– Видал, мазилка, как истинные художники работают, – укорил Кляев Самоедова. – Моя крокодилиха была не хуже, – обиделся Мишка. – Сами могли убедиться.
Что да, то да. В этот раз Иван готов был согласиться с художником на сто процентов. Самоедовская «девушка» вполне могла быть самкой монстра, изображенного на картине. Царевичу пришло в голову, что получилось это не случайно, и он не замедлил ухватить за шиворот, пока что фигурально выражаясь, блудливого сукина сына, который никак не желал выкладывать всю правду, которую знал или о которой догадывался.
– А ну колись, гад, ты для Шараева эту «девушку» рисовал? – Я тебе уже сто раз говорил, – возмутился Самоедов. – Заказ я получил от Валерки Бердова. Он же дал описание трёхглавого дракона-богоборца и «крокодилихи» и настаивал, чтобы это была именно самка.
– А эту картину ты прежде видел?
– Видеть не видел, но описание ее читал в твоем «Заколдованном замке»
– А тебя не удивило, что описание «девушки», принесенное Бердовым, как две капли воды похоже на описание этого монстра?
– Допустим, удивило, – нехотя признался Самоедов, – и что с того? Я художник и работаю на заказ.
– Оппортунист ты! – возмутился Кляев. – Оппортунист, это ещё не враг народа, – не остался в долгу Самоедов. – Шараев с Веркой устроили разборки, а я, видишь ли, должен оказаться крайним. – Так как же всё-таки эта «девушка» ожила? – не отставал от художника Царевич. – Случайно, – задёргался в кресле Мишка. – Я же вам говорил: зашла ко мне соседка Евочка, выкурить сигаретку тайком от родителей. И я машинально стал рисовать с девочки «крокодилиху». Ты же сам творец, Иван, и должен меня понять. Всё получилось непроизвольно. Рисунок Евочке страшно понравился, она сразу же уловила сходство… Вот тут и началась совершенно неожиданно меня страшная метаморфоза.
– А перед этим ты кормил девушку Еву молодильными яблоками, чтобы пробудить в ней сексуальное влечение, – дополнил картину происшествия Царевич, – И действительно аппетит в «крокодилихе» пробудился, но не сексуальный, а самый что ни на есть гастрономический. И она решила тобой пообедать. – Зря мы ей помешали, – хмыкнул Кляев, внимательно слушавший художника и писателя.
Самоедов обиженно дёрнул носом, демонстрируя неприятие двусмысленных шуток по поводу попавшего в переделку Пигмалиона, едва не съеденного своей Галатеей.
– Я же не виноват, что кругом сплошные монстры и оборотни, которым сожрать несчастного художника, что раз плюнуть.
Намекал сукин сын конечно на Царевича, который намёк понял и признал даже отчасти справедливым, но терзаться угрызениями совести стал. Мозги Ивана сейчас были заняты совсем иной проблемой. Не приходилось сомневаться, что именно Верка и Шараев являются главными игроками разворачивающейся эпопеи, а Костенко, Ираида Полесская и все прочие лишь второстепенные персонажи.
– А больше ты соседку Еву яблоками не кормил? – Я не псих, – возмутился Самоедов, – Ей же понравилось быть монстрихой. И теперь если она этих яблок наестся, то многим не поздоровится.
Разговор был прерван на самом интересном месте появлением вакханок из стриптиз-бара «Афродита» во главе с прекрасной Еленой, которая оправдала предсказания Самоедова и явилась в заколдованный замок для знакомства с магами и чародеями лучшей во Вселенной Игирийской школы.
– Клево, – сказала Елена, с восхищением оглядывая помещение раз в десять превосходящее размерами студенческую столовую, ныне возведенную в ранг стриптиз бара. Последнее тоже было, конечно, метаморфозой, но жиденькой. Вполне в духе мелкого мага Киндеряя-Костенко, который ни художественным вкусом, ни могуществом не мог соперничать с феей Морганой. Царевич заподозрил, что его бывшая супруга весь этот безумный хоровод затеяла именно из-за жилплощади. Как только Вера Михайловна Царевич поняла, что есть средство превратить фантазии мужа в реальные квадратные меры, тут уж никакие угрозы и препятствия со стороны чистой и нечистой силы не могли ее остановить. И теперь пусть весь мир рухнет, но Вера Михайловна будет пить чай на жилплощади, по меньшей мере, в квадратный километр и даже собачьей будки, из принадлежащего ей по праву, не отдаст. Если Царевичу память не изменяла, то кроме Кощеева замка с садом он, а точнее его лирический герой королевич Жан, обещал фее Моргане ещё и замок этого Магона, который стоял где-то на Чёртовой горе и был связан чуть ли не с преисподней. Судя по этим обещаниям, Царевич тогда планировал написать продолжение «Колдовского замка», но помешала свадьба и связанные с нею приятные хлопоты.
