Суровая зима застигла Лондон врасплох. Вода в Темзе замерзла, и бесстрашные пешеходы перебирались по льду от моста Баттерси к лестнице Хангерфорд. После возвращения Розали погода несколько смягчилась, и сильный снегопад последних недель сменился мокрым снегом.

Розали торопливо миновала священный портал Королевского театра следом за д'Эгвиллем.

Недавние события наглядно показали ей, что судьба может быть в равной степени великодушной и жестокой. Солистка балета забеременела, ушла в отпуск, и синьору Росси понадобилась срочная замена. Условия найма не должны были меняться до возвращения балерины на сцену в августе, но, – как заметил ее наставник, – временный перерыв часто становится постоянным.

Оба они принялись усердно готовить Розали с сегодняшнему экзамену... Желая наверстать упущенное время, она посещала танцевальную академию д'Эгвилля. Большая часть утра уходила у него на проверку ее экзерсисов. Он то и дело вмешивался, обрушивался с руганью на запутанные комбинации движений и не отпускал Розали до тех пор, пока она с ног до головы не покрывалась потом. Затем она должна была стоически выслушивать его критику, столь язвительную, что на следующий день ей не хотелось сюда возвращаться.

Мать часто предупреждала ее, что в действительности профессия балерины – это пот, репетиции и разочарования. Прошедшая неделя доказала Розали истинность слов Дельфины де Барант.

Однако она нашла время для переезда в дом на Пантон-стрит, рядом с Оперным театром. И вновь пригласила к себе служанку Пег Райли, преданно ждавшую ее в Айлингтоне и уставшую от этого ожидания. Солидная сумма, которую вручил ей Джервас, и в самом деле оказалась велика, на нее вполне можно было прожить до Пасхи, когда откроется Седлерз-Уэллз. Если Росси решит, что она не подходит, Розали сможет вернуться в Айлингтон к мистеру Дибдину.

– Я только что обсуждал условия найма с Майклом Келли, – сообщил ей Джеймс д'Эгвилль, когда они проходили по вестибюлю. – Он согласен платить вам восемь фунто в неделю плюс расходы на костюмы в пятьдесят фунтов.

Он открыл дверь и пропустил ее в похожий на пещеру зал.

– Помните, что вы должны высоко держать руки в арабесках, – тихо сказал он ей. – Тогда вы сами покажетесь выше. И не забывайте улыбаться.

Хотя Розали и раньше приходилось бывать в театре, после скромных размеров Седлерз-Уэллз все здесь казалось грандиозным. Зал мог свободно вместить две тысячи зрителей. Пустым он казался еще больше. Зажжены были только свечи рядом со сценой, и когда ее глаза привыкли к темноте, она заметила, что убранство театра стало иным. Во всяком случае таким она его не помнила. Изменилась обивка кресел, теперь она гармонировала с алыми занавесями в ложах. Светлые переливы фресок на потолке дополняли панели передних лож. Нижние, находившиеся вровень с партером, были выкрашены в серый цвет с декоративными медальонами, а ложи над ними расписаны под мрамор. Самые верхние украшали барельефы на серебряных подставках. Четвертый и пятый ярусы и галерка остались без каких-либо украшений.

Двое джентльменов стояли на дорожке для «щеголей» – широком центральном проходе, разделявшем ряды красных кресел, – и торопливо и темпераментно говорили друг с другом по-итальянски. Одним из них был синьор Росси. Он повернул голову и произнес:

– А, вот и вы, д'Эгвилль. Я собираюсь возобновить ваш балет «Le jugement de Paris»[33], и его нужно подготовить за два дня. У нас больше нет времени.

Спутник Розали спокойно ответил:

– Мадемуазель де Барант знает этот балет, она танцевала в нем несколько лет назад. И я разучивал с ней партию Юноны.

– Molto benе[34]. – Балетмейстер заметил Розали и обратился к ней: – Синьорина, вы должны показать мне, что танцуете не хуже вашей матери, не правда ли?

Она скинула плотный плащ и осталась в тонкой муслиновой тунике и розовых чулках. Он одобрительно проговорил:

– Вам не надо переодеваться. Д'Эгвилль, наверное, предупредил вас, что я не переношу опозданий. Я вызвал Вестриса, но он всегда так долго копается в артистической уборной.

