На портрете овальной формы юная Розали убаюкивала ягненка, ее легкий наряд приоткрывал нежную грудь. На другой картине она была нарисована в виде розовощекого херувима с пышными белыми крыльями. А на третьей – позировала художнику в полный рост в балетном костюме. Джервас догадался, что четвертая, самая большая картина, принадлежит кисти Фрагонара. Улыбающаяся брюнетка, несомненно, Дельфина де Барант, приподняла свои пышные голубые юбки, обнажив стройные икры и туфли. Он услышал шаги и с надеждой повернулся к двери.

В комнату вошла высокая женщина с довольно неприветливым выражением лица.

– Я Матильда Лавгроув, сэр, – представилась она. – Энни сказала, что вы разыскиваете мою племянницу. Могу я выяснить, как вы узнали, что она здесь?

– Об этом мне сказала ее приятельница, миссис Гримальди.

– Прошу вас, садитесь, сэр, – сухо проговорила она. – Я должна вам кое-что объяснить, чтобы вы поняли.

Она сомкнула брови в тонкую, прямую линию и показалась Джервасу похожей на строгую гувернантку, запугивающую его сестер. Он безропотно повиновался ей.

– Мне очень дорога Розали, она единственная дочь моего покойного брата. Она отнюдь не одинока и не беспомощна, и, предупреждаю вас, я не потерплю, чтобы городские вертопрахи досаждали ей пустой болтовней. Да, она мне во всем призналась, и мне хорошо известно, как ее оскорбили ваши домогательства. Если вам нужна любовница, сэр, то поищите себе танцовщицу попроще и посговорчивей.

– Я не... Я приехал в Бибери вовсе не для флирта или домогательств.

– Я еще не кончила, – перебила его она, и ее глаза сверкнули гневом. – Судя по вашему костюму, сэр, да и по поведению, вы джентльмен. Позвольте мне заметить, сэр, что прятаться в темноте и набрасываться на молодую женщину, на мой взгляд, не джентльменский поступок.

– Прежде чем вы начнете сечь меня розгами, мадам, позвольте мне заверить вас, что я не Бенджамин Бекман. Мадемуазель де Барант может это подтвердить.

– В этой части света ее называют мисс Лавгроув, – поправила его Матильда. – В таком случае, кто же вы?

– Джервас Марчант, но, подобно вашей племяннице, я часто откликаюсь на другое имя. Я известен как герцог Солуэй.

Он рассчитывал, что его титул смягчает ее, но Матильда Лавгроув по-прежнему неприязненно глядела на него. Однако жестокость ее противостояния исчезла, и теперь она держалась достаточно учтиво.

– Надеюсь, что ваша светлость простит резкость моих слов, но даже знатность не способна вас оправдать, если вы действительно набросились на нее.

– Нет, этого не было, – мягко заметил Джервас. – Мой интерес к мадемуазель де Барант, или мисс Лавгроув, если вам так приятней, скорее, благотворительный, и уж никак не бесчестный. Я чувствую свою ответственность за происшествие, заставившее ее покинуть дом рядом с театром на Тотнем-стрит. Мой племянник, он же мой воспитанник, сумел положить конец этому скандалу.

– Ее лодыжка много лучше, и я уверена, что к Сретению Розали вернется на сцену. А может быть, и скорее.

– Но я приехал не только за тем, чтобы узнать о ее здоровье, – продолжил он. – Я хотел бы изложить ей другую причину, когда мы, с вашего позволения, останемся наедине.

Она поджала губы, обдумывая его просьбу.

– Полагаю, что я не должна этому препятствовать, – согласилась она наконец. – Тем более, если Розали не станет возражать. Она сейчас у себя в комнате.

Джервас поднялся и сказал:

– Если она отдыхает, я не желал бы ее тревожить. Может быть, мне стоит прийти попозже?

Матильда впервые улыбнулась.

– Вполне разумное решение, ваша светлость, но не думаю, что она поблагодарит меня за это. Извините, ваша светлость, я сейчас пойду и передам, что вы здесь.

Через несколько минут она провела его по лестнице в просторную гостиную, не идущую ни в какое сравнение с обшарпанными комнатами в пансионе на Айлингтон. Зеленые шторы на окнах и вдоль кровати были подобраны в тон обивке кресел.