– Настоящее золото? – спросила Елена, оглаживая спинку предложенного ей кресла из мамонтовой кости. – Здесь, девушка, фальшивого не держат, – обиделся за хозяйку лорд Базиль, – Тот, кто в совершенстве владеет магическими науками, может себе позволить и не такое.
Зря, между прочим, Васька вылез со своими поучениями. У вакханок из бара «Афродита» и без того глаза разгорелись на Веркину роскошь. И понять девочек можно, ну что они видели в своей жизни, кроме мелких халуп новуаришей. В Кремль их не пустят, в Эрмитаж они сами не пойдут, так что дворец феи Морганы, то ли воображаемый, то ли настоящий, это единственное место, где они могут приобщиться к культуре. Эта пришедшая в голову мысль показалась Царевичу интересной, ибо он всегда ощущал в себе склонность к просветительству и искал формы выражения, доступные для восприятия нынешней не обременённой знаниями молодёжи. Впрочем, молодежь, что нынешняя, что прошлая, что будущая всегда не обременена знаниями и, в этом, наверное, её преимущество перед людьми пожившими и попривыкшими воспринимать мир лишь в знакомых с детства формах и красках. И любую метаморфозу эти пожившие воспринимают, как крах всего и вся, хотя этот крах, всего лишь мировоззренческий.
По счёту вакханок было семь, включая Елену, если добавить к ним Наташку и Ларису Сергеевну, то получится девять. Графиня Изольда объяснила королевичу Жану, что «девять» число священное. Правда, в чём его святость Царёвич так и не понял, но спорить с вакханкой, нимфой и графиней в одном лице не стал. Ларису Сергеевну волновал вопрос, сумеет ли фея Моргана отловить её вконец одичавшего в Берендеевом царстве мужа графа Ательстана. Иван клятвенно заверил прекрасную графиню, что ничего страшного с её мужем не произойдёт, сослался он при этом на свой опыт Белого Волка и Жеребца.
– А вы были жеребцом? – стрельнула в его сторону глазами вакханка Елена.
Столь интересная подробность из жизни великого игирийского мага заинтересовала не только Елену, но и её подружек, в глазах которых Царевич одним махом приобрёл статус мужчины загадочного и сексуально активного. Потуги Мишки Самоедова привлечь внимание дам своими похождениями в облике кабанчика, вызвали у младых вакханок лить скептические ухмылки. Эк, удивил в самом деле. Свиней, козлов и баранов, пусть даже и в почти человеческом обличье, эти девушки в своем стриптиз-баре нагляделись с избытком. Иное дело жеребец, существо среди представителей животного мира явно аристократическое, волнующее своими, статями и пылом не только кобыл.
Искупаться в лучах славы и всеобщего внимания Царевичу помешало появление феи Морганы, на этот раз, впрочем, кажется, ведьмы Вероники, в сопровождении восьми фурий, с распущенными волосами и в коже, по мнению Кляева, не иначе как змеиной. Вакханки при виде представительниц конкурирующей фирмы нервно задышали. Ещё недавно наивные глаза, с детским любопытством внимавшие Царевичеву трёпу о похождениях жеребца, засверкали пугающим огнём, а роскошные тела, упакованные в самые вроде бы обычные тряпки, напряглись то ли для танца, то ли для примитивной драки.
Царевич переглянулся с Васькой и наметил пути отхода, на случай если вакханалия примет уж совсем развязные и живодерские формы. Больше всего поразила Ивана графиня Изольда, которая прямо на глазах стала превращаться из скромной и склонной к романтике и лирике женщины в совершенно неуправляемую в своей неистовой страсти стерву. Царевич, пожалуй, отодвинулся бы от пышущей сексуальным жаром графини, но, к сожалению, двигаться ему было некуда, вокруг сидели такие же вакханки, не менее Ларисы Сергеевны готовые закружить мужчину в хороводе страсти. Растущее напряжение сняла ассирийская царица Семирамида, вошедшая прямо сквозь стену в сопровождении козла Ательстана. На чём Наташка поладила с Веркой, Царевич не знал, но не приходилось сомневаться, что сейчас они действуют рука об руку. В отличие от фурий, затянутых в змеиную кожу, Семирамида была в шубе, скорее всего из козлиных шкур, которую она тут же, впрочем, сбросила на плечи Ларисы Сергеевны, которой в церемонии спасения козла Синебрюхова отводилась, похоже, главная роль.