Она обрадовалась, узнав, что Арман будет ее партнером. Розали почувствовала, что это знак свыше. Она надевала туфельки, когда вошел Вестрис. Он тоже был в тунике и чулках.

Они расцеловались в щеки по французскому обычаю, и он весело произнес:

– Очевидно, я пророк, cherie. Это ваша роль, и вы на своем законном месте. Мы снова станем партнерами.

Они прошли на сцену, уже обставленную для первого действия шедшей в тот день оперы, и он пояснил, что разрисованный задник и боковые декорации изображают восточный дворец. Розали была довольна она опять вернулась в свой уютный мир с замками из дерева и холста, а не из прочного камня с известью.

У нее забилось сердце и пересохло горло. Розали поняла, что она во власти столь привычного ей сценического волнения. Она ждала, когда заиграет оркестр, и в этот момент успех в новом театре, само право выступать в нем показались девушке чем-то второстепенным. Гораздо важнее не обмануть ожиданий д'Эгвилля. Она знала, что ее осанка не изменилась голова, шея, плечи и руки двигались с прежним изяществом, но прыжки были, к сожалению, terre a terre[35], да и ноги скользили не на столь четко и точно, как требовалось.

Росси обернулся к другому итальянцу, сидящему теперь за клавесином, и разъяснил ему:

– Синьор Пиккитта, сейчас вы увидите pas de deux пастуха Париса и богини Юноны.

Стук ее носков о деревянные половицы грозил заглушить негромкий звук струн оркестра. Она сосредоточилась на музыке, соразмеряя свои движения с ее ритмом, ее улыбка сделалась более естественной, когда усилием воли Розали начала побеждать законы гравитации. Она выдвинула руку навстречу протянутой руке Армана, положив другую на его крепкое плечо, и подняла ногу, сделав arabesque penchee. Секунду спустя она ринулась от него прочь, ее туфельки заскользили по сцене, а он начал преследовать ее, высоко прыгнув в одном из своих прославленных jetes.

Вдохновленная его блестящим мастерством, Розали легко и с полной выкладкой исполнила сложное bouree. Такое уже случалось во время ее репетиций с д'Эгвиллем. Глаза Армана сверкнули, его сильное, мускулистое тело вновь оторвалось от земли, и она поняла, что, танцуя, он становится почти красивым.

Однако его новый подвиг, entrechat huit, не вызвал одобрения у синьора Росси, который выкрикнул из первого ряда:

– Аллегро – поскорее! Нет, нет, попробуйте снова. Вы хотите танцевать быстро и живо. Мы этим потом займемся. Синьор Пиккитта, продолжайте!

Кода была величественной и статичной. Она не требовала от танцоров особой энергии, a pas de deux завершилось еще одним арабеском с поддержкой.

Пока синьор Росси и Джеймс д'Эгвилль о чем-то тихо переговаривались, Розали встала сзади и перевела дыхание. Она слишком устала, и ее мысли путались, но инстинкт подсказывал, что для танцовщицы, не выступавшей на сцене два месяца, она исполняла партию совсем неплохо. Наработанная годами техника осталась при ней, а поврежденная правая лодыжка, к счастью, не дала о себе знать.

– Я доволен, синьорина, – заявил балетмейстер, – хотя для Юноны вы слишком малы ростом. Спускайтесь вниз, в артистическую уборную, там для вас подберут нужный костюм. Я посоветую синьору Келли заключить с вами контракт, если вы согласны с нашими условиями.

От волнения Розали лишилась дара речи, но, выходя за кулисы, кивнула, соглашаясь.

– Подождите, Вестрис, – приказал синьор Росси, когда Арман двинулся вслед за ней. – Я хочу еще раз посмотреть ваши entrechat. Я отнюдь не в восторге от вашей элевации.

Хмурый вид француза свидетельствовал о том, что его профессиональная гордость задета этим замечанием.

Розали, снимая влажные от пота кожаные туфельки, вспомнила этот эпизод и удивилась реакции Армана. Настоящий артист, часто говорила ей мать, должен подавлять самолюбие, знать свои слабые стороны и стараться их преодолевать, чтобы совершенствоваться. Она с горечью призналась себе, что слава и лесть испортили ее друга. Розали молча поклялась бороться с собственным тщеславием и постоянно учиться у других, особенно теперь, когда ее мечта превратилась в реальность.