Девушка пожимает плечами.

— Неужели ты веришь, что когда-нибудь встретишь человека, которому будешь нужна? Тебе не кажется, что это невозможно? Разве хоть один из нас по-настоящему кому-нибудь нужен? Разве хоть один из нас может похвастаться тем, что если его не станет, кто-то заметит это? — Такэо повышает голос, обводя взглядом сидящих людей. — Кому, кроме нас самих, нужна эта мерзость, которую мы называем нашей жизнью?

Я незаметно делаю глоток из фляжки. Впрочем, мог бы особенно и не таиться — на меня все равно никто не смотрит. Я сижу в дальнем полутемном углу комнаты, которая утром становится учебным классом, и не принимаю никакого участия в работе группы. Я всего лишь сторонний наблюдатель. У меня нет идентификационного номера. Впрочем, имени тоже нет…

— Выбросите всю эту чушь из головы! — тем временем продолжает Такэо. — Будете вы жить вечно или умрете сейчас, безразлично всем. Ваша жизнь — это ваша проблема, так же как и ваша смерть. Хватит коситься на всех тех бедняг, которые еще не понимают этой простой истины. Вы впереди них, к чему оглядываться назад? Скажи мне, Номер Восемь, ты понимаешь, что никогда не встретишь человека, которому будешь нужна?

Со своего места я вижу только затылок девушки. Она коротко кивает.

— Тогда что же тебя удерживает здесь? Зачем ты пришла в мою группу?

— Я боюсь.

Она говорит настолько тихо, что я с трудом различаю слова, хотя акустика в классе просто отличная.

— Чего? Чего ты боишься? — Такэо подается вперед.

— Ну, как все это будет, — девчонка почти плачет.

— Понятно, — откидывается он на спинку. — Еще кто-нибудь боится того, что придется пережить, почувствовать в последние секунды?

Раздается нестройное многоголосое «да».

— Хорошо. Давайте каждый из вас поразмыслит над своим страхом, и на следующей встрече мы обсудим эту проблему. А на сегодня все. Спасибо, вы все отлично поработали.

— Спасибо, сенсей, — хором отвечают эти придурки.

Когда мы выходим в душный летний вечер, я спрашиваю у Такэо:

— Зачем ты это вытворяешь?

Он засовывает очки в верхнюю петельку, достает пачку «Mild Seven», вынимает сигарету, разминает между пальцев, прикуривает. Огонек зажигалки освещает его задумчивое лицо. Затянувшись несколько раз он, наконец, отвечает:

— Мне нужны добровольцы.

До самого дома мне не удается больше вытянуть из него ни слова.

Уже вторую неделю я живу в доме Муцуми. Точнее, мы живем там вчетвером. Муцуми, Юрико, Такэо и я. Словно одна счастливая семья… Скажи мне кто-нибудь раньше, что я буду жить под одной крышей с маньяком, я расхохотался бы этому человеку в лицо. Сейчас мне это почти не кажется ненормальным. Само собой, у меня есть веская причина на то, чтобы каждое утро сталкиваться с ним нос к носу. У меня есть даже две такие причины.

Первая — полицейские, которые с присущим им упорством пытаются найти меня, чтобы отправить за решетку. По подозрению в убийстве Тецуо и его жены Кейко. И с этим все понятно.

Вторая причина — Юрико. Не знаю, влюбилась она в этого чертова придурка Такэо, или еще что, но она не отходит от него ни на шаг. Хотя на любовь не слишком похоже. Во всяком случае, не на любовь женщины к мужчине. Тут что-то другое. Возможно, намного хуже, чем банальная влюбленность в обаятельного мерзавца. Зачем-то она нужна ему, зачем-то он нужен ей. Я не знаю, зачем. Но должен узнать… Беда в том, что она всячески избегает разговоров со мной. Стоит мне войти в комнату, Юрико тут же вспоминает о куче важных дел. Правда, по-моему, ничем, кроме своего маникюра, она не занимается. По дому хлопочет Муцуми. Юрико целыми днями либо болтается где-то с Такэо, либо сидит, забравшись с ногами на диван в гостиной и смотрит телевизор, а то и просто пялится в стену. И без конца пилит свои ногти. Вжик-вжик, вжик-вжик… Ну, в магазин иногда выйдет, если Муцуми попросит. Остальное время — «вжик-вжик».

