчас 13.00,-произнес он.- Все классы незамедлительно спускаются во двор. До 13.20 объявляется перемена.

Катарина вслушивалась, всем телом устремившись к звуку.

– Он боится,- заметила она.

Она заговорила у самого громкоговорителя, я закрыл ей рот рукой.

Голос послышался снова, так отчетливо, как будто Биль стоял рядом с нами.

– Прошу всех учителей, кроме дежурного по двору, немедленно подняться в учительскую.

Катарина убрала мою руку.

– Ты кое-что говорил,- сказала она.- «Время – это то, что необходимо крепко держать». Они боятся пауз.

Мы по-прежнему стояли рядом с громкоговорителем, лучше бы нам было помолчать.

– Он не боится,- возразил я.- Он сам говорил о значащих паузах.

– Это не те паузы. Сейчас все иначе. Это паузы, которые не поддаются контролю. Время и все их планы развалились.

Тут снова послышался голос Биля, но договорить до конца ему не удалось.

– Сообщение всем классам. Если кто-нибудь видел или сейчас видит Питера из седьмого класса, Августа Йоона…

Больше ему ничего сказать не удалось. Август ударил только один раз, но его кулак пробил ткань и разбил ту решетку, которая за ней скрывалась. Потом он взялся за рамку и боднул ее головой, от этого лопнула мембрана, и громкоговоритель оторвался. Тут я подскочил к нему и оттащил его, из руки у него шла кровь, громкоговоритель висел на проводах, связь была прервана.

Теперь мы слушали здание. Далекие голоса, топот ног по лестнице. Мы стояли совсем тихо, прислушиваясь к звукам. Потом мы посмотрели на Катарину.

До этого момента это был ее план. То, что последует дальше, мы в тот день на складе не обсуждали.