Едва поздоровавшись, мужик зашарил глазами по комнате и, заметив на стойке в углу телевизор со встроенным видеомагнитофоном, купленный совсем недавно, обрадованно затопал туда.

– Вам что нужно? – Панов сел.

– Вот! – мужик показал ему видеокассету. – Здесь все.

– Что, все?

– Запись. Сынок мой, – деловито пояснил гость. – Две недели уже, как пропал. Понимаешь, – мужик оглянулся и заговорил шепотом – будто его здесь мог подслушать кто-то посторонний: – Когда пропал, я поначалу подумал – на выкуп взяли. У меня это… Бизнес. Два дня звонка ждал. И ничего…

– Я не ищу пропавших без вести! – сердито сказал Панов – гость ему не понравился.

– Да ладно! – мужик отмахнулся от него, как от мухи. – Знаю. Петровичу из моего подъезда ведь нашел, а? Вчера из пруда достали… Да ты не бойся! – мужик полез в карман и достал комок слипшихся купюр. – Я за работу всегда плачу хорошо, а за это – ничего не пожалею!

Панов заметил, как жадно блеснули глаза жены.

– Выйди! – сердито приказал. Она нехотя повиновалась.

Гость включил телевизор, присел рядом. Зашумело, на экране замелькал снег, потом снег исчез, и они увидели мальчика: маленького, пухленького, лет семи. Мальчик был в белой рубашечке, черном галстуке-бабочке и таких черных брючках. Он стоял на цветастом ковре посреди комнаты и насуплено смотрел на них.

– Пятого марта… года, – послышался с экрана голос, и Панов узнал его. Говорил гость. – Павлику исполнилось семь лет. Давай, Павлуша!

Мальчик вздохнул и затараторил:

– У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…

Несколько секунд Панов молча смотрел на него. Затем, вспомнив, взял обеими руками толстую лапу гостя. И все исчезло – только черный экран был перед ним. Он невольно отпустил рук гостя – и вновь розовощекий малыш тараторил про неведомые дорожки и следы невиданных зверей. Панов мотнул головой, отгоняя наваждение, и снова взял руку гостя. И опять черный экран встал перед ним. Тогда он понял…

Он, наверное, изменился в лице. Сильные руки схватили его за плечи:

– Ну! Что?!

– Его нет, – сказал он чуть слышно.

– Ты уверен! – лысый больно сжимал его плечи. Он кивнул.

Лысый отпустил его, закрыл лицо ладонями и замычал, раскачиваясь. Но когда через несколько секунд он отнял руки, глаза у него были сухие. И бешеные.

– Как это было? Кто? Скажешь?

– Попробую.

Он снова взял лапу гостя в свои ладони и закрыл глаза. И уже знакомое ему рвано-туманное замелькало перед взором, затем он увидел ноги. Ноги были большие, в ботинках и брюках, и видел он их как-то странно – снизу вверх.

– Дядя, не надо! Дядя, мне больно!

– Сынок!..

Он открыл глаза. Лысый смотрел на него, весь побелев. И Панов понял, что не услышал, а сказал эти страшные слова. И как их сказал…

– Пожалуйста, еще! – лысый умоляюще смотрел на него. Он кивнул и снова закрыл глаза. И вновь сквозь туманные клочья он видел мутную картинку. Но в этот раз другую.

– Машина, – услышал он откуда-то издалека голос и тут же понял, что это говорит он сам: – большая…

– Какого цвета? – вопрос донесся откуда-то издалека.

– Темно-синяя… Большой блестящий радиатор… На нем – кружок и внутри звездочка…

– Мерседес… – застонали далеко. – Номер! Номер видишь?

– Кусты… Ветки закрывают… Только первые цифры.. Двадцать два!

Вдалеке застонали еще громче, а Панов вдруг увидел, как заскользили, смыкаясь над его головой, ветки, потом вдруг чьи-то страшно сильные и злые руки сдавили его горло. Он дернулся, захрипел, и инстинктивно схватился за эти руки, чтобы оторвать их от горла. И ладони его встретили пустоту…

Он сидел на диване в своей квартире рядом с незнакомым лысым мужиком в кожаной куртке и сухими беспощадными глазами на сером лице. Он вытер пот со лба.

– Брат, – глухо и страшно сказал лысый, не отводя остановившегося взгляда. – Я так и думал. Мальчик никогда не пошел бы с чужим – я его этому всегда учил. Поверить только не мог. Ну, сейчас!.. – он встал.