Такие вот у меня причины занимать маленькую, в четыре татами, комнату на втором этаже дома Судзуки. В спорте это называется тайм-аут. Я просто решил устроить себе передышку, чтобы собраться с мыслями. Во всяком случае, такова моя официальная версия. А может, действительно так оно и есть… Не знаю. Когда столько всего понамешано, трудно понять, где правда, а где самоуспокоение. Как бы то ни было, мне необходимо как следует обдумать ситуацию, в которой я оказался. Серьезно.

Постепенно я узнаю правду о Такэо. В общем-то, от меня никто ничего и не скрывает. Для них все, что делает этот парень, в порядке вещей. Совершенно безобидное хобби. Вроде коллекционирования почтовых марок. Станет кто-нибудь делать тайну из коллекционирования марок? Вряд ли.

В наших разговорах с Муцуми то и дело всплывает эта тема. Сам Такэо тоже общается охотно. Только Юрико молчит. Это меня пугает. Впечатление такое, будто она знает нечто такое, что я знать не должен. Не потому, что это великий секрет. А как молчит ребенок, разбивший чашку. Он просто хочет избежать наказания за проступок. Так же молчит и Юрико, словно натворила что-то такое, за что я могу ее наказать. Впрочем, все это лишь мои догадки.

Каждый вечер Такэо проводит сеансы групповой терапии в учебном центре неподалеку от нашего дома. По образованию он психолог. В университете специализировался на танатофобии и проблемах суицида. Не знаю, какой он специалист, но недостатка в клиентах у него нет. Каждый вечер человек десять приходят в класс, чтобы поведать миру о желании умереть. Или о своем страхе смерти. Или о желании кого-нибудь убить. Последние долго не задерживаются. Монополия на убийства принадлежит Такэо. Конкуренты ему не нужны. И от этих ребят он избавляется в первую очередь. Те, кто боятся смерти, тоже его особенно не интересуют. Разве что у человека амбивалентное отношение к этой проблеме. Вот с ними он работает:

— Стоит ли страшиться того, о чем вы не имеете ни малейшего понятия? — мягко говорит он. — Стоит ли пугаться самого волнующего, самого яркого и значительного события в вашей никчемной жизни? Для таких, как вы, закомплексованных, забитых, потерявших всякие ориентиры, смерть — это награда, избавление, успокоение…

И они его слушают. Я бы даже сказал — внимают ему.

Для них он — учитель. Для них он — друг. Для них он — спаситель.

У него часто звонит телефон. Тоже клиенты. Те, которые находятся в данный момент в кризисном состоянии. Может быть, они звонят ему, стоя на крыше небоскреба. Может — лежа в теплой ванне с лезвием в одной руке и телефоном в другой. Может — говорят с ним, а сами проверяют надежность крепления веревки к потолочной балке. На самом деле, они хотят услышать одно: «брось это дело, приятель, ты должен жить, ведь все не так уж и плохо». Но он говорит, прижав телефон плечом к уху и копаясь в каких-то бумагах, или разбирая пистолет, или помешивая кофе:

— Не тяни. Каждая минута, проведенная здесь, украдена у вечности блаженства. Ты сам себя делаешь беднее. Подумай, есть ли у тебя что-то такое, расстаться с чем жаль? Твоя убогая квартирка? Твоя работа, которую ты ненавидишь? Телевизор? Холодильник? Собака? Вот с этим дерьмом ты не можешь расстаться? — уже кричит он в трубку. — Вот потому-то ты и неудачник, что не можешь послать все это к черту!

Потом он складывает телефон и продолжает заниматься своим делом.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я каждый раз.

И он всегда отвечает одно и то же:

— Мне нужны добровольцы. Я не убийца.

— Это, по-твоему, не убийство? Между прочим, если ты не знаешь, доведение до самоубийства — это преступление.

— Может быть, — пожимает он плечами. — Только доказать его куда сложнее, чем обычное убийство. Есть только один свидетель, который готов дать показания. Но его самого ищет полиция. Так что и он будет молчать.

Он смеется, снимая затвор.

— И потом, ты очень однобоко судишь обо всем. Попробуй посмотреть на проблему шире. Все мы когда-нибудь умрем. Я просто помогаю людям следовать естественному ходу вещей. Что-то вроде катализатора… С той разницей, что без катализатора химическая реакция невозможна, а без меня все равно итог будет тем же. Ну, немного оттянется по времени. Я не палач и не судья. Палач и судья — природа. А я лишь топор. Да и то, если не вдаваться в детали…