Я вдруг испытываю непреодолимое желание схватить эту девчонку и использовать ее в качестве живого щита. Да, в голову может прийти и такое. Когда тебе светит несколько десятков лет отсидки. Когда ты в панике. Когда все твои замечательные планы по спасению мира терпят крах. Когда ты оказываешься по уши в дерьме. В такие моменты в голову лезет всякое. В том числе и планы захвата заложников.

Кто-то скажет, что подумать об этом мог только подонок. Ну да, пожалуй… Не буду спорить. Возможно, я вовсе не так хорош, как думал о себе. Возможно, мы все не так хороши. Просто не у каждого случается возможность убедиться в этом.

Девочка почти у машины, залитая светом фар. Ее сандалии шлепают по розовым плитам дорожки, ведущей к дому. Следом за ней семенит визжащая жена Дзиро. Сирены надрываются уже в паре кварталов. Дзиро, не переставая орать, распахивает дверцу. Дверца бьет меня по ногам и животу, но я успеваю схватить полицейского за воротник рубашки. И выдергиваю его из машины, как морковку с грядки. Он на удивление легкий, весь какой-то высушенный.

— Папочка! — вопит Акико.

— Дзиро! Акико! — верещит женщина.

— Акико! — кричит Дзиро.

— Успокойтесь! — пытаюсь переорать их я. — Спокойно!

И — поприветствуем нового участника нашего шоу — на улицу с визгом покрышек выворачивает полицейская машина.

О, да! Вот что можно назвать по-настоящему большой удачей. Вот он — момент триумфа, если вас привлекает антисоциальное поведение. Если вы считаете, что закон — это насилие над истинной сущностью человека. Если вам нравится думать, что истинная свобода не терпит никаких ограничений. Ну, или если вы сторонник этологических теорий.

Так вот, если это все ваше, вы назовете моим торжеством момент, когда я стою залитый светом фар, держа за воротник полицейского инспектора, который стоит на четвереньках и протягивает руку к плачущей дочке. По мне пробегают сине-бело-красные огоньки тревожных мигалок, меня слепят фонари в руках полицейских и дальний свет фар их машины. Мне что-то кричат двое парней в синей форме. Мне что-то кричит женщина в юката. Мне что-то кричит Мураками. А я стою, вцепившись в воротник его рубашки и слышу только плач девочки по имени Акико.

— Папочка! — произносит она сквозь слезы. — Папочка…

Через минуту мои запястья холодят наручники. Через две минуты остренький кулак Дзиро врезается мне в правое подребье. Ему плевать на то, что я брат его приятеля. Для него я просто парень, которого разыскивают за двойное убийство. И он просто делает свою работу.

Меня впихивают в прокуренный салон полицейской машины, приложив, якобы случайно, лбом о верхний срез дверцы.

Я думаю лишь о том, что девочка Акико сегодня наверняка будет плохо спать. И папе придется долго рассказывать о том, как он ловит нехороших дядей вроде меня, и как вообще все здорово в этом мире — добро всегда побеждает зло. Ну, или какую-нибудь чушь в этом роде. Что там обычно рассказывают на ночь полицейские своим перепуганным детишкам…

Я сижу в машине рядом с одним из полицейских. От него жутко воняет потом. Второй служитель закона разговаривает о чем-то с Дзиро. Я выглядываю в окно. Акико уже увели в дом. Жаль, что мне не дали извиниться перед ней. Почему-то только этого мне и жаль…

Я постигаю смысл слова «шок».

Я постигаю смысл слова «поражение».

Дзиро нагибается и делает знак, чтобы полицейский опустил окно с моей стороны. Мураками просовывает нос в салон и говорит:

— Ито-сан, приношу извинения за то, что ударил вас. Мне очень жаль, что так вышло. Я должен был сдержаться. До встречи завтра в моем кабинете. Надеюсь, вы ответите на все мои вопросы… А пока отдыхайте. Сами понимаете, эту ночь вам придется провести в камере.

— Я просто хотел поговорить с вами…

— Теперь у вас великолепная возможность сделать это. До завтра, Ито-сан. И еще раз простите мне мою несдержанность.

Стекло ползет вверх, отрезая меня от внешнего мира. Похоже, навсегда. Машина плавно трогается с места и я закрываю глаза.