– Я мог и ошибиться! – Панов тоже поднялся. – Нельзя же так сразу…

– Ты? Ошибиться? – лысый ощерился какой-то жуткой улыбкой. – Ты меня в первый раз видишь, да и я тебя тоже. Ты что, знал, что у меня брат есть, что у брата темно-синий "мерс" и что он, сука, гомосек проклятый? – он скрипнул зубами. – Ты сказал даже больше, чем я ожидал…

– И что сейчас? – тихо спросил Панов. – В милицию пойдете?

– К этим тварям продажным?! Они его за сотню чистеньким объявят. Не-ет… Сначала он все расскажет. Скажет, никуда не денется. Потом покажет, где спрятал, – лысый скрипнул зубами. – А там я уже из него кровь по капле…

Он подошел к телевизору, на экране которого уже бултыхалась белесая муть – запись кончилась, извлек кассету, сунул ее в карман куртки.

– А ты помалкивай! – он смотрел на Панова бешеным взглядом. – Молчание – залог здоровья! Понятно? На! – он сунул ему зеленый бумажный комок. – Я свое слово держу…

Когда за лысым захлопнулась дверь, Панов машинально поднял валявшиеся везде дивана газеты, которые читал перед тем, и вдруг со злостью швырнул их обратно. Затем выругался – громко и страшно. На шум прибежала жена – он обругал и ее.

– Чтоб больше не водила мне таких! Поняла?! – крикнул он прямо в ее побелевшее лицо. – В гробу я видал всех этих родственников с их фотографиями и кассетами! Сволочи поганые…

Оставшись один, он еще долго ходил по комнате, яростно ворча про себя, не в силах успокоиться…

Появлению этого посетителя в "кабинете" Панова предшествовали шум и крики в коридоре, какая-то возня, потом дверь распахнулась и расхристанный и растрепанный человек, ворвавшись в нее, бухнулся перед Пановым на колени. Он невольно вздрогнул и попятился. А расхристанный железной хваткой вцепился в его ноги и завыл, мотая головой:

– Родной… Только ты… Сынок единственный помирает. Только ты…

Панов недоуменно взглянул на Мишу, появившегося следом и такого же расхристанного и разлохмаченного, – тот только смущенно развел руками. Вдвоем они кое-как подняли незнакомца с колен (тот упирался и выл), усадили на кушетку. Миша сбегал за водой. Пока гость пил, стуча зубами о край чашки, Панов рассмотрел его получше.

Незнакомец был одет в форму полковника авиации, только сейчас его форменная рубашка с погонами была расстегнута почти до пупа, а один погон висел полу оторванным – Миша, по всему видать, стоял в коридоре насмерть. Кадык на загорелой шее полковника двигался судорожно; подождав, пока он покончит с водой, Панов решительно забрал кружку.

– Ну? – спросил властно.

– Сынок… Пятнадцать лет… Все отказались, все… Только ты… – полковник заплакал.

– Дмитрий Иванович, говорил я ему, – с досадой заметил Миша. – Только зря время терять…

– Родной…

Полковник сполз с кушетки и вознамерился было снова встать на колени, но Панов с Мишей упредили.

– Машина хоть у вас есть? – спросил Панов, поняв, что армия просто так не отвяжется.

– Такси. У подъезда, – полковник сглотнул.

– Останешься за меня, – повернулся Панов к Мише и виновато развел руками в ответ на его укоризненный взгляд…

Его провели в комнату, маленькую, но светлую. По прозрачному исхудавшему лицу мальчика на койке в углу, его почти невесомым рукам, лежавшим поверх одеяла, Панов сразу понял, что Миша был прав. Но отступать было уже некуда.

Он провел рукой над головой больного и невольно сморщился – в ладонь полыхнуло так, что закололо в пальцах. Дальше можно было уже не обследовать, но добросовестно довершил начатое. Злое пламя билось только под теменем мальчика, но и этого было достаточно. Он уже привычно окутал этот огонь холодом, истекавшим из его рук, даже сделал это старательней обычного. Но усыплять больного не стал.

Тот, в свою очередь, внимательно следил за его движениями. В глазах его сиял такой свет, что Панову стало как-то неловко. Ему уже не раз за эти недели доводилось встречаться с обреченными людьми; всегда это было неприятно и тягостно. В этот раз было иначе: он уже мог уходить, но почему-то не хотел этого. И он присел на стул рядом с койкой.