Розали лежала на диване у окна, прикрыв ноги пестрым одеялом. Распущенные каштановые волосы окаймляли ее побледневшее лицо.

– Вот твой гость, Рози, – объявила Матильда Лавгроув и поспешно удалилась.

Девушка попыталась привстать, но Джервас остановил ее.

– Прошу вас, не делайте этого. – Повинуясь его требованию, она вновь улеглась и положила голову на подушки.

– Мне жаль, что вы отправились из-за меня в столь дальнее путешествие, в Глостершир.

– Я еду в Понтсбери, мое имение в Шропшире, и мне не составило никакого труда заехать к нам. Но даже если бы от меня потребовались немалые усилия, я все равно бы вас отыскал.

Она предложила ему сесть, и он продолжил:

– Жаль, что я так поздно узнал о вашем недуге.

– По правде признаться, я никому не собиралась говорить, – откликнулась Розали. – Если бы Джеймс д'Эгвилль и синьор Росси услышали, что я растянула ногу, они бы решили – со мной все кончено, и на моей карьере нужно поставить крест. Вот потому я и уехала из Лондона, когда мне стало немного лучше.

– Да, я узнал об этом, побывав в вашем пансионе. Пег Райли понятия не имела, куда вы скрылись, но дала мне адрес миссис Гримальди. Я понял, что вы ушибли ногу, когда Ниниан помог вам выйти из кареты.

– Мне надо было быть осторожнее.

– Отчасти это и моя вина, – мрачно произнес он. – Я расстроил вас в тот вечер, не правда ли?

Она отвернулась, подтвердив тем самым его правоту, и он заговорил снова:

– С тех пор судьба нанесла немало ударов моему самолюбию. Я допускаю, что вы утаили от Пег свое знакомство с герцогом; мне неизвестно, насколько вы были откровенны с миссис Гримальди. Вы не сказали вашей тетушке ни слова обо мне. Что ж, вы имеете на это полное право. Но мне непонятно и больно другое – как она могла принять меня за Бенджамена Бекмана!

Розали ответила, не поднимая глаз и теребя кончик одеяла:

– Связать мое имя с вашим было бы слишком рискованно. Сплетни, пусть в них нет и грана правды, способны причинить вред и погубить репутацию.

– Я ценю ваш здравый смысл, дорогая мисс Лавгроув.

Она с удивлением взглянула на него, и он пояснил:

– Мне сказали, что в Бибери я должен обращаться к вам именно так.

– Это дом моего отца, и местным жителям покажется странным, если я буду называть себя иначе. Прежде, когда мы приезжали сюда, мама всегда была для них миссис Лавгроув. Она смеялась, слыша свое настоящее имя. Оно звучало так странно и неуместно.

– А ваши родители были женаты?

– Ну разумеется.

– В таком случае, де Барант – это ваш псевдоним?

– Я сохранила его по просьбе мамы. Она мечтала, чтобы я унаследовала ее славу. Ваша светлость, вы не единственный, кто решил, что я незаконная дочь. Так думают многие в Седлерз-Уэллз – мистер Гримальди, мистер Кэри и даже наш суровый и непреклонный мистер Дибдин. – С любопытством посмотрев на него, она добавила: – Тетя Тильда сказала, что вы хотели поговорить со мной о личных делах.

– Да, спасибо, что напомнили. Мисс Лавгроув, я хочу вам кое-что предложить. Когда миссис Грамильди сообщила, что вы учите ее сына французскому языку, я решил, что вы могли бы также заняться и с Нинианом.

– А разве юный лорд хочет изучать французский?

– По крайней мере, он сам сказал мне об этом и согласился, чтобы вы стали его преподавательницей.

– Но я никогда не любила читать и, боюсь, не слишком умна. Не думаю, что я сумею кого-нибудь как следует научить.

– Я предлагаю вам заняться этим лишь на время, – задумчиво проговорил он, видимо, давно обдумав эту возможность, – до тех пор, пока вы не поправитесь и не вернетесь в балет. Ниниан и его новый гувернер, с которым нам исключительно повезло, теперь живут в замке Хабердин и останутся там на зиму. Естественно, я оплачу расходы за ваш переезд в Норхемптоншир, а также заплачу за ваше возвращение в Лондон, когда вы снова сможете танцевать. И вас ждет хорошее жалованье.

– Нечто вроде возмещения за болезнь? – недоверчиво спросила она.