Я постигаю смысл слова «бесконечность».

Если человека пустить на мыло, из него получится всего семь кусков. Ни в одном языке мира нет слова для обозначения обратной стороны коленки. Арахис используется при изготовлении динамита. Пингвин прыгает на три метра в высоту. Комаров привлекает запах людей, которые недавно ели бананы.

— Неужели ты думал, что полицейский тебе поможет? Это ведь все равно, что совать голову в пасть тигра… Вроде неглупый человек, а ведешь себя, как полный кретин. Знать, что его разыскивают за убийство и самому добровольно пойти на контакт с полицейским. Насмотрелся дешевых детективов, да?

Это говорит Такэо. Я сижу на стуле со скованными за спиной руками, а он прохаживается передо мной с видом недовольного учителя. Картинно хмуря брови и покачивая головой.

Слоны — единственные животные, которые не умеют прыгать. Мозг неандертальца был больше, чем у современного человека. У осьминога прямоугольный зрачок Общая длина кровеносных сосудов в организме человека составляет примерно сто тысяч километров.

Мы находимся в доме Муцуми. Сама она спит в своей комнате. Юрико тоже спит. Во всяком случае, ни той, ни другой я не видел. Бодрствуем только мы с Такэо. Мы с ним одни. Полицейские, которые привезли меня сюда, уехали полчаса назад. Их отпустил Такэо. Когда они втащили меня в комнату и усадили на стул, он сказал им:

— Спасибо, ребята. А теперь идите, и поменьше вам происшествий этой ночью.

И вот мы с ним наедине, и он говорит:

— Ты снова видишь мир не таким, какой он есть на самом деле. Сними свои дурацкие розовые очки. Откажись от глупых представлений о мире, которые вбила тебе в голову наша сраная культура. Выброси весь этот бред в помойное ведро.

В космосе люди не храпят. Независимо от температуры окружающего воздуха в бутоне лотоса поддерживается постоянная температура — тридцать пять градусов по Цельсию. Первый в истории одеколон появился как средство профилактики чумы.

В доме очень тихо. Я слышу шелест листьев за окном, слышу, как постукивает в такт шагам Такэо дужка очков, болтающихся у него на груди, о пуговицу на рубашке.

— Вот скажи мне, — останавливается он, — неужели тебе так дорого твое шаблонное мышление? Почему ты цепляешься за него? Подумай о том, что ты не знаешь и сотой доли правды о том, что происходит каждую секунду вокруг тебя. Ты знаешь только то, что должен знать, по мнению кучки хитроумных ублюдков. Или просто таких же дураков, как ты, желающих свести жизнь к сотне формул и законов. Не пора ли вернуться в прошлое? Не настало ли время посмотреть на мир глазами первобытного человека? Свежий, незамутненный взгляд — вот, что спасет человечество… И тебя в том числе.

Когда я открыл глаза там, в машине, и увидел, что мы остановились около дома Муцуми, мне захотелось проснуться. Слишком уж похоже на плохой сон. Совершенно нереальная ситуация. Будто брожу по лабиринту, все выходы из которого ведут к Такэо. Искривление пространства. Куда не иди, где ни сворачивай, как ни торопись, все придешь в этот чертов дом, где ничто не меняется. Он словно представляет собой какую-то особую реальность, фрагмент иного мира, живущего по своим законам. А может, он и есть целый мир. Кто сказал, что мир должен быть огромен? Он вполне может уместиться в небольшой старый дом — два этажа, шесть комнат, — притягивающий к себе все, что представляет интерес для его хозяев. Может быть, Юрико точно так же снова и снова возвращалась сюда, пока не смирилась и не отказалась от попыток бежать.

— А как твои страхи? — спрашивает Такэо. — Еще были приступы? Ты не забываешь их анализировать? Есть какие-нибудь соображения, предположения?… Быть может, просто страх смерти? Слышал когда-нибудь про танатофобию? Редко, но случается, что человек визуализирует свой страх смерти, вернее, саму смерть, в его представлении. Порой образы получаются такими причудливыми, что… Конечно, только версия. Но ты мог бы подумать в этом направлении, если уж не хочешь, чтобы я тебе помогал.